казалось, что она перенеслась в глубь веков. В руках у музыкантов были странные незнакомые инструменты. – На чем они играют?
– Это наша волынка, называется карамуза, – показал Рене. – А вот тот инструмент, напоминающий гитару, – честера. На ней восемь парных струн. Рожок пиола мастерится из рога козы, причем, даже сделанные из двух рогов одной и той же козы, пиолы будут звучать совершенно по-разному. – Послышалась новая песня. – Это очень известная колыбельная, – сказал Рене. – У нас совсем немного лирических песен. Большинство о свободе, о родной земле.
То, без чего корсиканец не может жить.
Рене наблюдал за отсветами пламени, пляшущими в ее глазах, и не мог отвести взгляда. Девушка думала о чем-то своем, глубоко личном, слушая незнакомые песни, и доступа в ее мысли не было никому. Может, она вспоминала свой дом, свою заснеженную Россию… Рене вдруг понял, что ничего не знает о ее родине, кроме того, что это очень большая страна, и зимой там снежно и холодно… «Ей трудно будет забыть свою страну, но придется, как придется забыть мужчину, которого любила. В ее сердце буду жить я, и только я. Но что нужно сделать, чтобы завоевать ее любовь?»
Они больше не проронили ни слова, пока звучала старинная музыка.
Провожая ее после концерта, Рене предложил:
– Позволь я расскажу тебе одну старинную красивую историю о любви, которую услышал еще в детстве от бабушки. – Приняв молчание девушки за согласие, он продолжил: – Это произошло более ста лет назад. Его звали Эмиль, а ее Луиза Морсини. Молодые люди познакомились случайно на улицах Аяччо. Любовь с первого взгляда. Каждый раз обманом и хитростями им приходилось добиваться новой встречи. Они поняли, что им не жить друг без друга и поклялись в вечной любви, хотя хорошо понимали, что их семьи никогда не согласятся на их брак, и решили бежать в другую страну. Все было готово к побегу. Но на одном из последних свиданий Морсини выследили Эмиля и застрелили. Несколько дней и ночей Луиза оплакивала возлюбленного, отказываясь от еды и питья. А когда домашние на некоторое время выпустили ее из виду, она сбежала из дома. Поднявшись на отвесную скалу, девушка бросилась в бушующее море. Говорят, и теперь пастухи видят на скалах хрупкую фигурку в белом платье – ей даже не разрешали носить траур, – но, постояв минутку, она исчезает, словно снова бросается в пучину.
– Красивая история, – кивнула Лариса.
– Это единственный случай, когда молодые люди из враждующих семей любили друг друга.
У Шекспира такая трагедия примирила семьи Капулетти и Монтекки, у нас же, увы, только разожгла ненависть. Сейчас все говорят, что на Корсике больше не осталось вендетты. Но это только половина правды. Да, вендетты в том виде, когда охотились друг за другом со стилетами и ружьями, когда подстерегали врагов на узких улочках городов и поселений, давно не существует. Старинные правила запрещали убивать женщин и детей, но для нас все изменилось лишь в худшую сторону. Если большинство вендетт затухло, то наша с Морсини только разгорелась до такой войны, которая не щадит ни детей ни женщин.
Ты не знаешь еще и десятой доли хроники этой войны, не знаешь о коварстве и низости нашего врага. Ты обиделась за испытание, которое мы устроили, но представь на мгновение, что ты специально была оставлена на берегу, чтобы мы забрали тебя в замок. На первый взгляд, это кажется невероятным, но твое чудесное спасение при падении еще более удивительно.
Лариса уставилась на Рене. Неужели он допускал мысль, что она шпионка Морсини! Заметив недовольство на ее лице, Рене быстро произнес:
– Я ни в чем тебя не подозреваю, Боже упаси. Тем не менее Морсини способны на самые низменные хитрости, чтобы добиться своего, и мы всегда должны быть настороже. Клянусь, больше ничего подобного этому испытанию с тобой не произойдет.
– И на том спасибо, – холодно поблагодарила Лариса, подумав: «Похоже, здесь все просто помешались на этой вендетте». – Мы дойдем сегодня до моей комнаты?
– Я хотел с тобой поговорить, – произнес Рене.
– Я уже простила тебя. Ты это хотел услышать? – Лариса протянула ему руку, и он пылко припал к ней.
«Приятно, когда тебя обожают, – призналась себе Чарская. – Только чем я буду расплачиваться за такое обожание?»
«Неужели опоздала?» – тревожилась она, спеша по коридорам замка. Но яхта покачивалась у причала, на палубе беседовали Жан и Рене, а Катрин еще не видно. Лариса пошла спокойно, и вскоре ее догнала подружка, которая на ходу причесывала длинные волосы. Ловко убрав их в пучок, она весело призналась:
– Проспала!
– Отплываем! – крикнул Рене, как только обе пассажирки оказались на палубе.
Легкий ветер погнал яхту в море. Лариса ловила соленые брызги, стоя у борта.
Через полчаса они бросили якорь. Рене помог ей надеть гидрокостюм и показал, как пользоваться аквалангом.
– Там, на глубине, холодно, – предупредил он, – но ты этого не почувствуешь. Главное, не уплывай далеко от меня.
Лариса кивнула.
Рене надел на нее акваланг и покрепче затянул на поясе ремень.
– А что за знаки на твоих баллонах? – спросила Лариса.
– Это я придумала, – с гордостью заявила Катрин. – У каждого есть свои акваланги – подводное плавание весьма увлекательное занятие, хотя оно вряд ли сравнится с ресторанами и ночными клубами Ниццы, где так весело, так много нарядных людей, – мечтательно вздохнула девушка. – Вот я и раскрасила каждому его акваланг, чтобы было веселее.
«Особенно она постаралась над своим, где изобразила три красные розы среди буйства ярких красок», – подумала Лариса и перевела взгляд на акваланг Рене.
