Слушая стук над моим изголовьем,Друг мои, как часто гадал я без цели:Клонишь ты лик свой над трауром вдовьимИль над матроской из белой фланели?Вот, я слабею, я меркну, сгораю,Но застучишь ты — и в то же мгновенье,Мнится, я к милой земле приникаю,Слушаю жизни родное биенье —Друг неизвестный! Когда пронесутсяМимо души все былые обиды,Мертвого слуха не так ли коснутсяВзмахи кадила, слова панихиды?3 марта — 30 декабря 1917
На ходу
Метель, метель… В перчатке — как чужая Застывшая рука.Не странно ль жить, почти что осязая, Как ты близка?И все-таки бреду домой с покупкой, И все-таки живу.Как прочно всё! Нет, он совсем не хрупкий, Сон наяву!Еще томят земные расстоянья, Еще болит рука,Но всё ясней, уверенней сознанье, Что ты близка.7 февраля 1916
Утро
Нет, больше не могу смотреть я Туда, в окно!О, это горькое предсмертье, — К чему оно?Во всем одно звучит: «Разлуке Ты обречен!»Как нежно в нашем переулке Желтеет клен!Ни голоса вокруг, ни стука, Все та же даль…А все-таки порою жутко, Порою жаль.16 ноября 1916
В Петровском парке
Висел он, не качаясь,На узком ремешке.Свалившаяся шляпаЛежала на песке.В ладонь впивались ногтиНа стиснутой руке.А солнце восходило,Стремя к полудню бег,И, перед этим солнцемНе опуская век,Был высоко приподнятНа воздух человек.И зорко, зорко, зоркоСмотрел он на восток.Внизу столпились людиВ притихнувший кружок.И был почти невидимТот узкий ремешок.27 ноября 1916