Элла

Глава 3

«Вот овца!» — думала Джульетта, выбирая осколки стекла с края ковра, куда не доставал пылесос. Дело было не в пропавшем джине — не так уж много оставалось в бутылке, как она думала, — а в нехватке времени. Надо было избавиться от всех до единого осколков прежде, чем их заметит вернувшийся домой Кен. Его глаза, как радары, замечали абсолютно все, что ей хотелось бы от него утаить. Он как будто всякий раз знал, что искать.

Ну конечно, это Элла их разбила. Джульетта прекрасно все понимала, пусть и не собиралась ничего прямо говорить этой маленькой мадам. Ведь не Фрэнк же! Он в любом случае не мог знать, где стоят бутылки. Он еще слишком мал. Нет, это точно Элла, хотя Джульетта и не могла понять, каким образом той удалось смыться незамеченной.

Противная зловредная маленькая овца!

Что ж, бутылка-то не одна. Элла, конечно, нашла один тайник, но про остальные она не знает… Почувствовав вдруг потребность немедленно в этом убедиться, Джульетта проверила каминную стенку за газовой горелкой и дно корзины для белья. Обе бутылки были на месте.

Она достала из посудомоечной машины стакан. Да, было всего двадцать минут десятого, но очень уж тяжелое утро сегодня выдалось! Весь этот хаос сборов в школу, а потом еще уборка… И если Элла думает, что сможет управлять собственной матерью, прокрадываясь спозаранку и включая повсюду свет, или уничтожая ее частную и неприкосновенную собственность, то ей придется разочароваться. У Джульетты были все основания выпить.

Да она вообще почти не пьет. Только по воскресеньям и средам, когда Кен развлекается со своими дешевками — разговаривая сама с собой, Джульетта не выбирала слова. Ну и еще по понедельникам и вторникам — пока он не вернулся. В остальные дни — ни-ни. Разве что за компанию. Она, конечно, не считает себя трезвенницей, но пьет на самом деле так мало, что разницы почти нет. Только когда Кен ведет себя бесчестно, тогда ей приходится… тогда она заслужила порцию, может, две, просто чтобы воспрянуть духом. Он сам виноват.

Когда Кен был рядом, Джульетта брала на себя вину за все что угодно. В том, что она делала в его отсутствие, виноват всегда был он.

Она щедро плеснула в стакан джина, потом добавила еще, вместо отсутствующего тоника. Прислонилась к стене рядом с лестницей, возле телефона, накручивая на палец светлую кудряшку. Надо позвонить Сильвии. Просто сказать спасибо за торт. Прежде чем Сильвия позвонит сама. Это необходимо сделать, хотя и настроение не то. Нет у Джульетты сил выслушивать, что Сильвия та-ак рада, что день рождения Эллы удался. Что она та-ак счастлива, что Элле понравился торт, та-ак довольна, потому что была соверше-енно уверена, что слишком сильно его пропитала. И, правда ведь, та-ак прекрасно, когда тебе четырнадцать лет?

Джульетта о своих четырнадцати годах не помнила решительно ничего прекрасного. Отец избил ее до потери сознания, когда узнал, что она переспала с Марко Бушери. Ее мачеху привезли домой на кресле-каталке с переломанными ногами, после того как ее сбил какой-то тип на грузовике «Ситроен», сбил — и сбежал. Пропала сестра Марко, Симона Бушери, а спустя три месяца назойливого внимания журналистов и бесконечных молитв, ее разложившееся тело обнаружили благодаря жаре, осушившей заброшенный карьер. Все это случилось, когда ей было четырнадцать.

Элла просто не понимает, как легко ей живется. Оба родителя, денег куры не клюют, отличная школа. Эта девчонка и не знает, как ей повезло!

Как Сильвии. Ее миленькой маленькой сестрице. Сильвии как раз было четырнадцать, когда Кен и его дружки контрабандой протащили Джульетту на паром в Гавре. А теперь полюбуйтесь-ка на ее миленькую маленькую сестрицу! Двадцать девять лет, два мужа, из которых она ни одного не сумела удержать, одна беременность, которую не смогла сохранить… («почему «беременность»? Там ведь потом говорится, что Сильвия родила ребенка, но тот умер) И всегда така-ая оптимистка, потому что это же та- ак важно — быть позитивно настроенной.

Не вывернет ли Джульетту наизнанку от девчачьего восторженного визга, что Сильвии та-ак повезло, что у нее така-ая милая- милая-милая семья?

Джульетта хлебнула жгучей жидкости из стакана. Нет, не вывернет. Все лучше, чем дожидаться, когда Сильвия позвонит сама, вся надутая, и заявит, что так и знала, что ее глупый розовый торт оказался настоящей катастрофой, и что ей та-ак жаль.

У Эллы утро тоже не задалось. Каждое утро в школе само по себе было для Эллы ужасным, но сегодняшнее оказалось еще хуже.

Она уже достаточно повзрослела, чтобы понять, что все эти странности за завтраком — нечто необычное, и что такое не происходит ни с кем из ее знакомых. Когда она была маленькая, она не обращала на них внимания, да и случались они не так часто. Так, время от времени что-нибудь исчезало, или летело на пол. Обычно никто ничего не замечал.

Однако, последние несколько часов — просто какое-то нон-стоп-шоу. Этот торт — она же его не трогала! Она призналась в том, чего не совершала, только чтобы отец ее не поколотил. А полеты над кроватью, а каким-то образом сгоревший из-за ее сна ангел!

Мама всему находила разумное объяснение: вот это — звуковая волна, это Фрэнк проказничает, это телефонная компания напутала с линиями…

Когда мать не обращала внимания на такие странности, Элла вздыхала с облегчением. Лучше терпеть безразличие Джульетты, чем по- крупному разбираться с Кеном. Взять, например, этот день-рожденный торт. Если бы его уронила мать, беспорядок бы ликвидировали без всякого шума.

Джульетта выходила из себя, только если ей мешали — например, когда она хочет смотреть телевизор, а ты с ней заговоришь. Тогда с ней действительно трудно было иметь дело. С Кеном — всё по-другому. Он выходил из себя, даже если просто попадешься ему на пути. Лучше всего было держаться от него подальше, если только ты не обязан быть в каком-то конкретном месте — например, за столом, или в своей спальне, когда ему взбредет в голову устроить очередной «рейд за чистоту». Да и там лучше просто присутствовать, не раскрывая рта.

Кен, в сущности, просто считал дочь дурочкой с куриными мозгами. Она почти не разговаривала, а если такое случалось, то говорила едва слышно. И даже ее друзья полагали, что она звезд с неба не хватает. Все говорили, что она малость туповата. Ее лучшая подружка Холли пыталась ее защищать. «Но ведь у нее такие чудесные волосы!» — говорила Холли всякий раз, как кто-нибудь начинал доставать Эллу.

Да, утро началось скверно. Но около десяти стало еще хуже. В тот момент, когда полагалось читать, ее поймали на том, что она бездумно что-то чертит в учебнике.

— Элла, ты не на уроке рисования, — объявил мистер Мак-Налти.

Элла, вздрогнув, глянула на него, и перевела взгляд на парту. Оказалось, что она, сама того не замечая, старательно рисовала на обложке учебника ангела, тщательно заштриховывая каждое перышко на его крыльях — и даже сама об этом не подозревала.

Весь класс обернулся, и уставился на нее.

Вот это Элла ненавидела больше всего. Все что угодно — только не быть центром всеобщего внимания.

Единственным, кто на нее не смотрел, был мистер Мак-Налти. Он отвернулся к доске, предоставив группе «Б» девятого класса созерцать его пропотевшую нейлоновую рубашку и жирный зад в залоснившихся брюках.

Класс ждал, затаив дыхание. Чем дольше молчал Мак-Налти, тем хуже обычно все заканчивалось.

В те десять секунд тишины Элла лихорадочно пыталась прикрыть рисунок, и найти нужную страницу в тетради.

— Я стою к тебе спиной, Элла.

Она не ответила.

— Элла Уоллис! — Мак-Налти приложил пальцы к вискам. — Есть тут кто живой? Кто-нибудь слышит меня на планете Элла?

Группа «Б» девятого класса покатилась со смеху. Этим утром мистер Мак-Налти был явно настроен позабавиться. Такое иногда случалось. Обычно, ближе к концу семестра. И хотя «макналтизмы» не казались смешными никому, кроме самого Мак-Налти, все смеялись — просто из благодарности, что сами не попали под обстрел его шуточек.

— Элла, я намерен поразить тебя могуществом своих ментальных возможностей. Я знаю, что ты рисовала, — поскольку видел, как ты двигаешь ручкой. Ты не писала, поскольку не шевелила в это время губами. Но что именно ты рисуешь, я не видел — поскольку ты прикрывалась локтем. Леди и джентльмены! Ценой невероятного напряжения серого вещества, Великий Мак-Налти сейчас ТЕЛЕПАТИЧЕСКИ проникнет в мысли Эллы Уоллис. Она рисовала… животное!

— Да, мистер Мак-Налти, — проговорила Элла. Это была неправда, но все остальные уже приняли участие в шутке, а она слишком боялась идти против всех.

— Это… это домашнее животное! И это животное… образ несколько расплывчат… но не забывайте, мы ведь говорим о мозгах Эллы Уоллис… это животное — кот!

— Да, мистер Мак-Налти.

Мак-Налти повернулся к классу, и оскалил крупные желтые зубы в довольной усмешке.

— Можете аплодировать!

Раздались аплодисменты.

— Как же мне удалось совершить сей беспримерный подвиг телепатии? Кто верит в то, что я прочел мысли Эллы? Поднимите руки!

Около половины класса подтвердило, что верит в психическую мощь мистера Мак-Налти.

— А кто думает, что я видел рисунок? — Другая половина подняла руки. — С такого расстояния? Да еще когда она так сгорбилась над своей картинкой? Невозможно! Но… НО! Я говорю вам здесь и сейчас, и лучше бы вам об этом не забывать, как бы ни старались убедить вас в обратном всякие гипнотизеры и телевизионные чародеи, — никакой телепатии не существует! Я не читал мыслей Эллы. Что я действительно прочел… так это ее домашнюю работу!

Мистер Мак-Налти пошарил в ящике стола, и вытащил оттуда кипу листов.

— Сочинения за понедельник, все проверены, ни одной оценки выше четверки… опять. Лучше всех написал Ричард, так что ему полагается приз. Ричард, можешь раздать работы, — и он обернулся к еще одной мишени сегодняшних «макналтизмов», протягивая листы. — От вас требовалось составить список Того, Что Вы Любите Больше Всего, с аргументацией, разумеется. Я полагал, что одиннадцать — вполне подходящее число для такой цели, — и он нацарапал цифру «11» на доске. — Хорошо, что мы с вами не на уроке математики, так как оказалось, что почти никто не умеет считать до одиннадцати. Элла Уоллис умеет, надо отдать ей должное: она таки действительно умеет считать до одиннадцати! Я был столь впечатлен, что даже запомнил все одиннадцать предметов любви Эллы. В обратном порядке это выглядит так… Элла, поправь меня, если я перепутаю… хотя я не перепутаю! Итак, номер одиннадцать — лягушки; номер десять — дельфины; девять — дикие кролики; восемь — попугаи; семь — тропические рыбки; шесть — жирафы; пять — садовые птички, типа малиновки; четыре — лисицы; три — домашние птички, особенно волнистый попугайчик тетушки Сильвии, Туту. На втором месте — собаки. Видимо, все собаки без исключения. И, наконец, номер первый. Больше всего на свете Элла Уоллис любит кота по кличке Рэмбо!

Теперь смеялись немногие. Это было уже чересчур. Элла низко опустила голову, платиновые пряди занавесили ее лицо.

Однако мистер Мак-Налти был слишком вдохновлен собственным блестящим выступлением, чтобы останавливаться на полдороге.

— И какой же мы сделаем вывод из перечисления любимых вещей Эллы? Ричард? Еще кто-нибудь?

— Это все животные, мистер Мак-Налти.

— Точно! Ни малейшего разнообразия, не так ли? Мне бы хотелось увидеть чуточку больше воображения, мисс Уоллис. Ну, например, так: «Одним из моих любимых занятий является рисование — тогда, когда мне надо бы повнимательнее слушать мистера Мак-Налти». Намек понятен, Элла?

В общем молчании тоненький голос Эллы зазвенел, как стальной колокольчик:

— Да, мистер Мак-Налти!

Странное дело, он даже не дрожал.

Может быть из-за того, что теперь никто не решался пялиться на Эллу, Мак-Налти наконец осознал, что слегка перегнул палку. Он попытался выкрутиться из ситуации: