Ильмаринен скривился.
— Да, паршиво было.
Пекка молча кивнула. Память о той минуте останется с нею до конца дней.
— Нам нужно поторопиться, — промолвил Ильмаринен со вздохом. — Девочка подождет… А наша встреча — нет.
Морозный ветер ударил Пекке в лицо, когда чародеи покинули уютный вестибюль «Княжества». На тротуарах и мостовых Илихармы лежал черный от сажи подтаявший снег. Ее родной Каяни находился южнее хребта Ваатоярви, и зимние бури, налетавшие с Земли обитателей льдов, обрушивались на город всей мощью. Там снега не тают до самой весны.
Цокали по булыжнику копыта. Карета везла троих чародеев в княжеский дворец. Тот стоял на холме над городом: закладывали его как крепость за много лет до того, как древние кауниане впервые пересекли Валмиерский пролив к западу от здешних мест. В подвалах под ныне венчавшими холм великолепными зданиями по сию поры велись раскопки, и результаты их иной раз поражали историков.
— Что за человек князь Рустолайнен? — поинтересовалась Пекка. — Мы в южных краях немного о нем слышали.
— А он не из тех, кто полагает, будто делам князя Илихармы место в газетах, — ответил Сиунтио, на что Ильмаринен кивнул. — Солидный мужчина. И неглупый.
— Не такой предусмотрительный, как Йоройнен, — добавил Ильмаринен. — Он видит то, что есть, а не то, что может быть. Но Сиунтио прав — солидный мужчина.
Семь князей Куусамо не придерживались жесткого этикета, как властители Дерлавайского континента и, если уж на то пошло, лагоанский король Витор. Гофмейстер, проводивший чародеев в палату для аудиенций, объявил об их появлении столь же буднично, как если бы те явились на встречу с семью богатыми торговцами. Одевались князья тоже на купеческий манер, без пустой роскоши. Пекка опустилась на одно колено, Ильмаринен и Сиунтио низко поклонились.
— Сегодня обойдемся без лишних формальностей, — объявил князь Йоройнен.
Он окинул взглядом стол, за которым восседали Семеро. Возражений не последовало.
Князь Рустолайнен сидел в центре: в конце концов, собрание проходило у него в замке. Впрочем, он мог бы сесть и с краю и все равно остался бы самым могуществнным из Семерых, поскольку столица находилась у него во владении. Князь милостиво кивнул Сиунтио.
— Достопочтенный магистр, вы убедили меня собрать моих совластителей. Я объяснил им суть дела как мог, но я не чародей. Повторите те разъяснения, что дали мне.
— Полагаю, чародеи в их владениях уже рассказали о случившемся своим князьям, — заметил Сиунтио. Некоторые из Семерых кивнули. — В любом случае, — продолжил магистр, — дело это касается уже не тонкостей чародейства, а вопросов добра и зла. В своей борьбе с Ункерлантом альгарвейцы опустились до убийства.
— Война и есть убийство, — заметил Рустолайнен.
Сиунтио покачал головой.
— Это вы сказали мне и в прошлый раз, ваше высочество. Я ответил тогда, и повторю теперь: война — это кровопролитие. Противники имеют возможность побороться друг с другом. Альгарвейцы согнали в лагеря беззащитных людей и убили их ради колдовской силы, которую приносит кровавая жертва, — а силу обратили против войск конунга Свеммеля. Теперь они наступают там, где прежде были остановлены.
— Насколько сильны заклятия, которые можно наложить подобным способом? — поинтересовался князь Парайнен, чьи владения лежали на дальнем востоке, по другую сторону Ботнического океана от дьёндьёшских берегов.
— А сколько пленных кауниан готовы они расстрелять? — резко ответил Сиунтио. — Чем больше крови, тем сильней чары.
— Убивать стало легче, чем в древние времена, — добавил Ильмаринен. — Уже не надо стоять над каждым пленником с мечом или топором — можно одного за другим пронзать огненными лучами жезлов. О, чудеса прогресса! — ухмыльнулся он желчно и сурово.
— Насколько велика мощь альгарвейского чародейства в сравнении с новыми заклятиями, над которыми работаете вы трое и некоторые ваши коллеги? — спросил князь Йоройнен.
К изумлению Пекки, и Сиунтио, и ехидный Ильмаринен обернулись к ней.
— Вашк высочество, дрова не могут гореть жарче, чем уголь. Наши изыскания — это уголь или нечто жарче любых углей. Но большой костер из дров может дать больше жара, чем один маленький уголек. Альгарвейцы разожгли самый большой пожар в истории — и дым его скверно пахнет.
— Хороший образ, — пробормотал про себя Сиунтио, и Пекка благодарно улыбнулась.
— Вчера мы призвали альгарвейского посла в Куусамо, — промолвил Рустолайнен, и остальные шестеро кивнули разом. — Он отрицает, что его держава совершила подобное преступление, и уверяет, будто сию ложь пустили враги короля Мезенцио. Что скажете на это?
— Скажу, ваше высочество, что у Альгарве совесть нечиста, — ответил Сиунтио. — Сделанного не спрятать от тех, у кого достанет опыта и таланта. Альгарвейцам остается только изображать потерянную невинность.
— Нас уверяют, что если кто и совершил это преступление, то впавшие в отчаяние ункерлантцы, — заметил Рустолайнен.
Пекка, Ильмаринен и Сиунтио рассмеялись одинаково горько.
— О да! — воскликнул Ильмаринен. — Поэтому войска Свеммеля триумфально отступают, покуда альгарвейцы в ужасе и смятении преследуют их по пятам.
— Результаты говорят громче — и правдивей — слов, — согласилась Пекка.
— Скоро ли разгорится этот ваш самый жаркий огонь? — полюбопытствовал Йоройнен.
На этот вопрос скорей могла ответить Пекка.
— Ваше высочество, я уже готовилась провести опыт, чтобы выяснить, насколько жарко этот огонь будет гореть и не погаснет ли, когда альгарвейцы совершили… то, что совершили. Когда я доберусь, наконец, до лаборатории, ответ станет ближе. Сколько времени нам потребуется, чтобы взять под контроль обнаруженный эффект — если он будет обнаружен, — я не могу пока сказать, простите.
Она опустила глаза. Узор на ковре под ногами повторял узоры тростниковых циновок, какими куусаманские вожди покрывали пол, прежде чем узнали о существовании ковров.
— Альгарвейский посол может говорить красивей, чем мы, — промолвил Ильмаринен. — Изящней, чем мы. Но имейте в виду, о Семеро, мы говорим вам правду.
— И что предложите нам вы? — озвучил, как было принято, общее мнение князь Рустолайнен.
Сиунтио шагнул вперед:
— Войну, ваше высочество. Если мы спустим подобное преступление с рук его виновникам, пострадает весь мир. Должно быть ведомо каждому, что есть вещи запретные. С горечью заявляю я это, но без сомнения.
— А как же наша война против Дьёндьёша? — воскликнул князь Парайнен.
Противостояние это затрагивало его сильней, чем любого из совластителей, поскольку порты на его землях обращены были к спорным островам посреди океана.
— Ваше высочество, — твердо заявил Сиунтио, — война с Дьёндьёшем ведется ради блага Куусамо. Война с Альгарве станет войной ради блага всего мира.
— На паях с Ункерлантом? — Парайнен скептически поднял бровь. Пекка не могла его винить за это. — Конунг Свеммель готов скорей разрушить мир, чем спасти.
— Без сомнения, — согласился Ильмаринен. — Но то, что Свеммель лишь готов совершить, Мезенцио творит на наших глазах. Что имеет больший вес?
Свеммель при этих словах снял бы чародею голову — за оскорбление короны. Парайнен прикусил губу и, пусть неохотно, кивнул.
— Если мы вступим в войну с Альгарве, — проговорил Рустолайнен, — новое направление волшебства не будет нам подспорьем, верно?
— Да, ваше высочество, — по крайней мере, сейчас, — ответила Пекка. — Оно еще может оказаться нам полезно, но я не могу сказать, как скоро это случится и насколько велика будет польза.
— Прыжок в темноту, — пробормотал Парайнен.