процентов воды, и гуцулы чуть не разнесли мою лавку!
(Якоб Тхар влил в эту водку еще пятьдесят процентов воды.)
— Будь ты проклят и оплеван десятью сонмами добрых духов, — отвечал Зеви Ашер. — Разве тебе неведомо, негодяй, что, кроме воды, тебе остается еще Иегова?
А Тхар при первом удобном случае надувает Ашера на зерне… Прибегает Ашер к нему:
— Пусть ангел Ехиэль, повелитель четвероногих, пошлет на тебя бешеную собаку, Якоб Тхар! Что за мусор ты мне продал, жалкий червь?
Тхар же, сокрушенно устремив очи к небу, отвечает:
— Был грех, Ашер, надул я верующего, был такой грех. И пошел я тогда в синагогу, и опутал себя молитвенными ремешками, и молился, чтобы был мне отпущен грех, и на семисвечнике узрел я ангела Иегуила, который прошептал мне своим благовонным дыханием: «Возвратись в дом свой, Якоб Тхар, к жене своей и домочадцам своим, ибо прощается тебе грех сей и десять грядущих. В глазах Иеговы Зеви Ашеру цена чуть-чуть поболе, чем самому последнему гою в Галиции».
И Якоб Тхар смиренно и благочестиво взирал на Ашера, как тот брызжет со злости слюной и кричит:
— Не написано ни в Мишне, ни в Гемаре, что ангелы сидят на семисвечнике. Ангелы под водительством Михаила восседают у проточных вод и поют, что на караимах лежит проклятие.
И Зеви Ашер уходил, неистово теребя себя за бороду и изрыгая проклятия.
Во всей еврейской общине Запустны по причине этих религиозных разногласий между двумя самыми богатыми ее членами царили хаос и неразбериха.
Бедные евреи, получавшие вспомоществование, в зависимости от размеров пособия склонялись то на сторону талмуда, то на сторону писания.
А тут еще раввин объявил себя сионистом и днем и ночью бредил еврейским царством в Палестине.
— Послушай, — увещевали его Тхар и Ашер, — кому бы мы стали продавать в Иерусалиме водку?
Но раввин, отмахиваясь, вел разговоры о серьезных задачах еврейского царства в Палестине и восстановлении иерусалимского храма.
Сторож из местечковой синагоги, которого звали Натан Беньямин, обнаружил в библиотеке у раввина книгу о кабале, таинственной науке еврейской. В свободное время, когда он караулил синагогу, Натан Беньямин углубился в изучение этой книги, пока в один прекрасный день его не осенило, что быть синагогальным сторожем — не бог весть какое прибыльное занятие. И тогда он объявил себя Мессией, что совершил публично, произнеся перед синагогой имя Иеговы так, как оно пишется. А ведь такое дозволено лишь священнику, отправляющему службу в синагоге в День всепрощения! Натан Беньямин был начитанный. Знал талмуд и книги законов в шести последовательностях, каковы суть: Сифра, Сифри, Мехильта, Тосефта, Ресикта, Тора, Коганим. Теперь же, вдобавок к этому, он еще познал таинства кабалы со всеми пиротехническими подробностями, как то: налить в спирт нашатырю и зажечь, и читать при этом молитву отверженных задом наперед.
Объявив себя Мессией, Натан Беньямин лишился места, потому что был немедленно уволен со службы в синагоге. Сопровождаемый насмешками, он ушел к бедному еврею, сапожнику Самуилу, где предавался размышлениям о кабале и с утра до вечера пил водку.
Через две недели после этого, в субботу, в местечковой синагоге появился никому дотоле неизвестный бедный еврейчик, который посреди молитвы упал в обморок. Когда его привели в чувство, еврейчик выкрикнул: «Натан Беньямин, уроженец Запустны, — истинный мессия, сын Давидов. Он освободит Израиль!»
Будучи подвергнут допросу, неизвестный показал: «Я пришел издалека, из России, где веду торговлю лошадьми. В пути со мной беседовал ангел Усриэль. „Иди в Запустну, — повелел мне он, — благословено место сие в Израиле“».
И щедро одаренный пророк ушел в родной Тарнов, даже не попрощавшись со своим дядей, сапожником Самуилом, у которого он побывал накануне, по дороге из тюрьмы, где отсидел два года за мошенничество.
А раввин пробдел всю ночь в молитвах и страстно молил Иегову, чтобы он хоть на минутку послал к нему ангела Рафаила, который объяснил бы, в самом ли деле бывший синагогальный сторож подлинный мессия. Уже светало, а Рафаил все не шел. Когда совсем рассвело, раввин пошел спать, потому что дневного света ангелы не переносят.
На другой день раввин повстречал Натана Беньямина. И поклонился ему. Если тот и впрямь мессия, то это зачтется раввину в заслугу, а если нет, то повредить себе он тоже не может.
Взоры всех евреев в Запустне обратились к Натану Беньямину. Утихли религиозные споры, даже Зеви Ашер и Якоб Тхар перестали ссориться. Возьмет мессия сторону талмуда или караимов?
Но мессия изрек загадочную фразу: «Уверуйте в голос совести и закройте глаза, и заткните уши, и приидет спасение…»
Мессии объявлялись у евреев периодически. Особенно в начале нового времени в разных местах появилось несколько мессий одновременно, и все сумели завоевать признание. Объяснить это можно той таинственностью, которой окутаны некоторые божественные книги об избавлении Израиля. Большинство мессий кончало жизнь на виселице.
О вере евреев в таинственные пришествия рассказывает трогательная история одной еврейки из некоего города в Швабии. Молодая еврейка, дочь благочестивого еврея и богобоязненной матери, водила знакомство со студентом-христианином, которое не осталось без последствий. Когда скрывать это от родителей уже не было возможности, однажды вечером, когда вся семья сидела за ужином — трах! — окно вдребезги и снаружи слышится голос: «Будь благословен, Иосл, ибо дочь твоя породит мессию!»
Смотрят родители на дочь и видят: дева-то и в самом деле на сносях! Весть об этом быстро разнеслась по краю. Из дальних мест посылали евреи дары матери спасителя. Еврей богател, потирал руки, и при всей своей набожности сожалел, что у него всего одна дочь. Наконец наступил долгожданный день и дочь его… вместо сына разрешилась дщерью. Несчастный студент, разбивая окно и вещая пророческим голосом, не учел этого обстоятельства и возможности. Между тем иная еврейская девица провозгласила себя матерью мессии и потребовала возвращения даров, полученных лжематерыо. Поднялись споры, разрешенные, наконец, городскими ратманами: все евреи по их приказу были изгнаны из города. Случилось сие в Нейбурге в 1669 году.
Из этого явствует, что выдавать себя за мессию не всегда бывало доходной профессией. В средние века в Германии сожгли на костре пятнадцать еврейских мессий, обвиненных в кражах и колдовстве. Самый прославленный из еврейских мессий нового времени Саббатай Цви в конце семнадцатого века даже попытался свергнуть с трона самого султана и провозгласить себя повелителем Востока. Подход к делу сугубо практический! Саббатай Цви привел в волнение евреев от Царьграда до Буды. Его четвертовали. Перед этим экспериментом султан ему сказал: «Не принимай этого близко к сердцу. Если ты на самом деле взаправдашний мессия, то уж как-нибудь присобачишь руки-ноги обратно к телу».
Что касается Натана Беньямина, то неприятности такого рода, как четвертование, сожжение, повешение и изгнание, в его случае отпадали, а посему он мог совершенно спокойно утверждать о себе все, что хотел. К славе его вдобавок присовокуплялись воспоминания единоверцев о юных годах мессии. Какой это был необыкновенный ребенок! В то время, как другие еврейские дети валялись в грязи, он летом ежедневно купался в ручье, стекающем с гор. Когда же мессия купался в последний раз — об этом никто не допытывался, а он сам, как человек хорошо воспитанный, скромно помалкивал.
Пока что, появляясь на людях, Натан Беньямин держался с достоинством, был тих и молчалив, ходил с аккуратно заплетенными прядями пейсов у лба, в новом черном лапсердаке. Никто не видел, чтобы он, подобно другим, грыз на ходу луковицу. Лишь ремешки накручивал Натан на пальцы, бормоча молитву за молитвой, а затем его высокая осанистая фигура скрывалась в домике сапожника Самуила.
Сапожник Самуил перестал тачать сапоги и в качестве секретаря мессии, подчас прикладываясь к пузатой бутылке аляша, сладкой водки, сортировал дары, подносимые Натану Беньямину.
А мессия войдет в горницу, оценивающим взглядом окинет дары, пересчитает деньги, положит их в карман и начинает принимать просителей. Говорит он с ними свысока:
— Что тебе угодно, Зеви Ашер?
Зеви Ашер с поклоном кладет на стол два метра сукна и, откашлявшись, просит:
— Будь так добр, Натан Беньямин, есть у меня недруг, который всюду меня поносит. Помолись, чтоб он ослеп на оба глаза.
Натан Беньямин важно вопрошает:
— Ведомо ли тебе, Зеви Ашер, что стоит в книге Тосефта?
— Неведомо, Натан Беньямин.
— Возвратись домой, сын мой, и да хранит тебя Иегова.
Торгуется Зеви Ашер. Предлагает гульден, два, три, чтобы узнать, что стоит в книге Тосефта. Может молитва, которую прочтешь со всей набожностью, и тогда твой недруг ослепнет? Беньямин же, удовлетворившись тремя гульденами, задает новый вопрос:
— Ведомо ли тебе, что стоит в книге Коганим?
— Неведомо, Беньямин.
— Теперь уже в самом деле ступай домой, Зеви Ашер, и предоставь действовать естеству.
Только уйдет Зеви Ашер, прибегает Якоб Тхар. Кладет гуся, кланяется, садится и начинает:
— Натан Беньямин, ей-богу, я бедный человек, не могу дать больше. Есть у меня недруг, который меня обворовывает и губит. Закинь словечко Иегове, пусть покарает мерзавца сообразно подлости его. Пусть свалится несчастье на его голову, пусть он оглохнет, пусть сгорит его дом и угорят его дети. Сам видишь, сущий пустяк прошу! Для себя ничего от бога не хочу, а тебе дам гульден, дам два, больше не могу, я бедный человек. Только помолись всевышнему, пусть освободит землю от негодяя.
— Ведомо ли тебе, что стоит в книге Тосефта?
— Неведомо.
— Тогда иди домой, Тхар!
— Дам три гульдена, Натан Беньямин, прочти молитвочку.
— Хорошо, Тхар. Но известно ли тебе, что написано в книге Коганим, безумец?
— Неизвестно.
— Теперь уже в самом деле ступай домой, Якоб Тхар, и предоставь действовать естеству.
И Якоб Тхар уходит.
После его ухода сапожник Самуил обращается к Натану Беньямину:
— Дела идут, Натан!
— Слава Иегове! Подай сюда аляш, Самуил.
И оба достопочтенных мужа пьют аляш, закусывают луком, смеются и величают друг друга «сын Давидов».
Зеви Ашер ждал, действительно ли ослепнет Якоб Тхар, а Якоб Тхар не мог дождаться, когда оглохнет Зеви Ашер, когда сгорит его дом и угорят дети. Дело было не в распрях между талмудистами и караимами. Дело шло о земле крестьянина Горазды из деревни Рузна. Оба держали Горазду в своих руках, оба ссужали его деньгами. И вдруг Зеви Ашер, нарушив обоюдное соглашение, опаивает Горазду и за смехотворно малую сумму покупает у него землю. Что с этого имел Якоб Тхар? Ровным счетом ничего. Рассвирепел Тхар и разыскал Горазду:
— Слыхал я, сударь, будто вы позволили жулику Ашеру обвести себя вокруг пальца. Прости меня, господи, но это сущая пиявка, пьет он кровь христианского народа, сударь! Он вас напоил, не правда ли?
— Надрался я до чертиков, жид.
