внешней среды.
— Роскошно звучит! — воскликнула Аманта. — Тебе надо было заняться сочинительством, Кэллахэн. Без шуток.
— Мне надо заняться работой, — сказал Кэллахэн, вставая со стола.
— Тогда сперва почистись. Весь твой толстый… ты весь в муке.
Войдя в лабораторию, Кэллахэн увидел, что две черепашки устроили состязание — кто кого столкнет с места. Занятно! Это какая-то новая фаза! Скоро одна из них признала себя побежденной и уступила другой дорогу. Кэллахэн решил, что это чистая случайность. Вряд ли им знакомо чувство соперничества; все зависело от того, насколько устойчива, насколько, так сказать, жизнеспособна была энграмма,[7] возникшая в их почти аморфном «мозгу». Конечно, в мозгу живого существа с самого начала существует целая система нейронов, синапсов и связующих нервных волокон, и повторяющиеся действия приводят к образованию полезных стереотипов, но у черепашек с их недифференцированной массой «мозга» из полупроводящего графитогеля этот процесс скорее напоминал упорядочение поляризованных частиц в магнитном поле.
— Понимаешь, — разъяснил он как-то Аманте, — я хочу дать маленькой вычислительной машине цель… и руки и ноги в придачу. Или по крайней мере колеса.
— Ты, видно, совсем рехнулся, — ответила ему тогда Аманта.
Кэллахэн принялся за работу: он пытался снять у черепашки энцефалограмму. Последнее время становилось все труднее и труднее заставить их стоять спокойно. Они все больше раздражались, и ему не раз приходила мысль, что их реакция похожа на обиду и возмущение. Если случалось, что черепашка сама хоть минуту пребывала в бездействии, электроэнцефалограф отмечал только основную альфа-пульсацию — типичную в таких случаях кривую, однако стоило насильно ограничить ее свободу, черепашка начинала, как выражалась Аманта, «беситься»…
Время шло, но все попытки Кэллахэна кончались неудачей. В пять часов он подошел к электрощитку и отключил линию, питающую все нижние розетки, сделанные для черепашек. К другим розеткам, предназначенным для торшеров, нельзя было подключиться без специальной штепсельной вилки; к тому же они были присоединены к отдельной сети. К этим предосторожностям пришлось прибегнуть, когда черепашки стали чересчур предприимчивыми, иначе они не дали бы никому сомкнуть глаз. Теперь же, когда выключали ток, они не могли пополнить запас энергии и вели себя спокойно, пока утром их снова не заряжали.
За обедом Кэллахэн сказал:
— Знаешь, Аманта, как бы они не стали связывать мою персону с прекращением электропитания. Когда я включаю их утром для подзарядки, они еще ничего не воспринимают, так что и не ставят мне этого в заслугу. У них вырабатывается односторонний взгляд на вещи. Надеюсь, у них не разовьются агрессивные стереотипы.
— Смотри в оба, не то они тебя драбнут.[8]
Поразмыслив, Кэллахэн решил, что это означает «отравят» — правда, он не был силен в цыганском джибэ.[9]
— Сегодня утром, когда ты была у себя, звонил Андервуд, — заметил он. — Вот уж болван…
— Не спорю, — отозвалась Аманта. — А что ему нужно?
— Ничего, просто хотел напомнить мне о завтрашнем симпозиуме. Поскольку я основной докладчик, буду делать сообщение о своих экспериментах, маловероятно, чтобы я об этом забыл… Да, еще он бормотал что-то невнятное насчет дендритовых волокон — он из тех скептиков, которые слишком много знают. Видно, он не понимает, что графит…
— Ой, — прервала его Аманта, — пошли скорее, мы пропустим телевизор.
— А что сегодня? Только бы не ковбойский фильм. Осточертели мне все эти ковбои и индейцы.
— Да нет, сегодня нас угостят полицейскими и взломщиками.
Следуя за ней в гостиную, Кэллахэн был так занят мыслями о предстоящем симпозиуме, что не заметил крошечной фигурки, юркнувшей за угол в дальнем конце коридора. И хорошо, что не заметил, — это начисто лишило бы его спокойствия. Ведь предполагалось, что все черепашки уже давным-давно спят.
Проснувшись на следующее утро, Кэллахэн увидел, что жена уже одета. У нее что-то не ладилось с дверной ручкой.
— Странно, — нахмурившись, проговорила она. — Дверь заперта… причем снаружи.
Он встал с постели и повернул ручку. Дверь не открывалась.
— Черт побери! — воскликнул он.
— Я предупреждала тебя. Они уже нас запирают.
— Но ведь им не добраться до замка. — Он подошел к окну. — К тому же я отключил нижние розетки…
Он вылез в окно, вошел в дом через парадную дверь и выпустил Аманту из спальни. Оба молчали. И тут с четким пощелкиванием в комнату вкатилась черепашка.
— Значит, ты все-таки забыл выключить линию, Кэллахэн.
— Нет, не забыл, черт побери! Можешь убедиться своими глазами.
Они пошли в лабораторию, и он открыл дверцу электрощитка.
— Видишь! Я говорил тебе, что нижняя линия отключена. Да и как бы они смогли добраться до замочной скважины?
— Как? — сказала она. — А вот как.
Он обернулся и увидел у рабочего стола пирамиду, неумело сложенную из наваленных на полу книг.
— Будь я про… — он замер от удивления.
— Слушай, милый, а как они умудрились подняться? Ведь они на колесиках.
— Шины из губчатой резины, — ответил он с отсутствующим видом. — Но ведь их запас энергии должен был истощиться еще вчера… Фью! — он указал пальцем на стену, возле которой стоял рабочий стол. В ней была розетка, питаемая от верхней линии. Подставка с пробирками, стоящая рядом с ней, была опрокинута.
— В жизни своей не видел ничего подобного! Но дверь в спальню!.. Там не было никаких книг.
— Может, они утащили их обратно, — предположила Аманта.
Они вошли в гостиную. По всему полу были разбросаны книги. Кэллахэн и Аманта молча наблюдали, как черепашка поворачивала их так и этак, пока наконец не втащила одну книгу на другую. Но тут она заметила ногу Кэллахэна, повернулась и на полной скорости помчалась в холл.
— Она испугалась тебя, Кэллахэн, — заявила Аманта. — И ничего удивительного, ты так орал.
— Я не орал! К тому же у них нет слухового устройства.
Аманта тряхнула головой.
— А по-моему, ты ее обидел.
— Да брось ты, Аманта, все это чистая случайность. Приобретение опыта на собственных ошибках.
— А по-моему, она действовала вполне разумно.
Кэллахэн пошел в спальню, оделся, собрал безжизненных черепашек, валявшихся по всему дому, — подпитаться ухитрилась только одна из них — и включил каждую на несколько минут в штепсельную розетку над рабочим столом. Затем выпустил их на весь день на волю и снова включил нижнюю линию. И только тут он вспомнил, что не посмотрел, какая из черепашек сказалась такой смышленой… вернее, такой удачливой. Он пошел к Аманте спросить, — может, она заметила номер: у каждой из них был свой номер на привинченной сверху пластинке.
— Какая? — переспросила Аманта. — Ясно, Тринадцатая. Кто же еще! Ловчей среди них не сыщешь.
— Черт-те что! — бросил Кэллахэн и вернулся в лабораторию. Он отнес на место книги и битых два часа возился с проводкой, чтобы вместе с нижней линией можно было отключать и те розетки, до которых теперь стали добираться черепашки. Он подумывал было повесить замок на электрощит, но решил, что они вряд ли догадаются о назначении рубильника… во всяком случае, надеялся на это. Выйдя в холл, Кэллахэн встретил Питера — одиннадцатилетнего сына их соседки, вдовы Джессики Браун. Глаза его горели
