И в памяти его сама собой выявилась надпись па увиденном им надгробном камне:
Человеце яко трава
Дни его цвет
— …а мне, дураку, — боль, — глухо повторил он.
За маревом
1
Что влекло его по липкому мартовскому полю и — дальше — вверх по лесному косогору?
Южный ветер раскачивал рослые берёзы, трепал их ветки и веточки, гнул и гнул тяжёлые ели, шнырял под кустами, ворошил палую листву…
В такую погоду, в таком лесу обыкновенному человеку делать нечего: нищета полная. Ни бойкого птичьего щебета, ни разноликого зелёного убранства, ни скромных цветов и цветочков у ног, ни томительного гуда шмелей… Пусто, голо, безотрадно. Если бы появился на мартовской троне егерь или, скажем, поэт, или сочинитель серьёзной музыки, то удивляться тут было бы нечему: для первого — это работа, а для второю и третьего — душевная повинность. Но его то что влекло сюда, в шумящий неприглядный лес?..
2
Увидел я его впервые в малолюдном дворе строительного рынка, притулившегося к шоссе.
— Понимаешь, — взглянув на меня, сказал он, — вагонку выбираю… Чтоб посуше была да непокоробленная, да сучков чтоб поменьше. Изба-то у меня и тёплая, и крепкая, но сруб, видишь ли, из брёвен разного калибра, вот и вида у него нет. Вот и решил вагонкой обить да морилкой покрыть. Цвет «еловый лес» знаешь?
И, ещё раз взглянув на меня, протянул руку.
— Николай. Юз.
Я назвался, И уточнил:
— Юз?
— Удивился? Фамилия такая? В русской глубинке?
— Ну, да…
— Да это ещё мой дед сюда из Германии затесался!
— На родину предков не тянет?
— Смеёшься? Я же насквозь русский! Если пил, так уж пил! Если шалил, так уж шалил! А если влюбился, так уж влюбился… Живу вот двадцать четыре года душа в душу. А природа наша? Ничего другого мне не надо. Так что, думаю, одного мы с тобой роду-племен и…
Потом мы ещё не раз встречались, большей частью в Северцове, селе на большой дороге, где он жил. Почему там?.. А потому, что Северцово что-то вроде столицы окрестного мира. Магазины, ларьки, автобусная остановка, средняя школа, почта волей-неволей притягивают жителей ближних деревень и лесных хуторов. Разговоры наши были недолги, но нескучны. Юз всегда при этом выглядел картинно: точёный профиль с прямым носом, приподнятый подбородок, устремлённый в пространство взгляд, рука с сигаретой чуть па отлёте… Попробуй скажи, что это мужик. И нрав, и хватка, и работа мысли, да и достойное спокойствие — извините… Меня интересовали лесная живность и прочие мелочи местной жизни. Юз много чего знал и помаленьку, пусть и отрывочно, просвещал новожила. «Я любитель такого дела — наблюдать за всяким шевелением, — признался он. — Сидишь с удочкой, смотришь, куда это стрекоза полетела… Почему не на ту, а на эту травинку села? Лягушки опять же… Мускулы на лапах — во! Да увеличь её раз в двадцать, от такого культуриста бежать будешь, не зная куда. Распластаются на мелкой воде, лежат… Интере-е-сно!.. Да! О лягушках опять же… Прочитал в журнале: какая-то из них, в Южной Америке, сотни километров берегом реки скачет до места, где будет метать икру. Человеку-то сколько нужно идти? Полгода? Или вот лососи плывут Бог знает откуда океаном к Камчатке, к своему родному ручью, почему? Какой тут смысл? И не плутают ведь… Человек вон зашёл чуть в лее — и заблудился. Заносчив человек часто…»
3
— Ты любишь своих детей?.. И я люблю. А как я их с Людой, с женой, растил? А смотрел, наблюдал за ними, малыми ещё. Что одному больше нравится, что другому… Все трое уже выросли, и все — разные. И хорошо! Волю в детстве им, пацанам, давать надо, но — в меру. Полную дашь — потом наплачешься, крохотную — серятина выйдет, человека не увидишь. Coглaceн?
— Сам психологом стал? Или книжки читал какие-то?
— Сам. Оглянись хорошо — и научишься такому делу. Скажем, деревца стоят густо… Что из них вырастет? Прут вверх, высокие, хилые? Конечно. А рассади их пореже, дай веткам размах, кое-где ненужные остриги и дерево к дереву. Красота! Или — яблок гора, или — шишек воз. Что, я не прав?
— Философ…
Какой я философ! Шофёр в совхозе, то бишь в агрофирме… Ты вот толково делаешь: с людьми говоришь, о птицах и зверье разном спрашиваешь. Различаешь в них разное — этим душу питаешь. А как же! От разной красоты и в тебе красоты прибавляется, жить веселее. Так, рассуди?
— Не возразишь. Всё точно.
— А то орёт: шоу, шоу… Да ты оглянись, орун, обалдуй! Кругом столько всякого разного. Бери глазами, ушами — всем хватит. А то сидят, ручонки на животиках сложили, ножку на ножку закинули, хохмачей штатных слушают и на огоньки смотрят…
— Ну и строг же ты!
— Ладно-ладно, заговорил я тебя… Да и самому пора домой. Будь здоров, не чихай… на всё!
4
…Он остановился на поляне. Вытер об иссохшую траву остатки налипшей на сапоги земли с шершавыми крупинками сырого снега (вот и породнилось ноле с лесом) и закурил. Ветер гулял-погуливал под неясным вечерним небом, веточками плёточками нахлёстывал по слабосильному подлеску, потом, выдохшись, помахивал ими вяло, словно примериваясь, как бы половчее хлестнуть не единожды. Но не злость это ветра вовсе, а так… забава да и только. Будет, будет другое, когда оденутся деревья в листву и станут бережно касаться друг друга, дышать пахучей прохладой, что-то шептать, лепетать…
