этого правила могли быть исключения.
Длинный коридор освещался солнечным светом, льющимся через решетки в потолке, сделанные из алебастра. Когда облака набегали на солнце, мягкие лучи бледнели. Это напоминало игру солнечных бликов на воде.
Во дворце было много интересного. Множество сокровищ, собранных в Империи и течение тысячелетий, были выставлены в залах, услаждая взор императоров — и только императоров. Коридор заполняли мраморные и бронзовые статуи, великолепные изделия из фарфора и керамики, безукоризненно раскрашенные тонкой кистью, бюстами и портретами прежних владык, предметами культа из золота, инкрустированного самоцветами. Был здесь, например, взвившийся на дыбы конь, сделанный из громадного изумруда. Многих диковинных вещей Марк не успел увидеть, потому что гордость не позволяла ему глазеть по сторонам, словно пастуху, попавшему в большой город на праздник. Даже пол был покрыт причудливой мозаикой на охотничьи и сельские темы.
В центре этого великолепия ржавый измятый шлем на небольшом пьедестале показался Скаурусу явно не на месте.
— Почему он здесь? — спросил трибун.
— Это шлем короля Риштаспа из Макурана (сегодня мы называем эту страну Казд), снятый с его головы Императором Ласкарисом, когда был взят штурмом Машиз… семьсот… дай подумать… да, семьсот тридцать девять лет назад. Он был отчаянным воином, этот Ласкарис. Вот его портрет над шлемом.
Портрет изображал мужчину средних лет с острой бородой и жестким лицом. На нем была металлическая кольчуга с позолотой, императорская диадема и пурпурные сапоги, которые мог носить только Автократор. Но походил он скорее на старшего центуриона, чем на повелителя видессиан. Левая его рука покоилась на рукояти меча, а правой он держал копье. На копье реял голубой флаг, а на щите был начертан солнечный знак Фоса.
Мажордом продолжал:
— Ласкарис силой обратил в истинную веру весь Макуран, но так как впоследствии Видессос не смог удержать его в составе Империи, они снова ударились в язычество.
Марк внимательно выслушал это, и история ему совсем не понравилась. Религиозная война была чем- то, о чем он раньше никогда не думал. Если люди Макурана были так те преданы своей вере, как видессиане — Фосу, то кровавые схватки между ними могли продолжаться бесконечно.
Евнух провел его в маленькую круглую комнату. Здесь были только диван, стол, несколько стульев и изображение Фоса на стене. Бумаги на столе были отодвинуты на край, чтобы освободить место для простого глиняного кувшина с вином и тарелки с печеньем.
На диване сидели Император Маврикиос Гаврас, его дочь Алипия и толстый человек, которого Марк видел на обеде в Палате Девятнадцати Диванов, но не успел узнать, кто он такой.
— Позволь твой меч, — начал мажордом, но Маврикиос перебил его:
— О, ты можешь идти, Мизизиос. Он пришел сюда не для того, чтобы убить меня, по крайней мере, пока. Ведь он меня почти не знает. И не стой, как истукан, ожидая, что он упадет предо мной на пол. Это, кажется, против его религии или еще какая-то глупость в том же роде… Иди, ты свободен.
Слегка шокированный, Мизизиос исчез. Как только он ушел, Император махнул рукой недоумевающему Скаурусу, приглашая его подойти.
— Когда мы одни, а я в хорошем настроении — можешь забыть о церемониях. Сегодня же я в духе, — сказал Гаврас.
Да, это был брат Туризина. Огонь был укрощен, но никогда не потухал окончательно.
— Можешь сказать ему, кто я такой, — произнес пожилой незнакомец. У него было очень некрасивое лицо, белая с подпалинами борода спускалась до пояса. Он был похож одновременно и на ученого, и на целителя, но одежда сразу выдавала в нем жреца: на груди его сиял вышитый золотом и украшенный драгоценными камнями символ Солнца, обведенный голубым кругом.
— Хорошо, — согласился Император, ничуть не задетый фамильярным тоном незнакомца. Было видно, что эти двое знали и любили друг друга уже многие годы. — Чужеземец, этот мешок жира зовется Бальзамоном. Когда я сел на трон, я узнал, что он — Патриарх Видессоса, и был достаточно глуп, чтобы оставить его на этом месте.
— Отец!.. — перебила его Алипия, но в голосе ее не было гнева.
Поклонившись, Марк изучающе посмотрел в лицо Патриарха, думая найти в нем черты той фанатичности, которую он видел в Апсимаре. Но ее не было. Он заметил только мудрость и присутствие чувства юмора. Несмотря на годы, карие глаза священника были все еще ясными и куда более твердыми, чем у большинства более молодых людей.
— Благословляю тебя, мой неверующий друг, — сказал он чистым тенором, дружески, без намека на превосходство. — Садись, я не опасен, это я могу тебе обещать.
Совершенно растерявшись, Марк сел в кресло.
— Тогда к делу, — произнес Гаврас и укоризненно ткнул в римлянина пальцем. — За нападение на посла каганата Казд и нанесение ему большого оскорбления ты лишаешься недельного жалованья. Свидетелями этого приговора пусть станут моя дочь Алипия и Патриарх Бальзамон.
Трибун кивнул. Лицо его было неподвижно: он ожидал чего-нибудь в этом роде. Палец Императора опустился, и на его лице появилась улыбка.
— Ну, а теперь я хочу сказать тебе вот что: молодец! Вчера мой брат ворвался сюда, разбудил меня и показал мне каждый удар, каждую подробность боя. Вулгхаш намеренно отправил сюда Авшара — это было рассчитанное оскорбление, и я не очень опечален, что шутка вышла ему боком. — Он вдруг стал серьезен. — Казд — это болезнь, а не нация, и я хочу стереть ее с лица земли. Видессос и то, что когда-то было Макураном, всегда воевали между собой. Они — чтобы установить контроль над морями, а мы — чтобы заполучить их богатые речные долины, караванные пути, их знаменитые рудники, а также для того, чтобы быть ближе к нашим союзникам, отличным солдатам из Васпуракана. В течение столетий удача, я бы сказал, делилась поровну.
Слушая Императора, Скаурус грыз печенье. Печенье было очень вкусное, с орешками и изюмом, и
