— Ну, а дом-то отобрали?
— Нет, ему оставили:
Побоялись, что Пахом
Будет красть на новый дом.
Осла учили ремеслу.
А ремесло зачем ослу?
Таскал бы ящики, кули…
Но вот, иначе не могли.
Учили…
Такую разнарядку получили.
Виктор Богданович
Значит, так. Едва я появился на работе, меня тут же отвел в сторону приятель, но уже исполняющий обязанности.
— Слушай, старичок. Сегодня заседание тарификационной комиссии… Учти сразу: первой категории тебе не видать. Знаю точно: это решено. Так что предупреждаю: на рожон не полезу, тут я — пас. Нет, «против» я не буду, но — «воздержусь». Сам понимаешь — зачем против ветра… Но я к тебе по-прежнему!.. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!
Потом меня вызвал старший.
— Вот что, друг-приятель… Сколько мы с тобой вместе трудимся?
— Да лет десять без малого.
— Вот именно. Без малого. Десять. Ты знаешь мое к тебе отношение. Знаешь? Или нет?
— Знаю.
— Какое?
— Ну, нормальное. Хорошее.
— Вот. Хорошее. И все это знают. Сразу начнутся попреки: лучший заказ — любимцу!.. Короче, чтоб никто ничего — сделай ты эту копеечную работу, от которой все отказываются… Лады! Именно потому, что ты знаешь, как я к тебе отношусь!
А тут предместкома навстречу. Мы его месяц назад выбрали. До этого в отделе вместе работали.
— Здорово! — говорит. — Тебя-то мне и надо! Слушай, путевка тебе никак не получается… В принципе она есть. Но все же знают, что мы с тобой приятели. Пойдут разговоры… Слушай, давай в другой раз, а? Только без обид! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!
В буфете наша поилица-кормилица подсунула мне вчерашние бутерброды и шепнула:
— Будь другом, доешь!.. Свежие будут позже, а эти куда?.. Других мне просить неудобно, а ты — свой.
Едва я вошел в наш горластый двор, как невидимый наблюдатель завопил:
— Внимание! На горизонте дядя Гена из тридцать второй! Он добрый, не обидится!.. Давай!!
И с козырька подъезда на меня рухнула снежная лавина…
Мокрый, злой и молчаливый, я поднялся на лестничную площадку. И тут под дружный смех хозяев из соседней квартиры выкатился метровый породистый щенок и играючи спустил с меня брюки. Соседи мило охнули, принесли искренние извинения и заверили меня в своей глубочайшей лояльности.
Вечером зашли стародавние приятели. Много интеллигентно шутили, выпили припасенный ко дню рождения коньяк «Ереван», заняли на неопределенный срок четвертную и отбыли за полночь, предварительно констатировав, что они, как всегда, меня уважают.
Утром явилась жена и с порога заявила, что она никого никогда не любила так, как меня, и уже не будет любить. И что именно поэтому только я смогу ее понять. В общем, Сеня Перчаткин может просто погибнуть, и, чтобы его спасти, она из высокой любви ко мне уходит к Сене. И она ушла.
Удивительно хладнокровно собираюсь на работу, иду на остановку. Голова ясная. Ноги пружинят. Во всем теле гулкая пустота и свежесть.
«Все. Хватит. Долой мягкотелость и прекраснодушие. Перехожу к действиям. Прежде всего… Вот сейчас возьму и влезу в автобус без очереди!..»
Я решительно шагнул к двери… Но… тут пришлось подсадить бабушку слева. Потом уступить женщине с зонтиком. Затем девушке с глазами… Дама с усами вытеснила меня сама. Последним ввинтился в пробку обладатель пыжиковой шапки с акцентом и насморком. Двери натужно сомкнули челюсти, и автобус, переваливаясь, словно утка на сносях, осторожно покатился.
А из кабины водителя, будто персонально для меня, транзистор дорывал в клочья страсти голосом Софии Ротару. «Начни сначала!.. Начни с нуля!..»
Геннадий Кобуч
Перед тем, как начать зачищать стык нержавеющей трубы, я перегнулся через витраж, чтобы выбросить окурок. И вдруг увидел внизу человека. Его лицо было трудно разглядеть. Но по крадущейся походке, по тому, как вертел он головой по сторонам, я безошибочно догадался, что это — инженер по технике безопасности.
В сердце заныло:
— Опять недоэкономили фонд зарплаты. Разряды будут снимать.
И стал я лихорадочно готовиться…
Когда он подошел, я был полностью экипирован и имел вид космонавта. На голове каска, на глазах