короткая. В конце концов один неохотно сдался, а другой занял место Рауну во главе группы.
— Положитесь на меня, — горделиво заявил крестьянин. — Чтоб мне провалиться на месте, если я вас в лучшем виде не проведу!
Возможно, силы горние решили в виде исключения поймать его на слове. Когда партизаны проходили очередным перелеском, из мрака донесся резкий оклик — на альгарвейском. Мстители застыли, стараясь не дышать. Капитан с наслаждением удавил бы своего провожатого-всезнайку, если бы мог сделать это беззвучно.
— Кто идет? — Часовой перешел на скверный валмиерский с чирикающим акцентом.
Партизаны не шелохнулись. Может, альгарвеец подумает, что ему примерещилось, и продолжит обход?
Не повезло. Перебросившись парой слов, патрульные рыжики двинулись навстречу партизанскому отряду, собравшемуся покончить с их прикормленным доносчиком. Шаги раздавались все ближе и ближе, хотя различить в сумерках фигуры вражеских солдат Скарню все еще не мог.
— Кто идет? — вновь крикнул рыжик.
«Да нет тут никого! — громко подумал Скарню. — Пошел вон!»
Всхлипнув от ужаса, один из крестьян — тот самый, что так настойчиво напросился в проводники, — ринулся прочь, не разбирая дороги. Альгарвейцы, естественно, открыли огонь. И, так же естественно, вспышки боевых жезлов высветили в подлеске тени остальных нарушителей комендантского часа.
И тени альгарвейцев. Меркеля выстрелила первой. Один из противников со стоном упал.
— Ложись! — гаркнул Скарню и с гордостью заметил, что успел отдать приказ раньше, чем сержант.
Но Рауну добавил кое-что еще:
— Резерв! Слева, слева заходи!
Скарню сначала не понял, к чему это он, — капитан прекрасно знал, что никакого резерва у них нет. Но потом сообразил, что рыжики-то об этом не ведают.
Бой в ночном лесу был страшен и кровав. Каждый выстрел выдавал местоположение стрелка. Приходилось, выпустив луч, тут же откатываться, прежде чем противник срежет тебя огнем в ответ. Так же Скарню приходилось крутиться на передовой, в те дни — как ж давно это было! — когда Валмиера могла сдержать наступление Альгарве.
К несчастью, капитан понятия не имел, сколько бойцов ему противостоит. Не рота, конечно, — иначе рыжики растоптали бы горстку партизан, даже не заметив. Должно быть, ему и его товарищам просто не посчастливилось наткнуться на немногочисленный патруль. И к сожалению, у командира непременно имеется при себе хрусталик. Скоро подтянется подкрепление.
— Надо отходить! — крикнул Скарню.
Но скрыться в лесу, оставив Меркелю и Рауну, он не мог. Прижимаясь к земле, бросками от укрытия к укрытию, капитан поспешил туда, где видел их в последний раз.
— Король Ганибу! — окликнул он вполголоса.
— Колонна побед! — отозвалась Меркеля миг спустя и добавила со злостью: — Ты олух — я тебя чуть не пристрелила!
— Не ты одна старалась, — ответил капитан. — Надо отыскать Рауну и уносить ноги. Сегодня мы до Нэдю не доберемся. И завтра тоже.
— Нет. — В голосе Меркели смешивались лед и пламень. — Но как они нашли нас, когда мы уже подобрались так близко?! Кто донес им, что мы собрались в гости к предателю?
Это Скарню в голову не приходило. На поле боя он привык бояться трусости и недоумия, а не прямой измены. Но Меркеля была права. Сейчас шла другая война.
— Король Ганибу! — донесся из темноты голос Рауну.
— Колонна побед! — отозвался уже Скарню. — Боюсь, в этот раз победы нам не видать. Лучше спрятаться в лесу — если рыжики нам позволят.
— Спорить не стану, — ответил сержант.
Если бы тот взялся спорить, Скарню серьезно подумал бы о том, чтобы продолжить бой. Но Рауну только вздохнул печально.
— И надо ж было случиться такому несчастью!
— Несчастью или измене? — поинтересовалась Меркеля.
Рауну со свистом втянул воздух, будто раненый. Как и Скарню, он привык думать, что на войне стороны обозначены ясно. Капитан понял, что теперь придется думать по-новому.
После жутких морозов и кровопролитных сражений в небе над Ункерлантом ясное солнце и весеннее тепло столицы приносили полковнику Сабрино невыразимое удовольствие. Еще приятнее было сознавать, что все враги Альгарве остались в сотнях миль от Трапани, отброшенные воинской мощью армий короля Мезенцио — и могуществом его чародеев, хотя об этом Сабрино предпочитал не думать лишний раз.
Он помахал драколетчикам своего крыла, переброшенным в столицу вместе с командиром, и указал на взлетное поле дракошни на окраине столицы. В ясную погоду, когда врагов нет рядом, он не доставал из чехла хрустальный шар. Довольно было семафорной азбуки, какой пользовались еще прадеды в те времена, когда люди только начинали приручать летающих ящеров.
Крыло по спирали устремилось к земле. Один за другим садились драконы. Подбегали драконеры, чтобы приковать безмозглых злобных тварей к железным столбам. Только так можно было удержать гигантских ящеров от драки — за еду (что было глупо, поскольку кормили их всех одинаково — до отвала) или просто так (что было еще глупее, но мы же, в конце концов, говорим о драконах).
Сабрино отстегнул страховочные ремни и спрыгнул вниз. Дракон не обратил на седока никакого внимания: тварь была слишком занята тем, что визжала на драконеров. Хорошо было вновь ощутить землю под ногами. А еще приятней было вернуться домой, хотя бы и ненадолго. Сияние солнца и цвет неба, зелень молодой, едва проклюнувшейся травы — все казалось полковнику единственно правильным на уровне, недоступном осознанию, даже запах воздуха, хотя на взлетном поле пахло в основном драконьим навозом.
Подошел капитан Домициано.
— Здорово удрать с передовой, хоть и на пару дней, — заметил он, отдав честь. — Тут и спорить не стану, но все же хотелось бы вернуться поскорее. Силы горние свидетели, нашей пехоте потребуется помощь каждого дракона, которого мы можем поднять в небо.
— Мы получили другой приказ, — отозвался Сабрино, но распространяться на эту тему не стал: приказ этот пришелся полковнику по душе не более, чем капитану. — Почти два с половиной года прошло с тех пор, как мы вылетели отсюда на фортвежский фронт. Я стоял на площади перед дворцом и слышал, как его величество объявил войну, и сразу же поспешил сюда. Кое-что с тех пор почти не изменилось. А многое — наоборот…
— Да! — Домициано решительно кивнул, и на симпатичной его физиономии появилось горделивое выражение. — Тогда мы были угнетенной жертвой каунианской алчности. А ныне мы повелители Дерлавая!
Сабрино вел речь не об этом, но поспорить с капитаном никак не мог. Объясняться полковник не стал: просто не желал тратить на это драгоценные минуты.
— Я отправляюсь в город, — промолвил он. — Хочу освежиться — от меня воняет, как от больного дракона, — и нанести пару визитов. Вылетаем мы только через три дня. Думаю, за это время без меня крыло не разлетится на все четыре стороны.
— Ни в коем случае, сударь, — отозвался Домициано — как старший из командиров эскадрилий он командовал крылом в отсутствие полковника.
— Молодец!
Сабрино хлопнул заместителя по спине и направился к конюшне, чтобы взять карету до ближайшей станции караванов: дракошня находилась в стороне от становых жил. Порой это бывало неудобно. Сейчас, однако, Сабрино был рад возможности перевести дух.
Его одолевало искушение отправиться на квартиру к любовнице и освежиться там: Фронезия будет рада его видеть. Учитывая, что полковник оплачивал ее квартиру и осыпал дорогими подарками, это было
