В ответ на это Яносик, хозяйский сын, поднял голову и сказал:
— Хозяина из его избы никто выгнать не смеет.
На эти слова Яносика ксендз Пстроконский тотчас откликнулся.
— Ну, так оно и есть, так и есть! — вскричал он. — Шведы короля прогнали из Польши, как хозяина из избы!
— Это непорядок, — сказал Гадея. — Король — это король. Выгонять его никто не смеет. Это несправедливо.
— Об этом и речи быть не может, — сентенциозно вставил Кшись.
— Э! — подхватил и Яносик с живостью. — Я этого не позволю. Разбойник всех делает равными! Нельзя этого допускать.
— Ну вот видишь! — воскликнул епископ. — А так оно есть.
— В такой беде и мужику надо помогать, а уж королю и подавно, — сказал Гадея.
— Верно, — подтвердил Войтек Моцарный, очищая картофелину от кожуры.
Яносик окинул взглядом товарищей.
— Как думаете?
— Король — это король, — первым отозвался Гадея.
— Польский, — добавил Моцарный.
— Наш, — поддержал его Матея.
Яносик подумал минуту и сказал:
— Правильно. Хозяина выгонять нельзя. Кабы он ко мне обратился, я бы его защитил. Ястреб всегда станет защищать ястреба, когда у него филин птенцов отнимает. Коли бы до этого дошло, я, пожалуй, короля пошел бы защищать. И товарищи со мной.
Епископ Пстроконский бросился к нему и обнял.
— Ты еще спасешься! — вскричал он. — И память о тебе не сотрется! И король наградит тебя!
— Награда мне не нужна, — отвечал Яносик. — У меня своего довольно. Тут другое важно: права. Я четыре года мужицкие права отстаивал. Есть и у короля свои права.
— И куда бы к черту все годилось, кабы свет хозяевами не держался? — заметил Кшись.
— У одного больше, у другого меньше, — сказал Моцарный.
— Но что твое, то твое, — подхватил Матея.
— Люди должны быть заодно. Сегодня — тебя, а завтра — меня обидят! — сказал Гадея.
— Сегодня пан, завтра пропал, — певуче протянул Кшись.
— И то сказать, — вмешался Саблик, — хорошо бы всем людям сравняться.
Тут Яносик, выйдя из задумчивости, перебил их. Он встал и заговорил:
— Будь что будет! Завтра чуть свет идем на шведов. А нынче, раз у нас гость, да еще епископ, так пусть будет весело! Подкиньте-ка дровец в огонь!
Когда пламя стало уже доходить до крыши и золотое, душистое вино из погреба пана Понграча, владельца Микулаша Липтовского, рекой полилось из серебряных, хрустальных, золотых и золоченых шляхетских кубков, а людей, как всегда перед походом, да еще таким необычным и опасным, охватило отчаянное веселье, пошли один за другим рассказы, и всех лучше рассказывали Саблик и Кшись.
А так как епископ был весел, то рассказчики выбирали истории, которые могли прийтись по вкусу.
Саблик начал:
— Когда Иисус Христос сотворил мир, огляделся он, усмехнулся и сказал себе так: «Очень хорошо я все это сделал. Как бы только Адаму не было скучно одному. Надо ему смастерить какую-нибудь игрушку, чтобы он ею иной раз побаловался, тогда ему не будет скучно».
Так сказал Иисус и не долго думая крикнул:
— Адам! Поди-ка сюда!
Адам пришел, только страсть как поджилки у него тряслись: очень он господа бога боялся.
— Ложись! — говорит ему Иисус.
Адам поскорее лег, но подумал: «Что-то будет! Плохо мне придется».
И еще того пуще затряслись у него ноги.
А Иисус поводил над ним руками — и он сейчас же уснул. Вынул тогда Иисус из котомки складной нож и вырезал Адаму ребро. А как было оно очень уж грязное и сальное, то и положил он его на горку, чтобы просохло.
Но тут принесла нелегкая пса. Подкрался каналья, цап ребро и стал удирать с ним к вратам райским.
Схватил господь палку — и за ним.
Да пес-то проворен, а господь стар, и не мог он пса догнать и отнять у него Адамово ребро.
Бегут это они, бегут, добежали до райских врат, а пес-то уже в воротах. Только и успел господь бог, что поскорей захлопнуть ворота.
Захлопнулись ворота, хвост псу отхватили, а все-таки пес удрал.
Что делать? Взял господь этот самый хвост, поглядел на него, осерчал, да и говорит:
— Постой, я тебе и так покажу, что кое-чего стою!
Схватил хвост, да и создал из этого хвоста бабу, да!
Смеялся епископ Пстроконский, попивая вино среди лесных разбойников.
А Кшись, большой шутник, начал рассказывать так:
— Плохие настали годы, неурожайные, и везде был великий голод. Тогда жили-были два кума. Вот один другому и говорит:
— Знаешь что, кум: у меня есть рожь, а у тебя земля стоит порожняя. Дай ты мне одну полосу, а я тебе дам зерна. Посеем — у нас и вырастет. Какого черта ему не вырасти?
Так и сделали.
Ходят это они, поглядывают, да ничего не растет, одна дрянь. Очень плохая рожь была. А у того кума, который дал зерно для посева, взошло еще хуже. Осерчал он и говорит:
— Чтоб ее черт побрал, эту рожь!
Пошел домой, а на душе у него очень горько. А когда пришел опять в поле поглядеть на рожь, она была уже высокая, выше, чем у кума. Побежал он скорее домой, наточил косу. Приходит в поле, размахнулся было косой, а тут откуда ни возьмись черт. Хвать за косу, да и говорит:
— Стой, не будешь косить!
— А почему?
— Потому что рожь моя.
— А почему твоя, коли я ее сеял?
— А потому, что ты сказал: «Чтоб ее черт побрал, эту рожь». Ну, я ее и взял. Велел ей расти и теперь буду ее косить, а ты не будешь!
Сцепились они.
Мужик был умный, дьявола не боялся. На ногах он держался крепко и лупил дьявола по морде. Наконец тот говорит ему:
— Знаешь что, мужик? Давай об заклад побьемся.
— Я не прочь.
— Приедем рожь косить. У кого кобыла лучше, тому достанется рожь.
Согласился мужик, — что ему было делать?
Пошел домой голову повесив. Как ему кобылу достать лучше чертовой, коли в хозяйстве никакой лошаденки нет?
Видит баба, что он пригорюнился, спрашивает, в чем дело.
— Так и так, — говорит мужик.
А баба на это:
— Брось! До завтра что-нибудь надумаем. Время есть.
Ну, и вот что случилось.
Ранехонько, чуть свет, выехал черт косить рожь на серой кобыле в яблоках. И каждое пятно на ней другого цвета.
А мужик выехал на голой бабе.
