него в ладони, кольцо не превратилось в скорпиона…
Эрон повернул камень, просто подковырнув его длинными, тонкими пальцами музыканта.
В том месте, где серебряный лунный свет отражался в котелке воды, появился странный блеск и в стороны побежали быстрые змейки. Эрон с любопытством приглядывался к этому явлению и, казалось, совсем не удивился, когда из белесой дымки над водой вдруг соткался силуэт высокой красивой девушки в сияющих доспехах, с суровым неулыбчивым лицом и рекой мягких, совершенно белых волос, сверкающих в свете луны, как снежные шапки горных вершин.
Он привстал и поклонился.
– Добрая ночь, красавица.
Красавица свела брови:
– Ты кто?
– Я? Я певец. А ты?
Воительница передернула плечами – лунный свет змейками побежал по начищенным доспехам.
– Я чувствовала, что что-то не так. Как к тебе попало это кольцо?
Голос ее звучал повелительно… и все же, казалось, она была растеряна.
– Случайно, – Эрон развел руками, – и, думаю, ненадолго. Но я рад знакомству. Вы живете в этом кольце? И вам… не тесно?
– Неужели эта бестолочь, Тень Орла, – имя дева выговорила с невыразимым сарказмом, – умудрился потерять кольцо? Матушка всегда говорила, что это невозможно.
– А кто ваша матушка? – влез любознательный Эрон, ни мало не смущенный тем, что воительница явно разговаривала сама с собой и его, похоже, в упор не видела.
– Ее зовут Зея. Она – повелительница змей, – снизошла до ответа его ночная гостья.
– Тогда, действительно, странно. Змеи очень мудры и необыкновенно честны и прямодушны.
Блондинка заметно смягчилась. Она вышла из серебристой дымки и, сделав всего шаг, опустилась на край ковра. Движения ее были бесшумны, и лишь когда она ступала, слышался легкий чистый перезвон. Белый шерстяной плащ укрыл длинные стройные ноги, но певец успел заметить, что обута дева в сандалии с серебряными бубенчиками.
– Удивительное дело! Первый раз слышу от сына человека добрые слова о нашем племени.
Эрон покопался в сумке и протянул красавице тыквенную флягу.
– Это что? – подозрительно спросила она. – Уж не тот ли перебродивший виноградный сок, упившись которого Геркулес убил своих детей? Я не пью ничего кроме свежей ключевой воды!
– «Вода не утоляет жажды. Я как-то пил ее однажды», – ответствовал Эрон, улыбаясь, – красавица, я ошибся, или у тебя действительно какое-то затруднение? Среди нас, сынов человеческих, бытует такая примета, которая вполне тянет на мудрый совет: если перед тобой действительно трудное дело, без фляги доброго вина за него лучше не браться, толку не будет. И потом, у тебя ведь, наверное, нет детей?
– И что, это зелье в самом деле помогает?
– Да не так чтобы очень, – честно признался Эрон, – но таков обычай.
Дева усмехнулась, но флягу пригубила. И скривилась.
– По-моему, не слишком вкусно.
– Да, это не фалернское, – согласился певец, – но для соблюдения обряда сгодится. – И, в свою очередь, сделав глоток, кивнул ей, приглашая рассказывать.
– Видишь ли, певец… Мы, в общем-то, все время, когда нас не призывает хозяин камня, спим. Но спим очень чутко и все слышим. Не только разговоры или действия, мы слышим, как движутся мысли. Особенно – недобрые мысли, понимаешь?
– Стараюсь, – серьезно кивнул Эрон и подбородком указал на флягу.
– Мы слышали, когда люди в серых плащах пришли под землей чтобы украсть Глаз. Мы слышали все их короткие мысли так отчетливо, словно они, как глашатаи, выкрикивали их посреди площади. Мы предупредили Тень. И с тех пор все было тихо. Мы были… Я была совершенно уверена, что все в порядке.
Воительница приняла протянутую флягу, сделала добрый глоток и, уже не морщась, кивнула:
– Греет.
– Ага, – согласился Эрон, – от холода тоже помогает. И от грусти.
– Мне не бывает грустно. Мне бывает непонятно, и от этого…
– Грустно? – подсказал певец.
– Да нет! – блондинка снова глотнула из фляги. – Не грустно. Просто как-то… Я не люблю, когда чего-то не понимаю.
– А по-моему, это здорово. Когда все понимаешь – это скучно.
– Дело вкуса, – пожала плечами его собеседница, – мне скучно, если я ничего не понимаю.
Видимо, с непривычки к вину, ее слегка повело. Она смотрела в темноту, иногда переводя взгляд на блестки костра, но вряд ли что-то видела. Взгляд ее был пустым. Между прочим, глаза его странной гостьи были светло-зелеными, она их немного щурила и, вероятно, от этого вокруг них появились морщинки. Эрон уже понял, что судьба свела его с одной из тех странных волшебных сущностей, которых в изобилии наплодили распоясавшиеся людоподобные боги греков. Такая встреча могла стать величайшей удачей в жизни. А могла – и самой страшной бедой. Как получится. Или – как посмотреть. Иногда ведь многое зависит от точки зрения? А с его точки зрения, красавица смотрелась совсем неплохо. И невероятно… телесно, если так говорят. Эрон знал, что эта дева в доспехах – дух. Просто дух темноты и лунного света. Но все же не мог отделаться от мысли, что рядом с ним сидит живая, настоящая женщина. С нежной розовой кожей на щеках, пушистыми ресницами, чуть припухлыми мягкими губами. А под плотным плащом прятались стройные ноги, тонкая талия и, наверное, роскошная грудь.
– Вы слышите мысли? – уточнил певец.
– Да, – кивнула девушка.
– А скажи тогда, о чем я думаю?
Блондинка хихикнула.
– Это не очень-то скромные мысли.
– Я обидел тебя?
– Нет… почему-то. Почему-то я не обиделась. И это тоже странно. Может быть, это твой эликсир? – она снова глотнула из фляги под поощряющий кивок певца.
– А может, это одиночество? – спросил Эрон.
– Змеи – одинокие существа.
– Но и для них наступает пора, когда хочется быть вместе, чувствовать тепло друг друга…
Зульд заиграл очень тихо, почти на грани слышимости. И так же осторожно в нежную мелодию вплелся голос:
– Остановись, – властный взмах руки оборвал песню.
– Тебе не понравилось?
– Мне кажется, я чувствую тепло солнца на своей коже, – хрипло проговорила она, вытягивая руки.
– Ты никогда не видела солнца? – догадался Эрон.
– Мы – сущности ночи.
– И вас… много? – наконец решился он.
– Трое. Три сестры. Я бы хотела, чтобы они тоже ощутили тепло солнца.
– А они – тоже там?
Блондинка кивнула. Фляга в ее руке была еще почти полной, но глаза подозрительно блестели. Змеи не плачут. Или?
– Пускай выходят и послушают, – предложил Эрон.
– Ты с ума сошел, певец?! Мы выходим лишь по одной. И ненадолго. Нас, всех троих, этот хрупкий мир может не выдержать и разлететься на куски.
– Ничего, небось, не разлетится, – Эрон легкомысленно махнул рукой, – поверь мне, мир – вещь гораздо
