вправо и провел классическую двойку: правой — в голову, левой — по печени. Скрючившись, он сел.
«А за фотографию ты получишь отдельно!» — мысленно пообещал я ему, ничуть не смягченный.
Следующим шел Либерман. С этим прямые удары не проходили, и я избрал другую тактику: приближался с нырками и уклонами, врывался в ближний бой, пробивал подряд несколько крюков и апперкотов и тут же отскакивал. С Либерманом нельзя было застаиваться: слишком легко было нарваться на встречный удар. Он бил жестко, без подготовки.
Лихачева я оставил напоследок. Он был в их команде главным палачом-нокаутером. Это он натравил на меня майора. Он велел разграбить и опоганить мой дом. Он забрал мои деньги. Он выписал ордер на мой арест и объявил меня вне закона. С ним был особый разговор. Его я собирался казнить.
«Ну что, не поймал меня, товарищ генерал? — осведомился я, танцуя вокруг него по рингу и чувствительно прикармливая по корпусу. — Как же ты так оплошал? Вот он, я, гляди, живой и невредимый! Не ждал? Покажи, что ты умеешь! Лови! Еще лови! Нравится? А теперь — левый, боковой в голову! Получи, товарищ генерал! Русские не сдаются!»
— Ты только не горячись! — вернул меня к действительности голос водилы.
Я встрепенулся и открыл глаза. Мы по-прежнему ехали по ночной трассе. Он с опаской искоса наблюдал за мной, должно быть, уже некоторое время.
— Ты лучше поаккуратнее, — посоветовал он. — Без синяков.
— Я буду аккуратно, — заверил я. — Не волнуйся. Теперь я знал, что делать.
