Тьма надвигается

куусаманской газете этого не писали.

К остановке подплыл караван. Кондуктор открыл дверь, несколько пассажиров в одинаковых шляпах и накидках вышли. Пекка, обогнав Лейно, взбежала в вагон. Оба бросили в кассу по серебряной монетке в восемь медяков; кондуктор кивнул, указав на свободные места так важно, словно те образовались исключительно его кондукторской щедростью.

– Бабушка говорила, – заметила Пекка, когда караван двинулся дальше, – что когда она была маленькой девочкой, ее бабушка рассказывала, как испугалась, когда она была маленькой девочкой и впервые поехала на становом караване – как же так, он плавает в воздухе – и все не могла понять, почему вагоны не падают и не переворачиваются.

– Трудно ожидать, что ребенок поймет принцип работы комплексных заклятий, – отозвался Лейно. – Если уж на то пошло, в те дни становые жилы считались новинкой и никто толком не понимал, как они действуют, хотя многим казалось, будто понимают.

– Людям всегда кажется, что они знают больше, чем на самом деле, – проговорила Пекка. – Это их объединяет.

Они вышли близ поворота к своему дому. Бабочки уже не летали. Не пели птицы. Только лил дождь. Вода стекала с ветвей. Мокрые листья шлепали по лицам, покуда чародеи поднимались по грязной дорожке к воротам, чтобы забрать домой оставленного у Элимаки сына.

Открывшая дверь сестра Пекки явно умоталась за день. Уто, с другой стороны, казался воплощением невинности. Пекке не требовалось привлекать опыт колдуна-теоретика, чтобы вспомнить, как обманчива бывает внешность.

– Ну и что ты натворил? – поинтересовалась она.

– Ничего! – ответил Уто, как всегда, звонко.

Пекка покосилась на сестру.

– Лазил в кладовку, – ответила Элимаки. – Свалил пятифунтовую банку муки и пытался меня убедить, что не виноват. Может, это и сошло бы ему с рук, да только прямо на белой горке посреди кладовой остался отпечаток сандалии.

Лейно расхохотался. Пекка, несмотря ни на что, – тоже. Похоже было, что не они одни сегодня сошли с наезженной колеи.

– Далеко пойдешь, сынок, – предрекла она, ероша Уто волосы, и добавила: – Если мы тебя раньше не удавим…

Полковник Дзирнаву пребывал в расстройстве. Сколько мог судить Талсу, полковник вечно пребывал в расстройстве. Как и многие другие, елгаванский граф имел привычку срывать раздражение на окружающих. А поскольку был он офицером и дворянином, солдаты в его полку не могли посоветовать ему пойти и удавиться, словно какому-нибудь мужику.

– Варту! – заорал граф тем утром – орал он, чтобы разогреть голосовые связки, подобно тому, как певцы исполняют гаммы. – Варту, прах тебя побери, куда ты спрятался?! Чтобы сей момент передо мной стоял! Плеть по тебе плачет!

– Прах тя побери, – эхом отозвался Талсу, когда графский денщик галопом пробегал мимо него. Варту успел бросить на солдата убийственный взгляд, прежде чем поднырнуть под клапан палатки и стать жертвой хозяйского гнева.

– Чем могу служить, ваше благородие? – Слова его ясно были слышны сквозь холстину.

– Чем ты мне можешь служить?! – проревел Дзирнаву. – Служить? Мне? Можешь найти этого прохвоста-повара и подать мне на ужин фляки из его кишок, вот чем! Ты посмотри на это! Ты только на это посмотри, Варту! Безголовому, косорукому шлюхину сыну хватило же наглости подать мне жидкие яйца всмятку! Как, во имя всех сил горних, как можно есть жидкие яйца всмятку?!

Талсу глянул в свою в оловянную тарелку, но не увидел ничего, кроме обычной утренней порции каши и столь же обычной скверной подтухшей сардельки. Солдат посмотрел на своего приятеля Смилшу, примостившегося на соседнем валуне.

– Ну вот как, – поинтересовался он вполголоса, – можно есть жидкие яйца всмятку?

– Ложкой? – предположил Смилшу.

Его паек был ничем не лучше, чем тот, что получил Талсу.

– Ложка у меня есть, понятное дело. – Талсу продемонстрировал указанный столовый прибор. – К ней бы еще яйца, и дело в шляпе.

Смилшу скорбно покачал головой.

– Если ты будешь ворчать и жаловаться из-за каждой мелочи, мальчик мой, ты никогда не станешь полковником, как наш блистательный командующий. – Он почесал переносицу. – Конечно, если ты не будешь ворчать и жаловаться, полковником ты все равно не станешь. Благородных кровей нету.

– За хорошими кровями у коней следить надо. – Талсу покосился на палатку графа Дзирнаву. – Или хотя бы у определенной части коня.

Смишлу, пытавшийся втиснуть в себя ложку мерзкой размазни, едва не подавился до смерти.

– А вот солдат подбирать… – Талсу покачал головой. – Да если бы нас вели настоящие солдаты, мы бы уже под Трикарико стояли, а не ползали по этим клятым холмам. – Он прищелкнул пальцами. – Бьюсь об заклад, вот поэтому вонючие альгарвейцы и не пытались по-настоящему атаковать.

Смилшу понял не сразу.

– С чего бы это? – спросил он. – Ты к чему клонишь?

Талсу понизил голос до еле слышного шептота, чтобы никто, кроме его приятеля, не мог подслушать.

– Если рыжики крепко нам врежут, офицеров поляжет тьма. Рано или поздно у нас просто дворян не хватит на все командирские должности. Придется ставить на них ребят, которые знают свое дело. А после этого Альгарве точно каюк наступит. Вот они и опасаются.

– Я бы сказал, что ты точно прав, если бы думал, что у альгарвейцев хватит на это ума. – Еле заметно расправив плечи, Смилшу ухитрился изобразить чванного, развязного альгарвейца. – И лучше бы тебе помалкивать о таких вещах, если человека не знаешь, – добавил он, обмякнув, – а то жалеть долгонько будешь.

В этот самый момент из палатки графа Дзирнаву вышел Варту. Солдаты разом замолкли. Талсу состоял с графским денщиком в самых лучших отношениях и во многом доверял ему… но не настолько, чтобы вести при нем изменнические речи.

Бормоча что-то себе под нос, Варту промчался мимо, и через минуту Талсу услыхал, как лакей орет на повара. Повар орал в ответ. Смилшу хихикнул – сочувственно, но не без веселья.

– Бедный Варту, – проговорил он. – Из огня да в полымя.

– Нам не лучше, – ответил Талсу. – С одной стороны Альгарве, с другой – наши же командиры.

– Тебе сегодня с утра точно кто-то уксусу в пиво подлил, – заметил Смилшу. – Может, пойдешь вместе с ним ругаться на кухарей?

– Не пойду. Этак можно тесак в живот схлопотать или котелком по лбу, – ответил Талсу. – Мне такое с рук не сойдет. Я же не граф. Я даже не графский ординарец.

– Отчего же – совершенно ординарный тип, – съязвил Смилшу, отчего Талсу немедля захотелось огреть его котелком по лбу.

Покончив с весьма скромным завтраком, елгаванские солдаты осторожно двинулись вперед. Король Доналиту продолжал понукать солдат. Полковник Дзирнаву зачитывал каждую прокламацию, как только та поступала в лагерь, и винил солдат за то, что те не оправдывают высочайших ожиданий. Потом он и его начальники приказывали сделать полшага вперед и с большим удивлением получали от короля очередную прокламацию.

Альгарвейцы делали все, чтобы испортить жизнь своим противникам. Местность, по которой продвигались Талсу и его товарищи, была словно создана для обороны. Один упорный боец с жезлом, засев в хорошем укрытии, мог остановить роту. А хороших укрытий здесь хватало и упрямых альгарвейцев – тоже. Каждого рыжика приходилось обходить с флангов и выкуривать из засады, отчего и без того медленное продвижение тормозилось окончательно.

Кроме того, альгарвейцы взялись закапывать в землю ядра, привязав тонкую проволоку к