Олег сел возле Ирочки на пол.
Собака покосилась и не подползла. Что-то чувствовала.
Он все сделал правильно. Не пошел за Петраковой в страну любви. Сохранил чистоту и определенность своей жизни. Но в мире чего-то не случилось: не образовалось на небе перламутровое облачко. Не родился еще один ребенок. Не упало вывороченное с корнем дерево. Не дохнуло горячим дыханием жизни.
Ирочка лежала за его спиной, как прямая между двумя точками: А и Б. Она всегда была ОБЫКНОВЕННАЯ. Он за это ее любил. Девочка из Ставрополя, им увиденная и открытая. Но сейчас ее обычность дошла до абсолюта и графически выражалась как прямая между двумя точками. И больше ничего.
Петракова – многогранник с бесчисленными пересечениями. Она была сложна. Он любил ее за сложность. Она позвала его в страну любви. Разве это не награда – любовь ТАКОЙ женщины. А он не принял. Ущербный человек.
Олег поднялся, взял куртку и сумку.
Вышел из дома.
– Ты куда? – крикнула Анна.
– Мне завтра рано в больницу! – отозвался Олег.
– Мы тебя захватим! – с готовностью предложила Лида.
– Нет. Я хочу пройтись.
Олег вышел за калитку. Чуть в стороне стояла серебристая «девятка», номера 17—40.
«Без двадцати шесть», – подумал Олег и замер как соляной столб. Это была машина Петраковой.
Олег подошел. Она открыла дверь. Он сел рядом. Все это молча, мрачно, не говоря ни слова. Они куда-то ехали, сворачивали по бездорожью, машину качало. Уткнулись в сосны.
Юлия бросила руль. Он ее обнял. Она вздрагивала под его руками, как будто ее прошили очередью из автомата.
В конце ноября выпал первый снег.
Ирочка уже ходила по квартире, но еще не разговаривала, и казалось, видит вокруг себя другое, чем все.
Олег приходил домой все реже. Много работал. Ночные дежурства. А когда бывал дома – звонила заведующая отделением Петракова и вызывала на работу. Как будто нет других сотрудников.
Однажды Анна не выдержала и сказала:
– А вы поставьте себя на место его жены.
На что Петракова удивилась и ответила:
– Зачем? Я не хочу ни на чье место. Мне и на своем хорошо.
Вот и поговори с такой. Глубоководная акула. Если она заглотнет Олега, Анна увидит только его каблуки.
Однажды, в один прекрасный день, именно прекрасный, сухой и солнечный, Анна решила вывести Ирочку на улицу. С собакой.
Она одела Ирочку, застегнула все пуговицы. Вывела на улицу. Дала в руки поводок. А сама вернулась в дом.
Смотрела в окно.
Собака была большая, Ирочка слабая. И неясно, кто у кого на поводке. Собака заметила что-то чрезвычайно ее заинтересовавшее, резко рванулась, отчего Ирочка вынуждена была пробежать несколько шагов.
– Дик! – испуганно крикнула Анна, распахнула окно и сильно высунулась.
Собака подняла морду, выискивая среди окон нужное окно.
Анна погрозила ей пальцем. Собака внимательно вглядывалась в угрожающий жест.
Ирочка тоже подняла лицо. Значит, услышала.
Анна видела два обращенных к ней, приподнятых лица – человеческое и собачье. И вдруг поняла: вот ее семья. И больше у нее нет никого и ничего. Олега заглотнули вместе с каблуками. Остались эти двое. Они без нее пропадут. И она тоже без них пропадет. Невозможно ведь быть никому не нужной.
Дик слушал, но не боялся. Собаки воспринимают не слова человека, а состояние. Состояние было теплым и ясным, как день.
Ирочка стояла на знакомой планете. Земля. Она узнала. Вот деревья. Дома. Люди.
А повыше, среди отблескивающих квадратов окон, ЧЕЛОВЕК – ТОТ, КТО ЕЕ ЖДАЛ. Трясет пальцем и улыбается.
Над ним синее, чисто постиранное небо. И очень легко дышать.
