на первый этаж за мороженым, прохожие в ГУМе, увидев Алену, забывали, зачем они сюда пришли, но не потому, что она им так нравилась и они хотели запомнить ее такой.
Машу в примерочной тоже накрасили, от чего она была совершенно счастлива. То, что с ней сделали, составляет предмет наивысшего наслаждения в ее жизни. Она могла теперь до самого вечера, например, не просить купить ей жвачки «Приколись по-кислому».
Ваня недолго смотрел на то, как красят его сестру, и на то, что тут вообще делают с людьми.
– Что это за безобразие?! – крикнул он. – Что за прически?! Я уже запарился здесь, и в этом виновата ты! – Он возмущенно показал пальцем на свою мать.
Десять визажистов застыли с фенами в руках. У кого-то, рассказывала Алена, упала на пол расческа.
Детсадовское воспитание выстрелило в самый интересный момент, для которого Ваня нашел самые нужные слова.
Алена говорит, что ей было очень стыдно. Я ей верю. Ваня нашел себе стул, сел на него, сложил руки на груди и продолжил что-то бубнить уже не так громко. Он ругался еще минут пять, прежде чем Алена сказала ему, что если он не начнет делать то, что ему скажут, то сегодня точно останется без мороженого.
Этот аргумент является пока неубиваемым в отношениях между Ваней и его мамой. Ваня, продолжая бубнить, позволил надеть на себя пляжный костюм.
Потом им пришлось идти есть мороженое. Нельзя, конечно, сказать, что они давились им. Просто очень быстро съели и взяли еще. Потом еще. Потом Маша обратила внимание на то, что вся прекрасная оранжевая помада с ее губ слизана вместе с мороженым, и ужасно расстроилась.
– Быстрее пойдем и нанесем помаду еще раз, – нервно сказала она Алене. – Вставайте! Идем немедленно!
– Дай доесть-то, – беспечно сказала Алена. – Успеем.
– Нет-нет, я без губ на подиум выйти не могу, – озабоченно сказала Маша и сама пошла к эскалатору.
Пока Маше красили губы, к Ване со спины подобрался один стилист, взъерошил ему волосы и закрепил этот успех лаком. Ваня, поняв, как вероломно с ним поступили, достал меч, с которым не расстается ни на секунду (как выяснилось, и правильно делает), и успел нанести врагу разящий удар по руке, отчего та тут же распухла, и визажист был уже до конца дня свободен.
Когда начался показ и заиграла быстрая музыка, Алена сказала детям:
– Пойдете так, как будто мы «джагу-джагу» танцуем. Они знали, что она имеет в виду, и даже показали, как пойдут по подиуму.
– Здорово, – сказала Алена. – Молодцы! Я горжусь вами!
Нужно ли говорить о том, что, выйдя к публике под звуки этой музыки, и Маша с Ваней, и их мама пошли по подиуму бочком-бочком, совершенно забыли про свои воздушные поцелуи, а обратно бежали не оглядываясь, быстро и с удовольствием.
– Подарки-то дадут? – хмуро спросил Ваня.
Его во всей этой истории мучило, конечно, только одно: он понимал, в отличие от предыдущих показов, что занимается делом, которое не достойно настоящего мужчины. Он понимал это хотя бы по тому, что видел, с каким наслаждением этим делом занимается настоящая женщина – его сестра.
– Вот тебе козырек на голову дали, – сказала Алена. – Разве плохой подарок?
– А не отнимут потом? – с сомнением спросил Ваня.
– Не должны, – с таким же сомнением ответила Алена.
Козырек у него не отняли, подарили навсегда, и он ему так понравился, что Ваня даже расстался со своей любимой зеленой бейсболкой. Не навсегда, конечно.
«Мы видели убитого человека!»
Я слишком поздно узнал про Мавзолей. Слишком поздно. Ну, я же даже предположить не мог, что детей в детских садах все еще водят в Мавзолей. В страшном, как говорится, сне (каким, по моим представлениям, и является посещение Мавзолея) не мог представить.
Но это случилось. Причем случилось как-то очень буднично. Я должен был встретиться с детьми вечером и поехать с ними за город. Они бежали мне навстречу, задыхаясь на ходу. Я был счастлив, потому что понял, как скучают они по мне, и даже успел подумать, что надо бы, конечно, видеться с ними почаще.
Подбежав первой, Маша крикнула:
– Папа! Папа! Мы видели убитого человека!
Я сразу подумал, что наконец произошло то, чего надо было бы избегать как можно дольше. Они где-то увидели покойника. На улице кому-то стало плохо раз и навсегда. Или машина сбила, не дай бог, старушку. Это может произойти с кем угодно в любой момент, и это то, что им вообще-то необязательно видеть, чтобы безобидно повзрослеть.
Тут и Ваня подбежал и крикнул:
– Я Ленина видел!
Клянусь, он так и сказал. Придумать можно было бы и посмешнее.
– Папа, я Ленина видел, – поспокойнее повторил Ваня.
– Где? – задал я самый неудачный вопрос.
Я только теперь понял, почему они так неслись ко мне. Они хотели сообщить мне эту невероятную новость. Сообщили.
Маша наморщила лоб, вспоминая, а Ваня сразу крикнул:
– В Мавзолее!
– Как вы там оказались? – переспросил я.
– Мы всей группой ходили, – гордо сказала Маша. – Позавтракали и поехали.
– Как вы могли поехать?! На чем?!
– На метро, – с недоумением глядя на меня, сказала Маша. – Папа, мы уже выросли.
– Ну ладно, – вздохнул я. – Ты, допустим, выросла. А Ваня?
– А Ваня тоже записался.
Оказалось, в младшей группе спросили, кто хочет вместе со старшей поехать в Мавзолей. У них есть такая практика: они берут пару маленьких из младшей группы со старшей группой на спецмероприятия, чтобы, видимо, взрослели не по годам. И Ваня, конечно, был первым, кто крикнул, чтобы его записали.
– Ну и что? – спросил я.
– Что ты хочешь знать? – переспросила Маша.
– Чтобы вы рассказали всю правду. Всю, без утайки. Что вы видели, что чувствовали.
– Я буду первый рассказывать, – быстро сказал Ваня.
– Давай, – вздохнул я. – Как вы туда зашли?
– Ну, мы шли парами, потом нам сказали, чтобы мы построились по одному.
– И вы зашли?
– Нет.
– А что еще?
– Я шапку снимал, – сказал Ваня.
– Воспитательницы это сказали?
– Нет. Они молчали. Там были какие-то дядьки.
– Живые, – вставила Маша.
– Они сказали, что в шапках не пускают, – сказал Ваня.
– И ты снял?
– Конечно. Синюю, с помпоном, – разъяснил Ваня.
– Ну, зашли вы. И что увидели?
– Нет, еще не зашли, – Ваня горько покачал головой. – Они нам еще рассказали, почему его убили.
– Убили?
– Да, его какой-то знакомый убил. Очень злой.
– А не говорили фамилию?
– Говорили, но я не запомнил, – с сожалением сказал Ваня и с надеждой посмотрел на сестру.
Но она тоже развела руками.
– Ну, вы все-таки зашли потом?
– Конечно.
– И?
– Он мне понравился, – сказал Ваня.
– Понравился?! – с ужасом переспросил я.
– Да, – твердо повторил Ваня. – Очень.
– И чем?
– Он светился.
– То есть? Нимб у него, что ли, какой?
– Ну, папа, – начал терять терпение Ваня, – сходи и посмотри сам. Светился.
Тут я, кажется, вспомнил. Там же кругом такая полутьма, а потом – бах! – и он лежит под какими-то лампами, которые и снизу, и сверху, как в прозекторской.
– Тебе страшно было? – помедлив, спросил я.
– Нет! – удивился Ваня. – Я еще раз хочу сходить. С тобой. Пойдем?
– Нет, – сказал я.
– Почему? – Ваня посмотрел на меня так пристально, что я понял: готовится масштабно разреветься.
– Выбирай, – быстро сказал я, – на роликах или в Мавзолей?
– На роликах! – крикнул Ваня. – А потом в Мавзолей.
– А потом в Мавзолей или «Человека-паука-3» в кинотеатре смотреть?
– А там будет зеленый гоблин? – уточнил Ваня.
Я хотел ему сказать, где он уже видел зеленого гоблина, но сдержался.
– Будет, – кивнул я.
