– И умная.
– И умная.
– Люблю беседовать с вами. Как будто ешь перец в томате. И кафе располагает к откровенности. Колорит!…
Юрий повел подбородком, приглашая оглядеться по сторонам. Молодой человек за соседним столиком упрямо твердил:
– Обожаю звон бокалов.
А его товарищ перекрестился куском ветчины, воздетым на вилку, проглотил и внушительным тоном добавил:
– Тело женщины – это амфора, наполненная вином.
– Не пора ли наполнить и наши амфоры? – спохватился Карлинский. – Только за что же нам выпить? За идеалы, о которых вы так старательно умалчиваете?
Марина пожала плечами:
– Не умею разговаривать на отвлеченные темы, Юрий Михайлович.
– А на интимные?
– Тем более.
– Да-а-а. Вы склонны к загадкам. Каждая красивая женщина, между прочим, хочет казаться таинственной. Однако с вами, Марина Павловна, опасно откровенничать. Вы все слушаете…
– Слушаю.
– Смотрите, запоминаете, а потом…
– Нет, я не все запоминаю, но понимаю я все.
– А я вот многого не понимаю.
– Например?
– Взять хотя бы вашу красоту. Как вы можете…
– Как я могу, умная и красивая, жить с моим мужем? Вы это хотели сказать?
Карлинский замер. Мягко ступая, оскалив мордочку, зверь шел прямо на него. Черно-бурая лиса, песец, куница, о мой долгожданный серебристый соболь! Молодые люди за соседним столиком уже объяснялись в любви:
– А я, Витя, честно тебе признаюсь – за всю свою жизнь лягушки не обидел.
– Спасибо, Толя, что я встретил в тебе человека.
– Так ты, Сергей, по юридической части собираешься? Дельно задумал. На смену отцу, значит? Молодец! А вопросы и сомнения твои, по правде сказать, гроша ломаного не стоят. Праздные, незрелые разговоры ведешь со своим Валерьянычем. Каша у тебя в голове. Зелен ты еще в большой политике разбираться.
Ты, к примеру, за бывших пленных вступаешься. А мне лучше тебя известно: трусы они и предатели. Или насчет зарплаты. Что же ты министра к уборщице приравниваешь? Триста рублей в зубы – и шагай вертеть государством?
Ты думаешь, глупее нас с тобою наверху сидят? Пока ты немецкие глаголы спрягаешь да философии конспектируешь, там уже все известно, вычислено, рассчитано. И зачем глаголы твои нужны, и куда конспекты потребуются.
Ты одно пойми: главное – великая цель наша. Ею все и мерь – от Шамиля до Кореи. Этой целью любые средства освящены, все жертвы оправданы. Миллионы, подумай, миллионы ради нее погибли, последняя война чего стоит. А ты со всякими поправками лезешь – это несправедливо, то неправильно.
Я вот случай тебе расскажу, на всю жизнь его запомнил. Пришел приказ одному капитану: взять такую- то высоту и точка. Бойцы устали, разболтались, в смерть соваться никому неохота. А тут как раз дезертира приводят. Так, мол, и так, хотел улизнуть с поля боя. Капитан, не говоря худого слова, на глазах у всех, хлопнул его из пистолета, послал рапорт по начальству и – в атаку.
Получили мы рапорт, выясняем: как и что? Оказалось – вовсе и не дезертир это был, а просто другой офицер направил его куда-то по делу, а капитан не знал или запамятовал в горячке.
Подать сюда капитана! Самоуправство? Расстрел без суда и следствия? За такое – не поздоровится. Штрафная рота, как часы.
Докладывают: капитана больше нет, пал смертью храбрых.
Что же, перед солдатами мертвого командира позорить? Офицерские погоны сомнению подвергать? Может, не пристрели он этого дезертира, не поднял бы в атаку бойцов и приказа бы не выполнил?
Высоту-то, высоту взяли все-таки!
Я, признаться, тогда на случившееся с высоты той самой посмотрел. А теперь ты попробуй посмотри. Ну, будущий прокурор, выноси свое справедливое решение.
– Я не хочу быть прокурором.
– В защитники метишь, по стопам Карлинского, в блистательную адвокатуру?
– Нет, я буду судьей.
– Сдаюсь, сдаюсь без боя, Марина Павловна. Я полностью согласен с вами – цель оправдывает
