лишь до определенной степени. Бембо, очевидно, переступил черту. – Вот тебе еще одна неплохая мысль, – рыкнул сержант, – натягивай мундир и займись делом, вместо того чтобы тут со мной языком трепать.
– Ладно, сержант, ладно! – Бембо умиротворяюще поднял руки. – Иду, уже иду…
– Старый толстый жук, – бормотал он себе под нос, выходя, – да он не узнает настоящего дела, даже если оно перед ним голым пройдет…
Натянув юбку и мундир, Бембо задержался немного в архиве, где Саффа набрасывала портрет какого-то оголодавшего негодяя. Жандарму немедля представилось, как перед ним голой проходит художница – перспектива куда более привлекательная, чем работа. Но, видимо, мысли его тут же отразились на лице, поскольку Саффа огрызнулась:
– Будь любезен, мысли свои похабные оставь!
Уши жандарма запылали. Он бросил яростный взгляд на уголовника, чей образ Саффа переносила на бумагу. Если бы тот сказал хоть слово или просто улыбнулся, Бембо выместил бы на нем весь свой гнев. Но арестант оказался более благоразумен, чем Мартусино, и промолчал, взирая на толстяка бесстрастно. Дважды разочарованный, Бембо, внутренне кипя, направился к своему столу.
Его, как это обычно бывало в жандармерии, ожидала внушительная груда отчетов и бланков. Бембо их проигнорировал. Он мог трудиться старательно, когда на него находила такая блажь, но если его заставляли работать, он, подобно большинству альгарвейцев, платил обидчику бездельем. Вытащив из-под стола исторический романчик, он принялся за чтение.
– Я тебе покажу, что знаю о Каунианской империи, – пробормотал он в адрес Пезаро, хотя и не так громко, чтобы дежурный сержант – или кто-нибудь еще – мог услышать.
Роман соответствовал обложке. Бембо давно не получал такого удовольствия от чтения.
Каунианский император только что приказал охолостить мужественного Зилианте, но Бембо был уверен, что этого не случится, – слишком много светловолосых дворянок успел раздеть герой. Которая из них спасет его и как? Это жандарм решил для себя выяснить, прежде чем кончится смена.
Глава 8
Краста потягивала вишневую наливку с полынью. В дальнем конце зала наяривал оркестр: труба и аккордеон, волынка и гулкие барабаны. На танцевальной площадке покачивалось и кружилось в такт громовому настойчивому ритму столичное дворянство.
– Вот где стоит находиться, – плотоядно ухмыльнулся ей через столик виконт Вальню. – Даже если альгарвейцы засыплют Приекуле ядрами, «Погреба» им не снести. Мы и так под землей.
Он хихикнул, будто сказал что-то очень смешное.
– Здесь стоит находиться просто потому, что стоит, – ответила Краста, пожав плечами.
Даже если бы «Погреб» находился на вершине Колонны каунианских побед, маркиза была бы его постоянной посетительницей. Сюда приходили все, кто что-то собой представлял или делал вид, что представляет. Те, кто не представлял собой ничего, завидовали издалека. Так был устроен ее мир.
Вальню поднял кружку с темным пивом.
– Приятно, что вы мыслите как всегда ясно. – Язвительность в его голосе оттеняла приязнь, подобно тому, как полынь придавала горечи сладкой наливке в кубке Красты. – Надеюсь, с вашим братом ничего не случилось на западном фронте.
– Когда я получила от него последнее письмо, с ним все было в порядке. – Краста тряхнула головой, разметав бледно-золотистые кудряшки: старинные имперские прически вновь стали последним криком моды. – Но мы слишком много говорим о войне. Я не хочу думать о войне.
Сказать правду, ей вообще не очень хотелось думать.
– Отлично. – Улыбка превращала лицо Вальню в самый очаровательный череп, какой только видывала маркиза. – Тогда потанцуем?
Он поднялся на ноги.
– Почему бы нет? – беспечно отозвалась Краста.
Зал покачнулся, когда она поднялась: наливка с полынью оказалась крепкой. Краста только рассмеялась, когда Вальню приобнял ее за талию, и они двинулись на площадку.
Вальню был светским хищником, и основной его добродетелью была последовательность – он не притворялся никем иным. Покуда они с Крастой танцевали, ладонь его соскользнула с ее талии на изящную выпуклость ягодицы. Он прижимал партнершу так крепко, что у нее не оставалось сомнений: виконт думает не только о танцах.
Краста могла бы вцепиться в него белыми острыми зубками за оскорбление ее благородной персоны. Она даже подумывала об этом – в той мере, в какой позволяло состояние изрядно нагрузившейся маркизы. Но насмешливая улыбка Вальню подсказывала, что именно этого он и ждет. А Краста ненавидела, когда ей приходилось оправдывать чужие ожидания. Кроме того, как она осознала, ее саму захлестывала похоть. Потом можно будет решить, как далеко она позволит ему зайти. А пока Краста просто радовалась жизни.
В конце концов, не ее одну в «Погребе» лапали на танцплощадке. Женщины, которые не желали, чтобы их ощупывали на публике, обычно сюда не приходили. «Потом всегда можно будет свалить вину на полынь», – мелькнуло у нее в голове. Хотя Краста не нуждалась в оправданиях. Она делала что ей вздумается. Заставить ее поступать иначе не удалось бы никому.
Музыка смолкла. Краста притянула к себе голову Вальню и впилась в его губы своими, широко раскрытыми. От него пахло хмелем: горьким, но не таким, как полынь в ее кубке. Не отрываясь от Вальню, она открыла глаза. Тот смотрел на нее. Лицо его было так близко, что черты расплывались, но Красте показалось, что виконт изумлен. Она рассмеялась – глубоким, горловым смехом.
Он разжал руки женщины и отстранился. Теперь Краста без труда могла узнать выражение на его лице – гнев. Она рассмеялась снова. Вальню, должно быть, понял, что из охотника стал добычей, и ему это вовсе не понравилось.
– А ты горяча, да? – промолвил он грубее обычного.
– Ну и что? – Краста снова, как только что за столиком, тряхнула головой и махнула рукой в направлении оркестровой ямы. – Сейчас опять начнут. Потанцуем еще или все, что можно было сделать стоя, мы уже сделали?
Вальню попытался взять себя в руки.
– Еще не все, – ответил он уже хладнокровнее.
Протянув руку, он дерзко стиснул ее грудь сквозь тонкую ткань блузки. Пальцы его безошибочно нащупали сосок, подразнили несколько мгновений и отпустили.
Возможно, он не осознавал, насколько возбуждена и беспечна была в тот миг Краста. Возможно, она не понимала этого и сама, покуда умелые пальцы не зажгли в ней огня. Она тоже протянула руку – заметно ниже.
Если бы Вальню стянул с себя брюки и повалил Красту на пол, она отдалась бы ему на том же месте. Поговаривали, что в «Погребе» такое случалось время от времени, хотя при маркизе – еще ни разу.
Но Вальню, встряхнувшись, словно мокрый пес, вернулся к столику. Краста последовала за ним. Щеки ее горели. Сердце колотилось. Дыхание участилось, словно после бега.
Виконт осушил кружку до дна и, обернувшись к Красте, глянул на нее так, словно видел впервые в жизни.
– Ртуть и сера! – пробормотал он себе под нос. – Ну, драконица…
Краста выпила так много, что приняла его слова за комплимент; собственно, ей даже не пришло в голову задуматься, так ли это. В ее кубке, таком крошечном рядом с тяжелой глиняной кружкой, еще
