Ужасы

вдоль дороги.

— Как нам повезло, что мы их встретили, — сказала Джейми ему в самое ухо.

Келлен посмотрел на нее. Она стояла, сложив на груди руки и закусив нижнюю губу. Впервые Келлен подумал, что она, возможно, напугана больше его. В конце концов, перед ее глазами мелькали те же самые газетные статьи, что и перед ним. Те же самые фотографии: американская пара, покачиваясь висящая на флагштоке Колизея — вымазанная дегтем, вывалянная в перьях, замотанная в американский флаг. Семью Теннесси нашли завернутыми в одеяло с символикой кока-колы в развалинах древних катакомб, недавно обнаруженных археологами у стен Форума. Все жертвы были раздеты догола, а животы их распороты и набиты перьями. Пара на флагштоке напомнила Джейми студенческий реферат, где она писала о традициях Древнего Рима, о праздниках, во время которых на деревьях развешивались деревянные куклы. Куклы заменили мальчиков, некогда приносимых в жертву в честь этого праздника.

Тролль дошел до своей машины, не прерывая оживленного разговора и размахивая свободной рукой, время от времени держа трубку перед собой и что-то крича в нее. Тростник просто стоял, спокойно, как часовой, и смотрел поверх голов Келлена и Джейми в сторону ворот.

Клонившееся к закату солнце нижним краем достигло уровня подпорной стенки, появились первые признаки сумерек — краски поблекли, но прохладнее не стало. На автостраде все так же гудели клаксоны и визжали шины, но Келлен находил в этом шуме нечто успокаивающее. Он был какой-то жизнерадостный, и это отличало его от американского шума. И сигналы клаксонов сильно походили на крики птиц.

Вдруг ему захотелось обнять Джейми за плечи. Ее кожа была горячей, но уже сухой. Обутая в шлепанцы нога постукивала по пыльному краю дороги. Джейми не прижалась к нему в ответ на его объятия, но и не отстранилась. Он думал, как потом в течение многих лет они будут вспоминать и рассказывать об этом приключении их благополучным американским детям, но не тем детям, которые, как он всегда думал, будут у них с Джейми, а уже каким-то гипотетическим, чьей матерью Джейми может и не быть.

По крайней мере, он, Келлен, будет вспоминать Италию, как событие своей молодости.

— Дизельное топливо, — пробормотал он. — Разве им еще кто-то заправляется?

— Люди, которым небезразлична чистота воздуха. Дизельное топливо в миллионы раз чище обычного бензина.

— Но оно ужасно вонючее. — Келлен попытался игриво прижать Джейми к себе, но она оттолкнула его.

— А ты чем-нибудь пахнешь?

Келлен вынужден был признаться себе, что нет.

— Проблема с запахом решена много лет назад. Тебе просто мозги промыли рекламой.

— Мозги промыли?

— Марионетка нефтяных компаний. Марионетка Джорджа Буша. Маленькая марионетка, повторяющая за суфлером.

— Повторяющая за суфлером, — произнес Келлен и, превозмогая страх и растерянность, выдавил из себя улыбку. Джейми жалко улыбнулась в ответ, не сводя глаз с безмятежного лица худого парня.

— О'кей! — крикнул Тролль, махая рукой. Он снова по пояс скрылся в окне желтой машины, продолжая жестикулировать, хотя рук практически не было видно, затем вылез и закричал: — Arrivo! Si? Едут.

Джейми благодарно улыбнулась. Тростник повернул голову к заходящему солнцу и наблюдал, как оно скрывается из виду. Тень от подпорной стенки легла на автостраду, и тут же раздалось сразу несколько криков, их звук долго висел в воздухе.

Успокаивающе сжав локоть Джейми, Келлен обошел заглохшее авто, поднялся по насыпи, тянувшейся вдоль суперстрады, и приблизился к подпорной стенке; она была выше, чем это казалось с дороги. Даже встав на ее фундамент, Келлен не мог заглянуть за нее. Стенка была выложена 'диким камнем', как и стены, ограждавшие места археологических раскопок по всей Италии. Келлену очень хотелось знать, действительно ли это ограждение возводилось в качестве подпорки.

Встав на цыпочки, он положил локти на стенку, сунул ногу в углубление между камнями и подтянулся. Так и повис с открытым ртом, локтями больно упершись в камень.

Стараясь не сорваться, он повернул голову.

— Джейми, — тихо позвал он, надеясь, что она его услышит, а Тростник — нет. Но шум машин заглушил его голос, и Джейми не обернулась. Тролль стоял, прислонившись к желтой машине, и курил длинную коричневую сигарету. — Джейми! — гаркнул Келлен, и она повернулась, медленно повернулся и Тростник. — Джейми, подойди сюда.

Она подошла. И только ее ноги коснулись фундамента стенки, как снова раздались крики. Теперь, зная источник и причину криков, Келлен должен был бы отреагировать на них спокойно. Но вместо этого он закрыл глаза и рукой вцепился в камень.

— Кел? — испуганно, едва слышно окликнула его Джейми, он едва расслышал ее. — Келлен, что там происходит?

Он открыл глаза и снова посмотрел за стену:

— Павлиний Освенцим.

— Ну хватит уже нести всякую чушь, как твой тупой президент, который уверен, что Освенцим — это марка пива! — возмущенно буркнула Джейми.

— Он и твой президент тоже.

Джейми пыталась втиснуть ногу в расщелину стенки. Он мог бы помочь ей или приказать остаться внизу, но он не сделал ни того ни другого.

— О господи, — выдохнула Джейми, повиснув рядом с ним и погрузившись, как и он, в молчаливое созерцание.

Окрестный вид, открывающийся сверху, больше походил на стоянку цыганского табора, нежели на городские трущобы. Крошечные домишки казались более ветхими, чем хозяйственные строения, что были сооружены из старых покрышек, проволочных цыплячьих клеток и камней. Как и повсюду, здесь тоже ложились тени, и многочисленные оливковые деревья превратились в седовласых, согбенных старцев, скорбно замерших средь руин, подобно плакальщикам на кладбище.

К каждому жилому строению — даже с провалившимися крышами и разрушенными стенами — была пристроена равная с ним по высоте клетка из колючей проволоки, обращенной острыми шипами внутрь. В клетках сидели птицы.

Павлины. По три или даже четыре птицы, включая мертвых. Живые кокетливо расхаживали, волоча длинные хвосты по пыли, по разбросанным останкам своих собратьев, мягкими птичьими лапами утрамбовывая омерзительное покрытие пола. Сомнений и быть не могло, бившая в нос вонь являлась доводом, опровергавшим все сомнения; здесь царили смерть и птичье дерьмо.

В клетке, расположенной ближе всех к подпорной стенке, одна из птиц посмотрела наверх и подняла хвост, словно собиралась его раскрыть, но затем откинула голову назад и пронзительно крикнула.

— Знаете, в Древнем Риме в честь императоров приносили в жертву pavone — павлинов, — сказал Тростник на отличном английском языке с чуть заметным акцентом. Келлен и Джейми вздрогнули. Парень стоял у самой стены и продолжал: — Павлин был символом бессмертия. А на его хвосте — тысяча глаз Бога, этими глазами Бог смотрит на наш мир. Конечно, павлинов приносили в жертву и людям, Larvae.[58]

Медленно, продолжая держаться руками за стенку, Келлен повернул голову. Парень стоял так близко, что он чувствовал его дыхание на своей спине и струйку пота, стекавшую между лопаток. Даже если бы Келлен попытался ударить парня ногой, проку от этого удара не было бы никакого. Джейми застыла в висячем положении, вытаращив глаза, не мигая, она смотрела на птиц.

— Larvae? — переспросил Келлен, не из интереса, а лишь бы только не молчать. Он не знал, что ему делать. — Это что-то вроде червей?

— Нет, это мертвецы. Точнее, демоны, в которых после смерти превращаются злые люди.

— А зачем приносить им жертвы?

— О! — воодушевленно закивал парень и в величественной задумчивости сложил руки. — Вы правы! Это вопрос. Для чего вызывать Larvae? Чтобы натравить их на врагов Рима? Чтобы умилостивить их и тем самым отогнать неудачу и несчастья? Какой ответ соответствует истине? Полагаю, что древние и сами до