До сих пор Куусамо едва ощущало тяготы войны с державой Мезенцио. Конечно, порою горстка альгарвейских драконов, вылетавших с полей южной Валмиеры, сбрасывала несколько ядер на побережье, и сталкивались флоты в Валмиерском проливе, что отделял Лагоаш и Куусамо от Дерлавайского континента. Но как полагали семь князей — а кто в Куусамо думал бы иначе? — им удастся накопить силы на своем берегу и нанести удар, когда все будет готово. Альгарве, к несчастью, думала иначе.
Как это бывает при землетрясениях, казалось, что ужасу не будет конца. Сколько на самом деле продлилась атака, Пекка не сумела бы сказать. К изумлению ее, здание не обрушилось ей на голову. Светильники, однако, погасли. Лабораторное оборудование валялось на полу; некоторые клетки разбились, и крысы сбежали. Ильмаринен с Сиунтио были сбиты с ног содроганиями земли; как удалось устоять Пекке, чародейка сама не знала.
Ильмаринен вскочил сам. Чтобы поднять на ноги Сиунтио, пришлось вначале вытащить старика из- под груды полок. По лицу чародея стекала кровь из рассеченной брови, но не от этого полнилось мукой его лицо.
— Наш город! — простонал он. — Что сотворили с ним альгарвейцы?
— Лучше бы выяснить это поскорее, — мрачно отозвался Ильмаринен. — И поскорее выбраться отсюда, пока лабораторию не завалило.
— Не думаю, что здание рухнет, раз оно устояло с первого раза, — ответила Пекка. — Это ведь не естественное землетрясение — я таких несколько пережила. Больше толчков не будет.
И все же она поспешила прочь вслед обоим чародеям.
Выбежав на заснеженную лужайку перед тавматургической лабораторией, Пекка захлебнулась криком. Отсюда видна была большая часть Илихармы — и большая часть ее была разрушена. Тут и там поднимались столбы дыма от быстро разгорающихся пожаров.
— Только не дворец! — в ужасе вскрикнула она, обернувшись к укрепленному холму в центре столицы.
— Мы получили тяжелый удар, — промолвил Сиунтио, утирая кровь с лица с таким видом, словно только что заметил ее. — Тяжелей, чем я боялся.
— Верно. — В голосе Ильмаринена по-прежнему чудился волчий вой — голодный вой. — Теперь наша очередь…
— Наша, — повторила Пекка с ненавистью.
Конунг Свеммель прохаживался по личному кабинету маршала Ратаря: туда-сюда, сюда-туда. Развевались полы усеяннной самоцветами парчовой мантии. Нахохленный монарх изрядно напоминал своем маршалу беркута над заснеженными полями, выжидающего появления добычи.
В отличе от беркута, конунг не был расположен ждать.
— Мы обратили рыжеволосых уродцев в бегство! — вскричал он, тыкая длинным тощим пальцем в карту на стене. — Осталось ударить по ним изо всех сил, и фронт их разлетится на куски, как разбитое блюдо!
Расположение духа конунга Свеммеля могло измениться в мгновение ока: от восторга — к отчаянию или бесноватой ярости. Помимо таких несложных навыков, как умение командовать ункерлантским войском, Ратарю пришлось освоить способность поддерживать своего владыку в более-менее вменяемом состоянии.
— Да, мы оттесняем их, ваше величество, но они сопротивляются отчаянно и находятся все еще слишком близко к Котбусу.
Теперь пришла его очередь указывать на карту. Булавки с серыми головками изображали ункерлантские части, с зелеными — альгарвейские. На булавки маршал не смотрел — он наизусть мог сказать, где какое подразделение находится в данный момент. Внимание его притягивали дырочки, оставленные булавками к западу от нынешней линии фронта, там, куда дошли альгарвейцы в своем наступлении. Одна такая дырочка зияла в центре кружочка с подписью «Тальфанг», ужасающе близко от столицы. В ясный день Тальфанг можно было разглядеть с верхушек дворцовых башен. Рыжикам удалось прорваться в город — но не сквозь него.
— Да, они слишком близко подошли к Котбусу, — согласился конунг. — В тот час, когда пересекли они границу, оказались они слишком близко к нашей столице! Поэтому мы должны нанести удар по всему фронту, изгнать их из нашей державы.
Ратарю пришлось подбирать слова с большой осторожностью.
— Нанесение удара по всему фронту может быть, на мой взгляд, не самым эффективным способом изгнать противника.
— Продолжай.
В темных зрачках Свеммеля вспыхнуло подозрение. Если бы не цвет волос и глаз, он более походил бы на альгарвейца, нежели на своих подданных. Но способность конунга чуять заговоры — реальные или нет — делала его истинным наследником своих предков. И, как все конунги Ункерланта от начала державы, возражений он не терпел.
Поэтому маршалу пришлось подбирать слова весьма тщательно.
— Обратите внимание на то, как атаковали нас альгарвейцы, ваше величество. Они не просто ринулись через границу от южных рубежей до северных.
— Не просто? — прорычал Свеммель. — Тогда почему же бои идут на нашей земле от льдов Узкого моря до пустынь, населенных коварными зувейзинами?
Ратарю с жуткой ясностью вспомнилось, как поступал Свеммель с теми, кто вызывал его неудовольствие. Но маршал как никто из придворных конунга понимал, что требовалось не владыке, а его державе, и позволял себе говорить конунгу правду чаще, чем любой другой во дворце. Когда-нибудь это будет стоить ему головы, но пока…
— Обратите внимание не на то, что сотворили альгарвейцы, ваше величество, а на то, как им это удалось.
— Злобные, подлые псы! — пробормотал Свеммель рассеянно. — Предатели, всюду предатели. Они поплатятся. Как они поплатятся! Как все они у нас поплатятся!
Ратарь сделал вид, будто не слышит.
— Сосредоточив бегемотов и драконов на отдельных участках, они прорвали фронт, потом глубоко в нашем тылу сомкнули удары и спокойно уничтожили захваченные в котел части. Если бы они рассеяли свои силы по всему фронту, то не смогли бы найти в нем столько слабых мест или воспользоваться ими.
— И ты хочешь, чтобы мы последовали их примеру. — Судя по тону, перспектива эта привлекала конунга весьма слабо.
— Если мы намерены отбить врага, нам лучше так и поступить, — ответил Ратарь. — Что о них ни скажи, но один на один они лучшие солдаты Дерлавая.
«Что о них не скажи», — повторил он про себя. Альгарвейцы оказались еще и самыми эффективными убийцами Дерлавая. Не пролив столько крови, они не сумели бы продвинуться так далеко. При мысли об этом маршал испытывал тошноту. В этом Свеммель с охотой подражал своим противникам — с большой охотой. От этого Ратарю тоже делалось дурно.
— Правда? — промолвил Свеммель. — Мы сомневаемся. Если так, то как могли наши солдаты отбросить их?
Он презрительно фыркнул.
— У нас больше солдат. Мы надели снегоступы на своих бегемотов, в то время как они не додумались. У нас хватило соображения раздать войскам белые халаты. Мы лучше понимаем зиму, чем они. — Перечисляя, Ратарь загибал пальцы. — Но вспомните, ваше величество, — они учатся. Если мы не сможем нанести им тяжелый удар, пока они не пришли в себя, наша задача станет намного труднее.
Как он мечтал, чтобы конунг позволил ему руководить ункерлантской армией и не путался под ногами! Но с тем же успехом можно было мечтать о луне с неба — что Ратарь и сделал. Свеммель оставался у власти так долго не в последнюю очередь потому, что не давал слишком много власти никому из своих подданных. Ратарь, без сомнения, был вторым человеком в державе. Подчиненным он казался недостижимо могущественным и великим… но если конунг взмахнет рукой, через час в Ункерланте появится новый маршал. И это Ратарь понимал как никто другой.
