Когда вас признает вся империя, в свое время вы разделаетесь и с Арвашем.
— Сколько Петроний заплатил Арвашу, чтобы тот натравил своих головорезов на Кубрат? — спросил Крисп.
— Пятьдесят фунтов золота — три тысячи шестьсот золотых, — тут же ответил Яковизий.
— Тогда уплати ему хоть вдвое, если придется, но выторгуй у него год мира, — приказал Крисп. — Я, правда, надеюсь, что ты сумеешь уговорить его на меньшую сумму — я-то знаю, как ты торгуешься.
Яковизий мрачно воззрился на него:
— Я так и знал, что к этому идет!
— Лучшего посла мне не найти, — заметил Крисп. — Сколько миссий к северянам ты возглавлял? Мы ведь и встретились первый раз в Кубрате, помнишь? Я до сих пор ношу золотой, что ты дал старому хагану Омуртагу, когда выкупал толпу нас, крестьян. Ты знаешь, что тебе делать, а я знаю, что могу на тебя положиться.
— Если бы меня посылали в Кубрат, или в Хатриш, или даже в Татагуш, я бы не раздумывая сказал «да», пусть это и совершенно дикие края, — медленно проговорил Яковизий. — Но Арваш… Арваш — дело другое. Я скажу честно, Крисп… ваше величество — он меня пугает. Он хочет не просто грабить. Он хочет убивать, а то и хуже.
— Меня Арваш тоже пугает, — признался Крисп. — Яковизий, если ты думаешь, что тебе ехать опасно, я пошлю кого-нибудь другого.
— Нет, я поеду. — Яковизий пригладил седеющие волосы. — В конце концов, что он может со мной сделать? Во-первых, когда-нибудь ему, возможно, придется присылать послов к нам; и мы с ним оба знаем, что ты отомстишь за любой нанесенный мне вред. А во-вторых, я собираюсь платить ему дань, и немалую. Не вижу, каким образом это может его разозлить?
Мавр ехидно глянул на малорослого посла.
— Если кому-то и под силу такая задача, так только вам, господин Яковизий.
— Ах, ваша светлость, — с мягким укором произнес Яковизий, — не стань вы столь неожиданно вторым человеком в империи, будьте уверены, я в деталях описал бы, какого наглого, неблагодарного, дерзостного, малолетнего ублюдочного сына змеи и кукушки я вижу перед собой! — Конец фразы он проорал, побагровев и выпучив глаза.
— Как всегда, добр и вежлив, — уверил его Крисп, стараясь не рассмеяться.
— И этот туда же? — прорычал Яковизий. — Лучше поостерегитесь, ваше величество. Я так понимаю, что могу называть вас, как мне, Скотос меня побери, вздумается, не беспокоясь об оскорблении величества, потому что, если вы пошлете меня к парню с топором, к Арвашу я уже не попаду.
— Это зависит от того, что я распоряжусь оттяпать, — уточнил Крисп.
Яковизий в притворном ужасе схватился за пах.
В этот момент вошел Барсим, неся непочатый кувшин вина и блюдо копченых осьминожьих щупалец. Евнух посмотрел на Яковизия вдоль собственного печально свешенного носа.
— На свете очень немного людей, о которых я мог бы сказать такое, превосходный господин, но подозреваю, что, лишенный ядер, вы будете производить не меньше шума, чем сейчас.
— Что ж, спасибо, — ответил Яковизий, отчего даже невозмутимый вестиарий моргнул.
Крисп молча поднял кубок. Яковизий оставался вооружен и опасен, пока при нем был язык.
Несколько дней спустя Яковизий отправился с посольством в Кубрат. Крисп немедленно отодвинул всю проблему в дальний угол памяти: учитывая, в каком состоянии оставят дороги осенние дожди и зимние бураны, раньше весны вельможа не вернется.
Кампания Саркиса волновала императора куда больше. Судя по донесениям, полковой командир продвигался вперед, но, благодаря той же погоде, с черепашьей скоростью. Первого из поместий Петрония Саркис достиг, когда дождь еще не сменился снегом.
«Кавалерия противника пыталась нас задержать, — писал он, — но отступила на запад. Мы попытались сжечь виллу и имение; для тщательной работы слишком сыро, но жить там никто не сможет еще долго».
В юности мир для Криспа по зиме сжимался до размеров деревни и окрестных полей. Автократор это тоже чувствовал. Хотя в столицу поступали новости от самых дальних пределов империи, все, творящееся за городскими стенами, казалось далеким и смутным, точно затуманенным. Во многом поэтому Крисп начал уделать больше внимания тем, кто оставался рядом.
Ко дню зимнего солнцестояния беременность Дары стала заметна, хотя и не так сильно в теплых одеждах, в которых она выехала в Амфитеатр посмотреть на представления, коими издавна отмечали солнцеворот. Праздник середины зимы был временем вседозволенности; пара мимов весьма предерзостно изобразила, в каких именно отношениях находились Крисп и Дара при еще живом Анфиме. Крисп хохотал, даже если шутки не были смешными; Дара вначале выказала злость, потом присоединилась к нему, заметив, впрочем: «Кое-кого из этих шутников следовало бы плетями прогнать по площади Паламы».
— Сегодня же солнцеворот, — ответил Крисп, точно это извиняло все. Для него так оно и было.
Кто-то из слуг распалил костер перед ступенями, ведущими в императорские палаты. Когда кортеж императора возвратился из Амфитеатра, пламя еще полыхало ярко. Крисп спешился, перекинул уздечку конюху и, придерживая корону на темени, прыгнул через костер.
— Сгори, горе-неудача! — воскликнул он, пролетая сквозь пламя.
Мгновением позже он услыхал топот бегущих ног.
— Сгори, горе-неудача! — крикнула Дара.
Она сумела перепрыгнуть через угли и поскользнулась, едва коснувшись земли. Если бы Крисп не поддержал бы ее, она могла упасть.
— Что за глупости! — сердито прошептал он. — Зачем тогда весь месяц тебя носили в паланкине, как не для твоей безопасности? А теперь ты готова рискнуть и собой и ребенком — и ради чего? Ради глупых выходок!
Дара оттолкнула его.
— Я, знаешь ли, не стеклянная, от косого взгляда не разобьюсь. И, кроме того, — она понизила голос, — тебе не кажется, что с Петронием, Гнатием и Арвашем Черным Плащом на тебя навалилось больше несчастий, чем ты можешь спалить один?
Гнев Криспа растаял, как снег вокруг костра.
— Пожалуй. — Он обнял жену. — Но лучше бы тебе быть поосторожнее.
Дара снова стряхнула его руку. Крисп сообразил, что вновь обидел ее чем-то.
— Ты за меня беспокоишься, — осведомилась она, — или только за ребенка в моем чреве?
— За обоих, — честно ответил Крисп.
Дара молча прищурилась.
— Перестань, — сказал Крисп. — Разве я строю пруды с рыбками?
Дара моргнула, потом против собственной воли расхохоталась.
— Кажется, нет.
«Рыбками» Анфим именовал последний из изобретенных им способов разврата — один из редких случаев, когда Анфим утруждал себя стеснением, подумал Крисп.
— Тебя удивляет, что, прожив с подобным столько лет, — продолжила Дара, — я опасаюсь доверять кому-либо?
Вместо ответа Крисп обнял супругу, и в этот раз она не отстранилась. По лестнице они поднялись вместе.
В императорской опочивальне Дара не только закрыла дверь, но и заперла изнутри, а на вопросительный взгляд Криспа ответила: «Ты же сам сказал, что сегодня день солнцеворота». Не тратя времени, они разделись и нырнули под одеяла. Хотя кирпичные трубы под полом несли теплый воздух из центральной печи, в спальне было холодно.
Крисп погладил живот Дары, обводя небольшую выпуклость вокруг пупка. Губы Дары сложились в странную улыбку — не то гордую, не то капризную.
— Худая я себе нравилась больше, — сказала она.
— Мне ты нравишься и такая, — ответил Крисп и в подтверждение этих слов позволил руке забраться
