– Скажи нам – чего ты так боишься? – спросил Жойен.
– Не хочу. Это всего лишь сны. Мейстер Лювин говорит, что сны могут означать все что угодно или ничего.
– Брату тоже снятся самые обыкновенные сны, которые могут означать что угодно, но зеленые сны – дело иное.
Глаза у Жойена были цветом, как мох, и порой, когда он смотрел на тебя, казалось, будто он видит что-то другое – вот как теперь.
– Мне приснился крылатый волк, прикованный к земле серыми каменными цепями, – сказал он. – Это был зеленый сон, поэтому я знаю, что он правдивый. Ворона пыталась расклевать его цепи, но ее клюв откалывал от камня только крохотные кусочки.
– У этой вороны было три глаза?
Жойен кивнул. Лето поднял голову с колен Брана и уставился на юного Рида темно-золотыми глазами.
– Когда я был маленький, я чуть не умер от серой лихорадки – тогда ворона и явилась мне впервые.
– А ко мне она прилетела после того, как я упал, – вырвалось у Брана. – Я долго спал, и она сказала «лети или умри», и я проснулся сломанным, но так и не полетел.
– Ты можешь полететь, если захочешь. – Мира окончательно распутала свою сеть и стала складывать ее.
– Тот крылатый волк – это ты, Бран, – сказал Жойен. – Я не был уверен в этом, когда мы сюда приехали, но теперь я уверен. Ворона послала нас, чтобы разбить твои цепи.
– А где она? У вас в Сероводье?
– Нет. Ворона на севере.
– На Стене? – Брану всегда хотелось посмотреть Стену – а теперь и его сводный брат Джон служит там в Ночном Дозоре.
– За Стеной. – Мира прицепила сеть к поясу. – Когда Жойен рассказал свой сон нашему лорду-отцу, он послал нас в Винтерфелл.
– Как же мне разорвать эти цепи, Жойен? – спросил Бран.
– Ты должен открыть свой глаз.
– Они и так открыты оба – не видишь, что ли?
– Да, два глаза открыты.
– Так у меня больше и нет.
– У тебя их три. Ворона дала тебе третий глаз, но ты не хочешь его открывать. – Жойен говорил мягко и медленно. – Двумя глазами ты видишь мое лицо – тремя ты заглянул бы мне в сердце. Двумя глазами ты видишь вот этот дуб – тремя ты увидел бы желудь, из которого он вырос, и пень, который когда-нибудь от него останется. Двумя глазами ты видишь не дальше своих стен – тремя ты увидел бы южные земли вплоть до Летнего моря и северные, что лежат за Стеной.
Лето встал, а Бран сказал с нервной улыбкой:
– Мне незачем видеть так далеко. И я не хочу больше говорить о воронах. Поговорим лучше о волках. Или о львоящерах. Вы когда-нибудь охотились на них, Мира? У нас они не водятся.
Мира нашла в кустах свою острогу.
– Они живут в воде, в тихих ручьях и глубоких болотах…
– Львоящеры тебе тоже снились? – прервал Жойен.
– Нет. Я же сказал, что не хочу…
– А волки?
Его расспросы сердили Брана.
– Я не обязан рассказывать тебе мои сны. Я принц. Я Старк из Винтерфелла.
– Тебе снился Лето?
– Замолчи.
– В ночь праздника урожая тебе снилось, что ты Лето и бегаешь в богороще, правда?
– Перестань! – крикнул Бран. Лето подался к чардреву, оскалив белые зубы.
Жойен Рид, не обращая на них внимания, гнул свое:
– Когда я притронулся к Лету, я почувствовал в нем тебя. Ты и теперь в нем.
– Не мог ты ничего почувствовать. Я был в постели и спал.
– Ты был в богороще, одетый в серую шкуру.
– Это был просто дурной сон…
Жойен встал:
– Я почувствовал тебя. Почувствовал, как ты падаешь. Вот чего ты боишься, да? Падения?
«Да, падения, – подумал Бран, – и золотого человека, брата королевы. Но падения больше». Вслух он этого не сказал. Как он мог? Он не рассказывал об этом ни сиру Родрику, ни мейстеру Лювину – и Ридам тоже не скажет. Если не говорить, то все может быть, и забудется. Он не хотел ничего помнить – да это, может, и ненастоящее воспоминание.
– Ты каждую ночь падаешь, Бран? – тихо спросил Жойен. Басовитое ворчание вырвалось из горла Лета, и это больше не было игрой. Волк двинулся вперед, ощерившись и сверкая глазами. Мира встала между ним и братом с острогой в руке.
– Отзови его, Бран.
– Жойен его злит. Мира тряхнула сетью.
– Это твой гнев, Бран, – сказал ее брат. – И твой страх.
– Не правда. Я не волк. – Однако он выл с ними по ночам и чувствовал вкус крови в своих волчьих снах.
– Часть тебя – это Лето, а часть Лета – это ты. Ты это знаешь, Бран.
Лето ринулся вперед, но Мира загородила ему дорогу, грозя своим трезубцем. Волк шмыгнул в сторону, сделал круг и стал подкрадываться. Мира повернулась к нему лицом.
– Отзови его, Бран.
– Лето! Ко мне, Лето! – крикнул Бран и хлопнул себя ладонью по ляжке так, что руке стало больно – но мертвая нога ничего не почувствовала.
Волк снова бросился вперед, и снова Мира отогнала его, пригрозив острогой. Лето увернулся и отскочил назад. Кусты позади зашелестели, и оттуда появилась черная поджарая фигура с оскаленными зубами. Бран почуял запах ярости Лета. Волосы у Брана на затылке встали дыбом. Мира придвинулась к брату, волки были по обе стороны от них.
– Бран, отзови их.
– Не могу!
– Жойен, лезь на дерево.
– Нет нужды. Не в этот день мне суждено умереть.
– Быстро! – вскричала она, и Жойен полез на чардрево, цепляясь за вырезанный на нем лик. Волки приближались. Мира, бросив острогу и сеть, подпрыгнула и ухватилась за ветку у себя над головой. Лохматый Песик щелкнул зубами, едва не задев ее лодыжку, но она уже подобрала ноги. Лето сел и завыл, а Лохматый Песик принялся трепать сеть.
Только тогда Бран вспомнил, что они тут не одни. Он сложил руки у рта и позвал:
– Ходор! Ходор! Ходор!! – Он чувствовал сильный испуг и почему-то стыд. – Ходора они не тронут, – заверил он своих сидящих на дереве друзей.
