Да нет, это была не та темница, в которой он просидел много лет: сбоку виднелось окно с решеткой, которого не было в подвале Жешовского.
В смертельном ужасе Мардула вскочил и толкнул в колено Кшися, спавшего рядом.
Кшись проснулся, сел и спросил:
— Светает?
— Кшись! — крикнул Мардула. — Мы в тюрьме!
— Что? — переспросил Кшись, откидывая со лба волосы.
— Кшись! Раны господни! Да мы взаперти! В тюрьме!
В голосе Мардулы было столько отчаяния, что Кшись вскочил со скамьи, сразу отрезвев.
— Как?
— Мы в тюрьме! — выл Мардула.
Кшись осмотрелся, увидел решетку в окне, покачал головой и сказал:
— А ведь правда! Заперли нас!
— Галайда! Галайда! — кричал Мардула, расталкивая Г алайду.
Но Галайда крепко спал, лежа на животе, похожий на громадное бревно.
Мардула в отчаянии дергал его за ногу. Наконец Галайда проснулся и спросил:
— Чего тебе?
Мардула со стоном воскликнул:
— Бартек! Да мы в тюрьме!
— Как? — спросил Галайда, еще сонный.
— В остроге мы! Господи! Господи! Господи!
— В ост-ро-ге? — медленно и невнятно переспросил Галайда.
— Да я ж тебе говорю! Заперли нас!
— Ну?
Мардула заревел во всю глотку. Значит, он опять в подземелье, опять, опять, опять?!
Галайда сел на каменном полу и спросил у Кшися:
— Мы где? В тюрьме?
— Посмотри. — Кшись указал ему оконце за решеткой.
— Гм!.. — пробурчал Галайда. — Правда!
— Как мы сюда попали?! Как мы сюда попали?! — с плачем твердил Мардула.
Кшись, помолчав, ответил:
— Я все понимаю. Ты плясал в корчме, потом мы стали пить, потом ты подскочил к Галайде и сказал ему: «Может, ты думаешь, дылда, что я боюсь тебя?» — и ударил его кулаком по башке. А он ничего, только засмеялся да башка у него на сторону съехала. Ты опять к нему подскочил и опять ему то же самое сказал: «Может, ты думаешь, дылда, что я тебя боюсь?» — и опять ударил его. А он опять засмеялся, и опять башка у него на сторону съехала. В третий раз он дал тебе по морде так, что ты под скамью полетел. Липтовцы стали смеяться, а Бартек им говорит: «Не смейте смеяться над поляком». Они еще пуще — ведь тоже были выпивши. Галайда, ни слова не говоря, швырнул в них кадку с капустой, что стояла около него. Ну, и пошла потеха, они на нас набросились.
— Ага! Знаю! Вспомнил! Я их из корчмы вытолкал! — перебил его Мардула.
Но Кшись сказал:
— Не очень ты их мог выгнать, коли сам лежал под скамьей как дурак! Зато Бартек схватился обеими руками за стойку и стал ее возить по избе вместе со старухой в кресле, которое зацепил невзначай. Липтовцы и убежали.
— Убежали, когда я встал! — настаивал Мардула.
Кшись нехотя качнул головой и ответил:
— Да тогда и бежать уже было некому. Ты, Франек, всегда такой! Если бы ты не стал перед липтовцами силой хвастаться, так мы бы не попали в беду. И они над тобой посмеялись, и в тюрьму мы попали, и кто знает, когда отсюда уйдем.
— Да что же мы такого сделали, чтобы нас не выпускать? — спросил Мардула, пропустив мимо ушей горькую правду, которую выложил ему Кшись.
— Ничего, только под этой кадкой с капустой трое мертвецов оказалось.
Мардула свесил голову на грудь. Затем сказал:
— Гайдуки близко были?
— Ясное дело, близко. Я ведь тебя за работника выдал, а ты за всех платил, да еще нам кричал, чтобы заказывали, что хотим! Хорош батрак, что за хозяина платит! Жид, должно быть, и дал знать, кому надо. Гайдуки подоспели, когда уж мы были пьяны да еще трое убитых лежало. Видно, здорово все мы выпили, когда не помним, как нас сюда приволокли. У меня и сейчас еще голова кружится.
— О господи! — вздохнул Мардула.
— Мы ведь еще и потом пили, пока не пришли гайдуки, и, кажется мне, легли спать на скамьях, — докончил Кшись.
— Так оно, должно быть, и было! — сказал Мардула. — Нас привели или привезли сюда пьяных. А теперь нас повесят либо мы тут заживо сгнием!
— Где же мы? — спросил Кшись.
— Почем я знаю?
Кшись подошел к окну и выглянул за решетку.
— Кажется мне, что мы в замке, в Градке. Я так думаю, потому что видны горы.
— О! О! О! — зарыдал опять Мардула. — Опять в неволе! Отсюда нам уж теперь не выйти! Никогда!
Галайда слушал молча. Вдруг он встал, касаясь головой потолка, и подошел к ближайшей стене. Протянул к ней руки, растопырив огромные пальцы, и пошел вдоль стены, ощупывая ее, как будто он был слепой.
Подошел к окну.
Уставился в него и втянул воздух ноздрями.
Потом снова обошел камеру, ощупывая стены, опять подошел к окну, остановился и опять втянул воздух ноздрями.
— Неволя! — пробормотал он про себя.
— Неволя! — повторил он.
— Неволя! — повторил он третий раз.
Что-то такое задрожало в его голосе, что Кшись и Мардула невольно в тревоге переглянулись.
Грудь Галайды поднималась, губы кривились, в глазах появилось выражение ужаса, граничащего с безумием.
Он уставился на Кшися и Мардулу, — и тем стало жутко от его взгляда.
— Галайда, — сказал Кшись, чтобы нарушить молчание и прогнать страх за Галайду, — ведь тебя еще не вешают.
— Я… я… — забормотал Галайда, — я — в неволе? Да как же это? Не могу… идти… куда хочу… Заперт… в четырех стенах… не могу идти, куда хочу… я… в стенах… я…
— В первый раз сидит, — сочувственно проворчал Кшись, обращаясь к Мардуле.
Галайда положил руки на решетку.
— Эй, — сказал Кшись, — толста, не высадишь.
— Попробуй! Попробуй, Бартек! — крикнул Мардула. — Я тебе помогу!
Галайда сжал пальцами решетку, Мардула тоже. Она даже не дрогнула.
— Все ни к чему! — воскликнул Мардула. — Нет ничего здесь! Даже ножа!
— Все отобрали, покуда мы спали, — отвечал Кшись.
Галайда рванул решетку, жилы надулись у него на висках и на руках, он посинел от натуги. Но решетка не подалась.
— Все ни к чему, — повторил Мардула, — теперь мы у них в руках. Навсегда.
Галайда затряс решетку так сильно и лицо его было так страшно, что Кшись крикнул в испуге:
— Бартек! Оставь! Надорвешься!
