образование Рабочей группы РКП на основе программы и устава РКП(б) для решительного давления на господствующую группу в РКП». В «Обращении» группы «Рабочая Правда» в 1922 году ставилась задача: «Всюду, на заводах, фабриках, в профорганизациях, рабфаках, совпартшколах, Коммунистическом союзе молодежи и партийных организациях должны быть созданы пропагандистские кружки, солидарные с 'Рабочей Правдой'».[20] Подобные декларации о намерениях показывают, с какими громадными сложностями сталкивались попытки этих групп найти отклик в российском пролетариате, и как трудно – даже невозможно – было отыскать эффективные формы организации в период разброда и шатаний.
Необходимо, наконец, иметь в виду, что левокоммунистические группировки подвергались самым суровым гонениям и репрессиям со стороны партии-государства. Именно потому, что Россия являлась «страной Советов», где произошла пролетарская революция, контрреволюция в ней должна была стать тотальной и беспощадной, искореняющей последние остатки всего революционного. Даже до победы сталинской фракции левые группы подвергались преследованиям со стороны ГПУ, их членов арестовывали, отправляли в тюрьмы и ссылку. Лишенным средств, вынужденным постоянно скрываться от госбезопасности, им было трудно вести хотя бы минимальную пропагандистскую работу. Упрочение контрреволюции после 1924 года еще более усложнило их положение. И тем не менее, в мрачные годы реакции левые коммунисты продолжали бороться за революцию. Даже в 1929 году «Рабочая группа» издавала в Москве нелегальную газету «Рабочий путь к власти». Даже в сталинских лагерях оппозиционеров не удавалось принудить к молчанию. Пролетарскую революцию погубить нелегко. Революционеры, продолжавшие борьбу в столь неблагоприятных обстоятельствах, черпали мужество уже в том, что продолжали и защищали дело рабочей революции. Рассмотрим же подробнее основные группы, которые, невзирая на все трудности, продолжали нести революционное коммунистическое знамя.
Группа «Рабочая Правда» образовалась осенью 1921 года. По-видимому, она состояла из представителей интеллигенции и зародилась в среде вокруг «Пролеткульта», идейным вдохновителем которого являлся А. Богданов, партийный теоретик, споривший с Лениным по вопросам философии в первые годы XX века и игравший видную роль в «левых» течениях большевизма того времени. В своем обращении 1922 года «Рабочая правда» характеризовала нэп как
«Рабочий класс России дезорганизован, в умах рабочих царит путаница: в стране ли они «диктатуры пролетариата», как неустанно повторяет устно и печатно Коммунистическая партия, или в стране произвола и эксплуатации, в чем убеждает их на каждом шагу жизнь? Рабочий класс влачит жалкое существование, в то время как новая буржуазия (т. е. ответственные работники, директора заводов, руководители трестов, председатели исполкомов и т.д.) и нэпманы роскошествуют и восстановляют в нашей памяти картину жизни буржуазии всех времен».
По мнению «Рабочей Правды», советское государство стало представителем «общенациональных интересов капитала и лишь руководящей аппаратом государственного управления и регулирования хозяйства организаторской интеллигенции». Одновременно рабочий класс лишился своих органов защиты, профсоюзов, и своей классовой партии. В обращении «Рабочей Правды» XII съезду партии в 1923 году, говорилось, что «современные российские профсоюзы влачат жалкое существование, превратившись из организаций защиты экономических интересов рабочих в организации защиты интересов производства, т.е. госкапитала в первую очередь» (Социалистический вестник. 1923, № 19, с. 13).
Относительно партии в «Обращении» 1922 года говорилось: «РКП стала партией организаторской интеллигенции. Пропасть между РКП и рабочим классом все больше углубляется».
Поэтому члены группы заявляли о своем намерении работать над созданием подлинной «партии российского пролетариата», хотя признавали, что «работа предстоит долгая и упорная, и, в первую очередь, идеологическая».
Хотя относительно скромные цели «Рабочей Правды» как будто отражали понимание поражения, которое потерпел класс, и, следовательно, объективных пределов революционной деятельности в подобный период, видение ею ситуации было крайне искажено противоречивыми представлениями о характере переживаемой
«После успешной революции и гражданской войны перед Россией открылись широкие перспективы быстрого превращения в страну передового капитализма. В этом несомненное и огромное достижение революции в октябре» («Обращение» 1922 г.).
Такое видение перспектив привело «Рабочую Правду» и к отстаиванию странных идей в области международной политики: призыву к сближению России с «прогрессивными» капиталистическими режимами Америки и Германии против «реакционной» Франции. Одновременно группа, кажется, почти или вовсе не имела контактов с левокоммунистическими фракциями за пределами России.
Несомненно, именно подобные воззрения дали основание «Рабочей группе» Мясникова заявить о том, что она «не имеет ничего общего с так называемой «Рабочей Правдой», которая пытается выбросить все, что было коммунистического в революции 1917 года, и, следовательно, является совершенно меньшевистской» (Workers' Dreadnought, 31 May 1924.). Хотя в своем Манифесте 1923 года «Рабочая группа» признавала, что такие объединения, как «Рабочая правда», группа «Демократического централизма» и «Рабочая оппозиция», включали в себя немало искренних пролетарских элементов, которых мясниковцы призывали объединиться на основе собственных программных документов.
Во времена русской революции тех, кто говорил о неизбежности движения России по буржуазному пути, отождествляли, как правило, с меньшевиками. Но в свете последующего опыта мы предпочли бы сравнить позиции «Рабочей Правды» с выводами, к которыми пришли немецкие и голландские левые в 30-е гг. Как и российская группа, последние удачно проанализировали некоторые аспекты государственного капитализма, но совершили ошибку, заключив, что русская революция изначально была делом интеллигенции, создававшей государственный капитализм в стране, которая не созрела для коммунистических преобразований. Иными словами, позиции «Рабочей Правды» могут быть охарактеризованы как воззрения революционного течения, деморализованного и дезориентированного поражением революции и в силу этого пришедшего к сомнению в том, что революция эта изначально носила пролетарский характер. В отсутствие четких и последовательных критериев анализа перерождения подобный уклон был неизбежен, особенно в таких тяжелых условиях, с которыми приходилось иметь дело российским революционерам после 1921 года.
Но, несмотря на некоторый пессимизм и склонность к абстрактному теоретизированию, «Рабочая Правда» без колебаний приняла участие в стихийных забастовках, которые охватили Россию летом 1923 года, пытаясь внести в общеклассовое движение политические лозунги. В результате на группу обрушились репрессии, и уже вскоре она была разгромлена органами ГПУ.
Мы видели, что слабость таких групп, как«Рабочая оппозиция» и «Рабочая Правда», была связана с недооценкой ими международных аспектов рабочего и коммунистического движения. Наиболее же интересными и значимыми представляются те течения в российском левом коммунизме, которые подчеркивали
По своим воззрениям представители этих течений были очень близки немецкой КРПГ и родственным ей организациям.
3 и 17 июня 1923 года газета «Уоркерс' Дредноут» опубликовал заявление организации, которая образовалась незадолго до этого и приняла название «Группа революционно-левых коммунистов (Коммунистическая рабочая партия) России». В заявлении говорилось, что она вышла из «социал-демократической Российской коммунистической партии, погрузившейся в делячество» (WD, 3 June); и хотя члены группы выражали готовность «поддержать все, что еще остается революционного в РКП», а также солидаризировались со «всеми требованиями и предложениями 'Рабочей оппозиции', которые имеют подлинно революционную направленность», они настаивали на том, что «реформировать РКП изнутри невозможно, во всяком случае, 'Рабочая оппозиция' на это не способна» (Ibid., 17 June). Группа осуждала попытки большевиков и Коминтерна заключить компромисс с капиталом как в России, так и за рубежом. и. в частности, критиковала коминтерновскую политику «единого фронта», заявляя, что последняя служит орудием «восстановления мировой капиталистической экономики» (там же). Оценивая действия большевиков и Коминтерна как переход на оппортунистический путь, способный лишь привести их к интеграции в капитализм, группа полагала, что настало время создавать коммунистическую рабочую партию в России, связанную с КРП Г в Германии, КРП в Голландии и другими секциями Коммунистического Рабочего Интернационала.[21]
Последующая эволюция этой группы в точности не известна, но, по всей видимости, она была тесно связана с «Рабочей группой» Мясникова – можно даже предположить, что «КРП» 1922 года являлась прямой предшественницей РГ. 1 декабря 1923 года «Уоркерс' Дредноут» сообщил, что его редакция получила манифест «Рабочей группы», посланный российской КРП одновременно с протестом против ареста в России Мясникова, Кузнецова и других активистов. В 1924 году КРП Г опубликовала на немецком языке Манифест и характеризовала «Рабочую группу» как «российскую секцию IV Интернационала». Как бы то ни было, с этого времени выразителем принципов левого коммунизма, аналогичных идеям КРПГ, стала в России группа Г. И. Мясникова.
Гавриил Мясников, рабочий с Урала, получил известность в большевистской партии в 1921 году, когда, сразу же после решающего X съезда, потребовал «свободы печати для всех, от монархистов до анархистов». Несмотря на все усилия Ленина, направленные на то, чтобы отговорить его от агитации по этому вопросу, Мясников не отступил и в начале 1922 года был исключен из партии. В феврале-марте 1923 года он вместе с другими активистами создал «Рабочую группу Российской Коммунистической партии (большевиков)», которая накануне XII съезда РКП издала свой Манифест. Группа начала подпольную работу среди партийных и беспартийных рабочих и, по некоторым данным, активно участвовала в забастовках лета 1923 года, призывая к массовым манифестациям и пытаясь политизировать по существу оборонительное классовое движение. Участие мясниковцев в забастовках внушило ГПУ уверенность, что они представляют собой реальную угрозу; аресты ряда ведущих активистов группы нанесли ей серьезный удар. Но, как мы видели, она продолжала свою подпольную работу, хотя и в ограниченных масштабах, вплоть до начала 1930-х гг.[22]
Манифест «Рабочей группы» являлся значительным шагом вперед по сравнению с «Обращением» «Рабочей правды», но и в нем нашли все же отражение колебания и неоформленность идей левых коммунистов того времени, особенно проявившиеся в России.
Манифест, как и другие подобные документы, содержит обличение ужасных материальных условий, в которых жили российские рабочие, и неравенства, сопровождавшего нэп, а также высказывает предостережение, как бы «нэп (новая экономическая политика) не превратилась в «нэп» (новую эксплуатацию пролетариата).» Затем осуждается подавление инакомыслия внутри и вне партии и констатируется опасность перерождения партии в «группу господствующих лиц, держащую в своих руках и экономические ресурсы страны, и власть, [которая] грозит превратиться в олигархическую касту». Говорится, что профсоюзы, Советы и заводские комитеты перестали действовать как пролетарские органы, поэтому рабочий класс более не контролирует ни производство, ни политический аппарат режима. Возрождение всех органов классовой самоорганизации, радикальная реформа советской системы с тем, чтобы вернуть пролетариату господство в экономической и политической сферах - таковы задачи, выдвигаемые в Манифесте «Рабочей группы».
Это подводит нас к важнейшей проблеме, с которой сталкивались российские левые в начале 20-х гг. Как следовало им вести себя по отношению к советскому режиму? Сохранял ли этот режим в той или иной степени пролетарский характер, или же революционерам следовало стремиться к его полному разрушению? Трудность состояла в том, что тогда не существовало ни опыта, ни проверенных критериев для того, чтобы определить, стал ли режим однозначно контрреволюционным. Эта неопределенность нашла отражение в двойственном отношении к нему со стороны «Рабочей группы». Осуждая неравенство, вызванное нэпом, и опасность его «бюрократического перерождения», она одновременно заявляла: «Нэп–есть прямое следствие состояния производительных сил нашей страны. Она должна быть использована для закрепления позиций пролетариата, занятых в октябре».[23] В Манифесте перечисляется ряд предложений, призванных «улучшить» нэп - рабочий контроль, независимость от иностранного капитала и пр. Точно также, критикуя перерождение партии, «Рабочая группа», как мы видели, предпочла работать среди партийцев и оказывать давление на партийное руководство. Хотя группа задавалась вопросом, не окажется ли российский пролетариат в будущем вынужден «вновь и вновь начинать борьбу, да, может быть, и кровавую, за свержение олигархии», Манифест в целом ориентировал на возрождение советского
