Я разворачиваю посылку. Там, аккуратно проложенный дополнительным слоем прозрачной бумаги, лежит кремового цвета замшевый пиджачок, который она купила, когда мне было двенадцать.
Молнии
Молнии – это начало и конец. Каждый вечер начинается с того, что жена, собираясь куда-нибудь, просит мужа застегнуть ей молнию, что он и делает с рассеянной поспешностью. Однако если эта дама, умна, и удачлива, этот же самый вечер закончится тем, что супруг будет сгорать от нетерпеливого желания расстегнуть ее молнию снова!
– Эдди! Привет! Эдди!
На пирсе темно, и ветер бушует, дробя мелкую черную волну, хлещущую о борт яхты. Внутри горит свет, но звуков фортепьяно не слышно. Может, он куда-нибудь ушел? И может, даже не один, а с кем-нибудь, и я опоздала?
– Эдди, ты там? Эдди!
Но ответа нет. И мне в голову вдруг приходит мысль – а что, если он все-таки там, слышит меня, но просто не хочет со мной разговаривать? Больше никогда.
Я сама все испортила. Уничтожила.
Но делать нечего. Я поворачиваюсь и бреду вдоль причала, сгибаясь под порывами чудовищного ветра и из последних сил борясь с желанием повернуть назад. Натянутые канаты и тросы, раскачивающиеся фонари – кажется, будто буря сейчас вырвет все это с корнем и унесет вдаль.
От очередного сильного порыва ветра я не удерживаюсь на ногах и неожиданно и резко падаю, словно земля ушла у меня из-под ног и, лопнув, ударила по лицу. Я успеваю выставить вперед руки, и теперь кожа на них содрана до крови, из сумки вывалилось все содержимое и разлетелось в разные стороны.
В кромешной тьме я пытаюсь нащупать на земле хоть что-нибудь из своих вещей – помаду, ключи… Какая я была дура, что решила вернуться! Ну какая дура, сбежав со свидания, будет возвращаться через несколько часов, думая, что он все еще ждет ее?! Растрепавшиеся волосы застилают мне лицо. Собрав, что удалось найти, я кое-как поднимаюсь на ноги и заставляю себя идти, когда вдруг вижу человека в куртке с капюшоном, идущего ко мне сквозь бурю.
– С тобой все в порядке? Ты все собрала? – кричит он.
Какой знакомый голос! Мы стоим лицом к лицу.
– Нет, у меня не все в порядке, – говорю я. – Совсем. – Он опускает глаза. Ветер треплет нас и завывает на тысячи голосов, кричащих, свистящих, шепчущих. – Знаешь, я была чудовищно глупа и совершила ужасную ошибку, – продолжаю я.
Он молчит, потом наконец поднимает глаза. Лицо его печально.
– Я не могу быть каким-то другим, только таким, каков я есть, Луиза. Если ты видишь в этом проблему, то тут я ничего не могу поделать. Решай сама. Я не могу ни сделать, ни сказать ничего такого, что дало бы тебе ощущение надежности.
– Эдди, но я больше не хочу этой надежности! Я была не права! Я была абсолютно не права!
И, уткнувшись лицом ему в грудь, я обнимаю его и крепко прижимаю к себе.
– Пожалуйста, прости меня. Даже если ты больше не хочешь со мной встречаться… Даже если ты хочешь, чтобы мы остались просто друзьями. Пусть так, но я хочу, чтобы ты был частью моей жизни на любых условиях – это лучше, чем вообще никак!
Такое ощущение, будто я стою так, обхватив его, целую вечность, прежде чем он тоже обнимает меня. Мы стоим в темноте на ветру, прижавшись друг к другу.
А потом он поднимает меня на руки и несет домой.
– Только чур, больше никаких упоминаний о картошке! – Он целует меня в плечо, притягивая к себе.
– Нет, никогда! – Я прячу лицо у него на груди.
– А кстати, что это означает?
– Ничего. Просто пароль, условный знак, означающий, что пора уходить. – Я целую его руку и его тонкие аристократические пальцы по одному.
Он убирает их и, откинувшись на спинку кровати, смотрит на меня очень внимательно, потом шепчет:
– Спаржа. – И еще нежнее прибавляет: – Спаржа, Луиза Канова.
Я смеюсь.
– А это что означает?
– Остаться. – Он нежно целует меня в губы. Это означает остаться.
Шесть месяцев спустя, распаковывая свои книги и рассовывая их между стопками компакт-дисков Эдди, я натыкаюсь на свою старую подругу – тоненькую книжечку в серой обложке под названием «Элегантность».
Присев на краешек дивана, раскрываю ее. Корешок расшатался, обложка истерлась по краям. Книга распахивается на одной из начальных страниц, где как нельзя кстати я встречаю заголовок…
Во Франции есть поговорка: «Элегантность – привилегия возраста», и хвала небесам, что это истинная правда. Между детством, юностью, зрелостью и старостью нет каких-то особых годов-вех, перейдя которые
