Элла

Элла продолжала смотреть на камень, а потом спрятала его в ладонях.

— Я всегда ношу его с собой. Можно, я теперь заберу его?

Она еще раз взглянула на камень через полуразжатые пальцы, и протянула его Питеру.

— Ну вот, оно исчезло, — сказала она.

— Что исчезло?

— Там было лицо.

— Ты видела какое-то лицо?

— Он же не как зеркало или еще что-нибудь, нет?

— Ты не могла видеть свое отражение Элла, если ты это имеешь в виду…

— Там было лицо!

— Некоторые люди видят в кристаллах образы, Элла. Моя мама умела это делать.

— Типа, будущее?

— Возможно. Не всегда. А какое оно было, это лицо?

— Она была в воде…

— Что?! — его лицо изменилось так мгновенно, и он прошипел это слово так яростно, что Элла отшатнулась. — Нет-нет, не бойся, Элла. Опиши мне ее лицо.

— У нее были светлые волосы. Совсем белые. Как мои, только короче. Они плавали вокруг нее. Как нимб вокруг ангела.

— Это называется гало…

— Но ее лицо было под водой — вроде она и плывет, а вроде и утонула. Глаза были открыты. Они совсем закатились наверх, она меня не видела, — голос Эллы дрожал. Питер даже не смотрел на нее — он уставился в камень, слепо, как будто видение Эллы могло вновь появиться на сияющих гранях, как на телеэкране.

— Это была я? — умоляющим голосом спросила она.

— Никогда в нем ничего не видел, — рассеянно проговорил он. — Я смотрел и смотрел, много раз. Христос свидетель, я старался…

— Это была я? Да? Это я утонула? Там, в воде — это была я?!

Он встретил ее взгляд, но не смог заставить себя ответить.

Спрятав камень в кулаке, он поглубже засунул его в карман.

— Забавно, — сказал он, застегивая молнию. — Забудь об этом. Просто забудь — и все. Э, да я, оказывается, проголодался! А ты не хочешь поесть?

После обеда они попробовали заниматься телепатией в разных комнатах, или стоя по разные стороны кирпичной стены. Никакой заметной потери энергии. Они пробовали транслировать слова, потом мелодии, названия цветов, городов, целые предложения. У Эллы получалось воспроизводить мелодии, которых она никогда не слышала, стоило Гунтарсону о них подумать, хотя она и заявила, что ей медведь на ухо наступил. Она пропевала даже трудные строчки: «Когда тебя зову, у-у-у, у-у-у…»

— Из какого это фильма? — спрашивал он.

— Не знаю, — а потом, «достав» ответ из его мыслей: — «Розмари».

— Кто в нем играл?

Опять она секунду выглядит озадаченно, потом отвечает: — Жанет Макдональд и Нельсон Эдди, — и опять озадаченно: — Это что, человеческие имена?

— Ты о них никогда не слышала, да? Ты была бы звездой викторин. Могла бы просто читать мысли ведущего.

Интересно, а она может предсказывать числа в рулетке? Отмечать победителей в списках участников гонок? Отгадывать выигрышные номера в лотерее?

Она хихикает.

— А в школе ты такая же умница?

— Я не могу узнавать ответы от других людей. Это не так просто. Только от вас.

— А как с твоей семьей обстоит дело? С мамой, например? — но Джульетта наотрез отказалась участвовать в игре. — А как насчет брата?

Она пожимает плечами.

— Никогда не пробовала…

Она хотела рассказать ему все, чтобы объяснить, как она получает образы, возникающие в мыслях других людей, как вызывает в воображении экран телевизора, и видит то, что видит ее брат. Она хотела объяснить, что ей не очень-то легко даются слова, что она не смогла бы понять, как извлекать цифры и ответы из головы посторонних людей. Она хотела все это рассказать Питеру, но не знала как.

Джульетта нервно сжимала свою кружку. В субботу Кен особенно настойчиво предупредил ее: «Мы должны держать Фрэнка подальше от всего этого. Газетам интересна только Элла, и пусть так и остается. Никто не должен пытаться заставить нашего Фрэнка стать чудиком. Он слишком маленький».

Гунтарсон продолжал задавать вопросы:

— А где он, в школе? Ты можешь попытаться послать ему сообщение прямо сейчас? Это далеко? Посмотрим, откликнется ли он.

— Ох, опять этот шум, — воскликнула Джульетта. — Этот звонок! Почему они не могут просто оставить нас в покое?

— Вы хотите, чтобы я вышел, и попросил их дать звонку отдохнуть?

— А вы могли бы? Мне так неловко вас беспокоить, я знаю, я должна бы сама это сделать…

Открыв дверь, Гунтарсон оказался на целую ступеньку выше переругивающихся репортеров, и обозрел их с отеческой укоризной.

— Нижайшая просьба от семьи. Поскольку они не собираются делать какие-либо заявления до вечера, не будете ли вы столь любезны воздержаться от стука, звонков в дверь и криков? Вам это никакой пользы не принесет, а тех, кто внутри, очень раздражает и расстраивает. Да и соседи жалуются, — легкомысленно соврал он.

Это заявление было немедленно записано на диктофоны, снято на пленку, и нацарапано в блокнотах.

— А кто ты такой? — завопил кто-то.

Гунтарсон посмотрел на крикуна с ленивым презрением.

— Я Питер Гунтарсон из «Дейли Пост», — объявил он.

Дама с командой телевизионщиков канала «Би-Би-Си — Запад» с придыханием спросила:

— Скажите, вы заметили сегодня какие-нибудь новые явления вокруг Эллы Уоллис?

— Вам надо просто немножко подождать, и купить завтрашнюю «Пост».

— Сколько «Пост» платит семье Эллы?

— Какое оправдание вы можете найти тому, что ее не пускают в школу?

— Как она справляется с внезапной популярностью?

Смятение в задних рядах толпы отвлекло Гунтарсона. Плотный мужчина в синем комбинезоне плечами расшвыривал всех по сторонам. Маленькая темноволосая женщина с визгом отшатнулась назад. Ее коллега, попытавшийся за нее вступиться, отлетел в сторону, получив удар локтем под ребра. Добравшись до ступенек, мужчина сграбастал протянутый микрофон. Гунтарсон успел заметить блеск золотого кольца-печатки, а в следующее мгновение оторванный от шнура микрофон полетел прочь.

— Мистер Уоллис?

— А ну, пропусти меня в мой собственный дом, — рявкнул Кен. Гунтарсон отступил по ступенькам назад, едва не упав. Репортеры, чувствуя, что настал их звездный час, боролись за внимание Кена: «Мистер Уоллис! Кен! Привет! Э-ге-гей! Не могли бы вы просто взглянуть сюда, сэр! Всего парочку слов!» А потом, когда дверь захлопнулась, вопросы превратились в насмешки: «Сколько бабок вам за это отвалили, мистер Уоллис? А что об этом думает Элла? Вы продали «Пост» свою дочь, мистер Уоллис?»

Гунтарсон впервые глядел на Кена Уоллиса. Они несколько раз разговаривали по телефону, договариваясь о деле, и общались довольно цивилизованно. Сейчас они впервые встретились лицом к лицу. Кен, который был на дюйм ниже и фунтов на тридцать тяжелее, нахмурился. Кулаки его были сжаты так же крепко, как и челюсти.

Гунтарсон понял так же ясно, как когда телепатический голос Эллы говорил с ним, что ему и Кену Уоллису суждено ненавидеть друг друга. До тошноты. До дрожи. До зуда в кулаках.

Глава 16

Джульетта не отважилась выйти дальше кухонной двери. Правая ладонь ее мужа машинально сжималась и раскрывалась, как разевающая рот рыба. Руке явно хотелось нашарить кочергу или бильярдный кий — что-нибудь, что можно использовать как оружие.

Гунтарсон назвал свое имя, пытаясь представиться.

Не смей являться в мой дом без приглашения! Не вздумай, когда меня здесь нет!

— Мистер Уоллис, мы с вами разговаривали прежде. Мы вам платим.

— Ты не платишь мне за то, чтобы приходить ко мне домой, и болтать с моей женой, когда меня нет!

— Прошу прощения, но я должен был приехать повидаться с вами.

— Это мой дом. Понял? Хочешь приезжать и делать свои фотки — разговариваешь сперва со мной. Усек?

— Поскольку мне может понадобиться поговорить с вами в любое время дня или ночи, вам бы лучше снабдить меня полным списком своих телефонных номеров.

— Не умничай! Я не собираюсь глотать твои дерзости в сиропе!

Кен так придвинулся к Гунтарсону, что тот перестал улыбаться и, сжав кулаки, перенес вес тела на левую ногу.

— Вы все должны начать немножко больше уважать меня и мою семью! Уразумел?! — Кен вдруг резко обернулся. Джульетта дернулась. — Я что, велел тебе впускать этого человека?

— Прости, пожалуйста, я думала, что все в порядке…

— С чего бы это? Когда это я говорил, что хочу видеть в своем доме посторонних?

— Мы уже встречались раньше, он приходил сюда.

— Я с ним встречался?!

— Прости, конечно, нет!

— Я что, говорил, что он мне сегодня нужен?