Два билета в Вену

на половину прислуги. Петр Алексеевич быстро поднялся наверх и проскользнул в комнату графини. Через пять минут он как ни в чем ни бывало сидел в гостиной с тем же журналом.

Между тем дворецкий с управляющим под бдительным оком барыни добрались до скромной комнатки Маруси, которая все еще не вернулась от Пелагеи. Ольга Сергеевна указала на шкаф.

– Переверните все вещи!

Вышитые полотенца, простыни, платочки и нижние юбки полетели на пол. Ничего подозрительного в шкафу не нашли.

– Как? – удивилась Ольга Сергеевна, но тут же прикусила язык.

В это время в комнату вошла пораженная происходящим Маруся. За ней в проеме двери встал Петр Алексеевич. Он слышал недоуменный возглас матери.»

– А вы полагали, матушка, что украденное ожерелье найдется именно здесь?

– Ничего я не полагала, дорогой!

Маруся ни слова не сказала. По ее бледному лицу было видно, что она сильно утомлена дорогой и едва стоит на ногах. Ольга Сергеевна вылетела из комнаты, не забыв громко хлопнуть дверью.

Сын догнал графиню у дверей ее покоев.

– Матушка, разве уже все осмотрели?

– Все!

– И ничего не нашли?

– Нигде ничего.

– Тогда еще раз загляните в вашу шкатулку.

– Смотрела сто раз!

– Посмотрим сто первый. – Петя решительно направился к туалетному столику графини. Она покорно шла следом. – Нуя же говорил, маменька! – в руках молодого графа вспыхнули темно-красным светом благородные рубины. Потом он положил на раскрытую ладонь брошь с бирюзой. – Не эту ли брошь вы имели в виду?

– Да, Петенька, эту, – обреченно кивнула графиня, бессильно опустившись в кресло.

«Каким же образом он узнал? – мучительно думала она. – Кто мог меня выдать? Кто ему рассказал?»

Глава 10

Просыпаться не хотелось. Лена не открывала глаза, но голос соседки бесцеремонно возвращал ее в настоящее.

– Нас тогда с работы пораньше отпустили. Захожу домой и слышу подозрительный шум. Тихонько прокрадываюсь через комнату и заглядываю в спальню. А они в постели, два голубка! Я стою. Наконец девица меня увидела, его с себя столкнула, он оглянулся – и глаза округлились в ужасе. Лицо белое, растерянное. Я говорю: «Одевайтесь и выметайтесь!», – а сама на кухню, чтоб не видеть безобразия. Девица мигом упорхнула, а муженек остался. Я молча вещицы его в чемодан побросала и за дверь выставила. У него лицо убитое, виноватое, а возразить-то нечего.

– Да, конечно, что тут возразишь! – раздался второй голос.

– Вот так и выгнала.

– И что же, одна теперь маешься? – Не одна. С двумя детьми.

– Жалеешь, значит, что погорячилась?

– Да как не жалеть. Одной с детьми плохо.

– И что – ни разу не пришел?

– Приходит. К детям. Мы между собой не разговариваем. Не знаю даже, женат или живет с кем-нибудь. Чужого ребенка, наверное, воспитывает, а свои без отца.

– Да, плохо, когда отец раз в месяц к детям наведывается. Ты поговорила бы с ним, а? Может, тоже жалеет?

– Да если и жалеет, разве признается? Гордый он… За это я его и полюбила. Все сама за ним бегала. Он высокий, видный такой был.

– Ну раз уж сама бегала, значит, и теперь надо самой. Мужика не переделаешь. Какой есть характер – такой уж на всю жизнь. Повинись сама, он и вернется.

– Чего это ради я должна виниться, когда он со всех сторон виноват! – возмутилась женщина. – Привел девицу в дом, в мою постель уложил, на мои простыни, которые я же стирала-гладила… И мне теперь виниться?

– Так сама же говоришь – гордый! – уговаривала старуха. – А гордость на гордость – как коса на камень. Все без толку. Ты и уступи.

Лена подумала, что пора вставать, и села на своей полке.

– Ах, наконец-то и красавица наша проснулась! – обрадовалась ей как доброй знакомой старушка. – А я думала, весь день проспишь.