драку с тем, кто взялся защитить их жертву? По какому праву готовы были зарезать любого, кто взялся окоротить их разгулявшуюся похоть?
«
— Ну, отец, я еще не скоро смогу искать неприятностей на свою голову, как раньше, — заметил он тем вечером, когда Траку закрыл лавку.
Старый портной хотел было хлопнуть сына по плечу, как в былые времена, — и застыл с поднятой рукой. Любой толчок отзывался в теле Талсу болью.
— Да лучше бы искал, — буркнул Траку.
— Я бы тоже лучше искал, чем нашел, — ответил Талсу, — но что сделано, то сделано. Камни ворочать и мешки таскать я еще долго не смогу, но орудовать иглой и ножницами ты меня сам учил, так что обузой не стану.
— Когда-то я, как любой отец на моем месте, надеялся, что из тебя получится нечто большее, чем простой портной, — ответил Траку, задвигая засов. — Но выше головы не прыгнешь, а выше сословия не поднимешься, и я рад, что ты доволен своей долей. — Ничего похожего Талсу не говорил, но, не успел он напомнить отцу об этом, как Траку продолжил: — И если ты не против, мы могли бы сосватать тебе невесту нашего сословия, да так легко! — Он прищелкнул пальцами.
Талсу покраснел.
— Правда, что ли?
— Ну да. Гайлиса, знаешь, на тебя всегда поглядывала, а уж теперь, когда ты на рыжиков набросился, чтобы ее защитить сам догадайся от чего, она просто решила, что на тебе свет клином сошелся.
Губы Талсу тронула легкая улыбка.
— Я заметил. С тех пор, как меня порезали, она зачастила к нам, правда?
— Есть немножко, — серьезно подтвердил отец. — Милая девочка. И очень славная — а это в конечном итоге поважней будет, хотя в молодые годы об этом не думаешь. Она тебе очень благодарна. — Он покивал, соглашаясь со своими словами. — И не забывает об этом. Так сытно мы не ели с довоенных времен. Так что если решишь, что иголка с ниткой, ножницы с лентой да портняжные чары тебе не по душе — можешь в бакалейщики податься.
— Ну, это еще не скоро решать, — заключил Талсу. Из кухни потянуло чем-то необыкновенно аппетитным. Юноша улыбнулся. — На голодное брюхо плохо думается. Голубцы — или меня нюх подводит?
— Ноги тебя подводят, а нюх в полном порядке. — Отец протянул руку, помогая юноше встать. — По лестнице сможешь подняться?
— Справлюсь, — ответил Талсу. — Уже не так сильно болит.
Спускаясь по лестнице, а особенно поднимаясь, приходилось сильней, чем при ходьбе, напрягать заживающие мышцы. Получалось с трудом. Болело уже не так сильно — но все еще болело.
Однако юноша справился, всего лишь пару раз скрипнув зубами. Дело определенно шло на поправку — поначалу от боли его скрючивало пополам на каждой ступеньке. А пару дней назад он споткнулся на лестнице и упал. Тогда ему показалось, что он разбился на тысячу кусков, и Талсу пожалел, что этого не случилось: так больно не было с той минуты, как его ранили.
Усаживаться за стол тоже приходилось с опаской. Когда Талсу примостился на табурете и перевел дух, боль начала отступать — не ушла совсем, но ослабла. Аушра поставила перед братом полную миску дымящихся голубцов. Талсу тут же взялся за еду. Уксус и мед придавали остроты пресным капустным листьям, в которые была завернута начинка из фарша с овсянкой.
— Вкусно! — восторженно пробурчал он с набитым ртом. — Спасибо!
— Не меня благодари, а свою подружку, — ответила сестра. — Это она добыла для нас бараний фарш и мед.
— Моя подружка?.. — эхом отозвался Талсу. — Да… наверное…
Отец откашлялся. Мать только улыбнулась. Сестра расхохоталась в голос.
— Конечно, твоя, олух ты этакий! — выпалила Аушра. — Не меньше «твоя», чем тебе хочется.
Траку говорил, в сущности, то же самое, однако в женских устах слова отчего-то прозвучали более веско. (Хотя представить себе Аушру молодой женщиной, а не пронырливой настырной девчонкой тоже затруднительно.)
— Ну, может быть… — пробормотал Талсу.
— Не может быть, а точно. — Это вступила в разговор матушка. Голос Лайцины прозвучал на редкость уверенно.
Траку покашлял снова.
— Я парню вот что сказал: хочешь — иди, как я, по портновской линии, а хочешь — по бакалейной. Аушра, передай-ка мне кувшин с вином.
У Талсу запылали уши.
— Послушайте, — взмолился он, — а вам не кажется, что обсуждать чужую личную жизнь неприлично?
Аушра показала ему язык:
— Ты думаешь, что обсуждать ее у тебя за спиной приличней?
— Лучше бы вы ее вовсе не обсуждали! — возмутился Талсу. — Мною в армии уже накомандовались, спасибо — дома только кормят лучше.
— До недавних пор дома тоже кормили несытно, — парировала упрямая Аушра. — А почему стало лучше? Из-за Гайлисы, вот почему!
Если бы родные продолжали и дальше поддразнивать юношу, тот, наверное, возненавидел бы прекрасную бакалейщицу — ровно до того, впрочем, мгновения, как та в очередной раз заглядывала в портновскую лавку. После этого все обиды рассеивались, как туман над горами Братяну. Так и вышло на следующее утро. Гайлиса заглянула, когда Талсу раскраивал плащ для альгарвейского офицера.
— Привет, — бросила она. — Как ты себя чувствуешь?
— Неплохо, — отозвался юноша, неопределенно махнув рукой. — Уже лучше.
«Если повторять эти слова часто, — подумал он, — возможно, я в это поверю».
— Хорошо, — отозвалась Гайлиса. — Рада слышать. А те альгарвейцы не возвращались… с тех пор, как с тобой случилась беда.
— Рад слышать, — пробормотал Талсу. — Будем надеяться, что их отправили в Ункерлант воевать… или, того лучше, на Землю обитателей льдов.
Отец состроил унылую мину.
— Если верить газетам, они побеждают и там, и сям. Побеждают, даже если верить четверти того, что пишут в газетах.
Траку полез в ящик, побренчал там чем-то, захлопнул крышку, залез в другой и в конце концов проворчал:
— Забыл, должно быть, клятую штуковину наверху. Сейчас вернусь.
И он ушел, оставив сына с Гайлисой наедине. Талсу был совершенно убежден, что отец сделал это нарочно. Гайлиса, судя по тому, как она улыбалась — тоже.
— Славный человек твой отец, — заметила она, чем, с точки зрения Талсу, только подтвердила, что плохо знакома со старым портным.
Юноша рассмеялся. Гайлиса вопросительно подняла бровь.
— По мне, — заметил Талсу, — нам было вместе веселей, когда ты передо мной задирала нос. Если ты и дальше будешь на меня смотреть с открытым ртом, я, не приведи силы небесные, еще загоржусь — и чем это кончится?
— Да нашей Скрундой и кончится, — ответила Гайлиса. — Очень трудно задирать перед тобой нос после того, что ты сделал, понимаешь? Ты мне и раньше нравился, но теперь…
Она осеклась и густо покраснела.
Талсу хотел ответить, но у него вдруг закололо в боку. Он схватился за бок и невольно застонал.
