мы.
Мой муж снова смеется.
– Боже, они даже выбрали его на главную роль! Теперь Клайв Фостер будет играть Эллерби! Ну надо же, просто чудовищно!
– Бедный Клайв, – бормочу я.
«Бедный Клайв!» В кои-то веки! Неожиданно я вдруг принимаю сторону Клайва. Да, да, Клайва, который для нашей семьи всегда был воплощением зла и предметом неприязни. Внезапно интерес к риску, умение получить то, что ты хочешь, или всегда оставаться в центре сцены почему-то перестает казаться мне таким уж обидным. Зато теперь мне не нравится другое – наша привычка прятаться за собственную бесплодную и выхолощенную посредственность и радоваться неудачам того, кто по крайней мере находит в себе смелость пытаться хоть что-то сделать.
С этого момента все окончательно смещается в моем понимании.
– Бедный Клайв, – снова говорю я, только на этот раз громче.
Газета опускается, и мой муж устремляет на меня недоуменный взгляд. Он смотрит на меня так, как будто я свихнулась.
– Бедный Клайв?! Ты в своем уме? Да этот парень просто чудовище!
Здесь мне, пожалуй, следовало бы сказать что-нибудь более весомое, но я этого не делаю, а только небрежно бросаю:
– Это почему же?
– Луи, ты что? Как будто сама не знаешь! – Он снова загораживается газетой.
Я чувствую, как во мне закипает абсолютно беспричинная ярость. По идее мне следовало бы оставить его слова без внимания, но не тут-то было!
– Извини, но… я что-то подзабыла, чем это Клайв так плох?
Ответа я не получаю.
Ладно, сделаем вид, что ничего не происходит! Я снова возвращаюсь к модной страничке в «Санди таймс», но тут же по совершенно непонятной мне причине откладываю ее в сторону.
– Может, он плох тем, что не такой, каким бы ты хотел его видеть? Тем, что он позволяет себе иметь какие-то амбиции и устремления?
Газета остается на прежнем месте, из-за нее я слышу его голос:
– Да ты просто смешна! И я не хочу с тобой об этом говорить.
– Не хочешь? А с чего ты взял, что тебе решать, о чем нам говорить, а о чем нет?!
Газета все там же.
– Я не намерен говорить с тобой, когда ты высказываешь откровенно неумные вещи.
Краска ярости заливает мое лицо, сердце колотится так громко, что я буквально выкрикиваю:
– Я высказываю умные вещи!
Он фыркает:
– Да ты сама-то послушай, что говоришь.
Дальше все происходит само собой. Я даже не замечаю, как оказываюсь на другом конце комнаты, и вот уже я рву из его рук газету, разделяющую нас, как стена. Мой муж оторопело смотрит на меня. Его взгляд выражает смесь ужаса и недоумения. А я, едва переведя дыхание, хрипло говорю:
– Попробуй только когда-нибудь еще отмахнуться от меня! Разговор считается законченным, когда мы оба высказались. Мы! Понятно?
Я комкаю и рву газету. Он берет меня за руку и совершенно прозаичным тоном, лишенным каких бы то ни было эмоций, произносит:
– Отъе…ись. Отъе…ись, Луиза.
Я отшатываюсь, а он берет газету и пытается разгладить ее. Тогда я снова набрасываюсь на него, выхватываю газету и швыряю через всю комнату. Ну уж нет, дружок, теперь ты точно обратишь на меня внимание!
– Если ты не хочешь со мной разговаривать, тогда какого черта ты вообще женился на мне?
Он смотрит на меня с видимым отвращением.
– Ты называешь это разговором? По-твоему, так выглядит искусство вести беседу? – Он переходит на высокопарный стиль. – В таком случае я, несомненно, был бы счастлив поговорить с тобой в спокойном и вразумительном тоне.
– Что-то незаметно! Я пыталась, а ты только и сказал, что не хочешь со мной говорить. Мы вообще никогда ни о чем не говорим! И с какой это стати ты присвоил себе право судить, что есть спокойный и вразумительный разговор? И вообще, почему бы нам не поговорить по-человечески, начистоту? Почему не высказать друг другу все, что мы хотим?
Он спокойно и невозмутимо смотрит на меня своими светло-голубыми глазами.
– Что именно высказать?
Я вдруг начинаю ощущать всю глупость и неловкость своего положения. И тут (откуда только взялось?) у меня вырывается:
