Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

привязали князя к двум деревцам и отпустили верхушки вверх. Князя разорвало напополам. Такая вот поучительная история.

Больше о деяниях этого Игоря, сына Рюрика, сказать нечего. Зато его жена вошла в русскую историю как первая местная святая. Но прежде чем удостоиться включения в святцы Ольга полностью рассчиталась с убийцами мужа. Месть ее была совершенной и изощренной.

В год смерти Игоря его сын Святослав был еще отроком, что, скажем, вызывало у Карамзина подозрения в неточности хронологического ряда «Повести». Получалось, что он родился почти через сорок лет после женитьбы Игоря на Ольге. Иначе чем путаницей в датах историк этой странности объяснить не мог. Но он старался придерживаться сюжетной канвы. А по этой канве мальчик был слишком мал, чтобы мстить за смерть отца. И исполнять функцию мстителя пришлось его вдове. Летописную историю о четырех этапах этой мести историк считал басней. В комментариях, дабы не прерывать рассказ летописца, он по каждому сомнительному пункту высказал свои соображения.

Вкратце месть Ольги была такова. Сначала, упившись победой, древлянский князь решил посвататься за вдову Игоря. Ольга сделала вид, что предложением довольна, однако велела копать посреди двора яму. Ничего не подозревающих послов понесли в ладьях и бросили в яму, а потом засыпали живьем. Древлянам же отправили предложение прислать для великого пира самых именитых людей. Когда гости собрались, их отвели в баню, якобы для того, чтобы освежиться перед праздником, но в этой бане их сожгли, тоже живьем.

Затем Ольга отправилась с войском на место, где был убит муж. Над этим местом воины возвели высокий холм, древлян пригласили на поминальную тризну. Тут сложили головы все приглашенные: войско княгини просто порубило их на куски. И последний акт мести был уже не именитым гражданам, а всему городу Искоростеню. Княгиня потребовала дани, а получив ответ, что Игорь обобрал их до нитки, велела дать символическую дань: по три воробья и голубя с каждого двора. Привязав птицам горящий трут, их отпустили. Птицы вернулись к своим гнездам. Город Искоростень сгорел. Часть жителей погибла в пожаре, часть убита, часть уведена в рабство, на оставшихся наложили тяжелейшую дань.

Таков этот сюжет в летописи. Карамзин нашел массу несообразностей, которые собрал в комментариях. Если древлянский князь решил жениться на Ольге, сколько ей было лет? По Нестору выходило, что за пятьдесят. Нехороший возраст для замужества в IX веке нашей эры! Но в способ взятия Искоростеня он верил: такой способ был упомянут в иноязычных хрониках. Зять Ярослава Мудрого Гаральд именно при помощи птиц и горящего трута взял один городок на Сицилии.

«Истинное происшествие, отделенное от баснословных обстоятельств, – пишет историк, – состоит, кажется, единственно в том, что Ольга умертвила в Киеве Послов Древлянских, которые думали, может быть, оправдаться в убиении Игоря; оружием снова покорила сей народ, наказала виновных граждан Коростена, и там воинскими играми, по обряду язычества, торжествовала память сына Рюрикова».

Как бы то ни было, но, отомстив за мужа, Ольга посвятила себя воспитанию Святослава и объехала все подчиненные ей территории, приказав везде рубить погосты и назначать управителей. Ольга правильно рассудила, что только строгий контроль и назначенные ею ответственные лица смогут поддерживать в создающемся государстве порядок. Иначе все будет как с Искоростенем.

Переложив таким образом груз государственных дел на исполнителей, она целиком посвятила себя спасению души. За это, собственно говоря, и вошла в историю государства и церкви. По Нестору, она первая официально приняла христианство от Византии.

«Ольга достигла уже тех лет, – пишет Карамзин, – когда смертный, удовлетворив главным побуждениям земной деятельности, видит близкий конец ее перед собою и чувствует суетность земного величия. Тогда истинная Вера, более нежели когда-нибудь, служит ему опорой или утешением в печальных размышлениях о тленности человека. Ольга была язычница, но имя Бога Вседержителя уже славилось в Киеве. Она могла видеть торжественность обрядов Христианства; могла из любопытства беседовать с Церковными Пастырями и, будучи одарена умом необыкновенным, увериться в святости их учения.

Плененная лучом сего нового света, Ольга захотела быть Христианкою и сама отправилась в столицу Империи и Веры Греческой, чтобы почерпнуть его в самом источнике. Там Патриарх был ее наставником и крестителем, а Константин Багрянородный – восприемником от купели. Император старался достойным образом угостить Княгиню народа знаменитого и сам описал для нас все любопытные обстоятельства ее представления.

Когда Ольга прибыла во дворец, за нею шли особы Княжеские, ее свойственницы, многие знатные госпожи, Послы Российские и купцы, обыкновенно жившие в Царьграде. Константин и супруга его, окруженные придворными и Вельможами, встретили Ольгу: после чего Император на свободе беседовал с нею в тех комнатах, где жила Царица.

В сей первый день, 9 Сентября [955 г. ], был великолепный обед в огромной так называемой храмине Юстиниановой, где Императрица сидела на троне и где Княгиня Российская, в знак почтения к супруге великого Царя, стояла до самого того времени, как ей указали место за одним столом с придворными госпожами. В час обеда играла музыка, певцы славили величие Царского Дома, и плясуны оказывали свое искусство в приятных телодвижениях.

Послы Российские, знатные люди Ольгины и купцы обедали в другой комнате; потом дарили гостей деньгами: племяннику Княгини дали 30 милиаризий – или 2 ^/g червонца, – каждому из осьми ее приближенных 20, каждому из двадцати Послов 12, каждому из сорока трех купцев то же, Священнику или Духовнику Ольгину именем Григорий 8, двум переводчикам 24, Святославовым людям 5 на человека, посольским 3, собственному переводчику Княгини 15 милиаризий. На особенном золотом столике были поставлены закуски: Ольга села за него вместе с Императорским семейством. Тогда на золотой, осыпанной драгоценными камнями тарелке поднесли ей в дар 500 милиаризий, шести ее родственницам каждой 20 и осьмнадцати служительницам каждой 8.

18 Октября Княгиня вторично обедала во дворце и сидела за одним столом с Императрицею, ее невесткою, Романовой супругою, и с детьми его; сам Император обедал в другой зале со всеми Россиянами. Угощение заключилось также дарами, еще умереннейшими первых: Ольга получила 200 милиаризий, а другие менее по соразмерности. Хотя тогдашние Государи Российские не могли еще быть весьма богаты металлами драгоценными; но одна учтивость, без сомнения, заставила Великую Княгиню принять в дар шестнадцать червонцев».

Во времена Карамзина даже в церковных кругах была распространена легенда, что константинопольский государь пленился красотой русской княгини и хотел взять ее в жены, но мудрая Ольга мягко напомнила ему, что по церковному закону это невозможно – она стала его крестной дочерью.

Карамзин на этот рассказ смог только добавить, что император мог плениться разве что умом Ольги, но уж никак не возжелать ее телесно: княгиня была стара. Святослав тем не менее новой веры своей матери не разделял. Он остался язычником. Война ему была интереснее веры.

Князь Святослав

945–972

Сначала Святослав отбил у хазарского кагана племя вятичей (вместе с данью, которую те платили), затем начал походы на самого кагана. Он взял Белую Вежу и Саркел, по пути завоевав ясов и касогов, присоединил к Киеву побережье Азовского моря, будущее княжество Тьмутараканское, и от былого величия хазар на западе осталась только Таврида.

К этому времени начались войны болгар с Византией. И Святослав вошел в союз с ромеями против болгар. По существовавшему между Византией и Киевом договору русский князь должен был оказать военную помощь. Он оказал. Болгары были разбиты, Святослав получил хорошее вознаграждение. Болгарский царь, как пишет историк, умер от горести.

Однако, выполнив интернациональный долг, Святослав вовсе не собирался возвращаться в Киев. Он решил взять Болгарию себе и утвердился в Переяславце. Греков такое положение дел радовать не могло, но пока они терпели. Святослав подумывал и вовсе расстаться с Киевом, а столицу перенести на запад, создав новое русско-болгарское государство.

Этому помешало вторжение печенегов. Они едва не взяли Киев. Только мужество горожан и военная хитрость позволили киевлянам отразить удар. К Святославу тут же послали гонца, и он вынужден был вернуться и начать войны с печенегами. Скоро те прекратили набеги на Русь.

Князь думал вернуться в свой Переяславец, где, по его словам, была середина его земли (включая, очевидно, Болгарское царство), но Ольга уговорила дождаться хотя бы ее смерти. Эта смерть вскоре и последовала. Княгиню погребли по христианскому обычаю, князь плакал, но вскоре покинул Киев и вернулся в Болгарию.

Теперь он решил выбить греков за пределы царства и упрочиться в Болгарии навсегда. Была только одна проблема: между Русью и Болгарией имелись еще Валахия, Молдавия и Бессарабия, а там властвовали печенеги – следовало сначала разобраться с этой проблемой.

Перед отъездом он выделил своим сыновьям земельные владения, которыми они должны были управлять: в Киеве оставил Ярополка, в прежде свободную деревскую землю – Олега, в Новгород (по просьбе новгородцев) – младшего, Владимира. В этом историк видел начало всей грядущей беды: «Святослав первый ввел обыкновение давать сыновьям особенные Уделы: пример несчастный, бывший виною всех бедствий России».

Но в Болгарии, куда он думал вернуться как желанный царь, его встретили как врага. И не удивительно: для болгар он и был завоевателем, который совсем недавно выступал на стороне ромеев. Против князя из Переяславца выступило болгарское войско. Ценой больших потерь Свястолаву удалось разбить неприятеля. После чего он ввел в Болгарии своеобразное двойное правление: его соправителем был сын умершего царя болгар Борис.

Византии новое положение дел не понравилось. Она давно желала полностью урезать самостоятельность мизян (так в Византии именовались болгары) и лишить их автономии. С приходом Святослава могла возникнуть неприятная ситуация, когда Болгария полностью бы отошла от Империи.

В Византии стали собирать войско. Святослав упредил греков и нанес удар первым. В летописи эта битва описывается так: «Император встретил Святослава мирными предложениями и хотел знать число его витязей, обещая на каждого из них заплатить ему дань. Великий Князь объявил у себя 20 000 человек, едва имея и половину. Греки, искусные в коварстве, воспользовались временем и собрали 100 000 воинов, которые со всех сторон окружили Россиян. Великодушный Святослав, покойно осмотрев грозные ряды неприятелей, сказал дружине: Бегство не спасет нас; волею и неволею должны мы сразиться. Не посрамим отечества, но ляжем здесь костями: мертвым не стыдно! Станем крепко. Иду пред вами, и когда положу свою голову, тогда делайте, что хотите! Воины его, приученные не бояться смерти и любить Вождя смелого, единодушно ответствовали: Наши головы лягут вместе с твоею! Вступили в кровопролитный бой и доказали, что не множество, а храбрость побеждает. Греки не устояли: обратили тыл, рассеялись – и Святослав шел к Константинополю, означая свой путь всеми ужасами опустошения…».

На стороне русских в битве принимали участие союзники – венгры и печенеги. Этих союзников в Империи боялись куда больше Святослава. Дружина Святослава умела биться только в пешем строю, а его союзники были великолепными всадниками.

Второе сражение с Цимисхием было гораздо менее удачным. «Оставив главное войско назади, – пишет Карамзин, – Император с отборными ратниками, с Легионом так называемых Бессмертных, с 13 000 конницы, с 10 500 пехоты, явился нечаянно под стенами Переяславца и напал на 8000 Россиян, которые спокойно занимались там воинским ученьем. Они изумились, но храбро вступили в бой с Греками. Большая часть их легла на месте, и вылазка, сделанная из города в помощь им, не имела успеха; однако ж победа весьма дорого стоила Грекам, и Цимисхий с нетерпением ожидал своего остального войска.

Как скоро оно пришло, Греки со всех сторон окружили город, где начальствовал Российский Полководец Сфенкал. Сам Князь с 60 000 воинов стоял в укрепленном стане на берегу Дуная. Между тем 8000 воинов Святославовых заперлись в Царском дворце, не хотели сдаться и мужественно отражали многочисленных неприятелей. Напрасно Император ободрял Греков: он сам с оруженосцами своими пошел на приступ и должен был уступить отчаянной храбрости осажденных. Тогда Цимисхий велел зажечь дворец, и Россияне погибли в пламени.

Святослав, сведав о взятии Болгарской столицы, не показал воинам своим ни страха, ни огорчения и спешил только встретить Цимисхия, который со всеми силами приближался к Доростолу, или нынешней Силистрии. В 12 милях оттуда сошлись оба воинства. Цимисхий и Святослав – два Героя, достойные спорить друг с другом о славе и победе, – каждый ободрив своих, дали знак битвы, и при звуке труб началось кровопролитие.

От первого стремительного удара Греков поколебались ряды Святославовы; но, вновь устроенные Князем, сомкнулись твердою стеною и разили неприятелей. До самого вечера счастие ласкало ту и другую сторону; двенадцать раз то и другое войско думало торжествовать победу. Цимисхий велел распустить священное знамя Империи; был везде, где была опасность; махом копия своего удерживал бегущих и показывал им путь в средину врагов.

Наконец судьба жестокой битвы решилась: Святослав отступил к Доростолу и вошел в сей город. Император осадил его. В то же самое время подоспел и флот Греческий, который пресек свободное плавание Россиян по Дунаю. Великодушная Святославова бодрость возрастала с опасностями. Он заключил в оковы многих Болгаров, которые хотели изменить ему; окопал стены глубоким рвом, беспрестанными вылазками тревожил стан Греков.

Нередко, побеждаемые силою превосходною, обращали тыл без стыда: шли назад в крепость с гордостию, медленно, закинув за плеча огромные щиты свои. Ночью, при свете луны, выходили жечь тела друзей и братьев, лежащих в поле; закалывали пленников над ними и с какими-то священными обрядами погружали младенцев в струи Дуная.

Пример Святослава одушевлял воинов. Но число их уменьшалось. Главные Полководцы, Сфенкал, Икмор (не родом, по сказанию Византийцев, а доблестию Вельможа) пали в рядах