- Да кто тебя спрашивать будет? - Форкин уже начал слегка сердиться. - Сейчас санитарку починим, и вперед. Ты, между прочим, процедурную занимаешь, а она для других дел предназначена. А в палату я тебя запихнуть не могу, карантинчик у нас небольшой. Твоему же ослабленному организму сейчас инфекцию подхватить - раз плюнуть. Да и некому у нас тут с тобой возиться. Короче, все - закрыта тема.
- Не поеду. Мне с замк
- Тьфу на тебя.
А вот и нет, аншлаг в дверях процедурной на сегодня не закончился. Ввалился еще один посетитель. Хорошо хоть на его форме следов крови не заметно, а то не день Победы - прямо какое-то кровавое воскресенье.
- Кто таков? - Алексей для порядка насупил брови.
- Курсант Горный. Я это… к командиру, - посетитель козырнул и указал на горизонтальную проблему текущего дежурства.
- Тьфу на вас еще раз.
В конце концов, у дежурного врача есть и другие дела. Форкин развернулся и молча вышел, а посетитель пристроился на кушетку.
В госпиталь Славе сейчас попадать не с руки. Другие планы имелись на ближайшее время. А что касается боевых ранений, то под бинтами уже с полчаса никаких ран и в помине нету, так - слегка заметные шрамы, да и те должны рассосаться в ближайшие десять-пятнадцать минут.
Что сейчас надо, так это переговорить с Димкой и определиться: уедут они сегодня в Питер с отпускными листами в кармане, или сержанту Кроткову придется срочным порядком записываться в дезертиры. Будет ли он во втором случае звать с собой Базова, или нет, Слава еще не решил. Это для него все происходящее есть что-то, находящееся за пределами обычной жизни, еще одна попытка, неизвестно для чего и неизвестно кем ему подаренная. Что же касается всех остальных, вообще, и того же Димона, в частности… Нет, губить чью-то жизнь Славе очень не хотелось.
- Горыч, где Димон?
- Погоди, Крот, дай отдышаться…
Впрочем, дышал он не долго. Поискав немного глазами графин и не найдя, Горыч подскочил к раковине и напился прямо из крана.
- Жарко…
По всему видно, что Горному не терпится все выложить, и в то же время он не знает, как это сделать.
- Такое дело, Славка… В общем, полная задница, если не сказать полн…
- А покороче?
Горный чуточку подумал, очевидно прикидывая, способен ли он изложить требуемое коротко и по существу, и, наконец, рассказал. Получилось не очень коротко, без посторонних вкраплений не обошлось, но суть все же проявилась ясно. А сводилась эта суть к следующему: сегодня выпал трудный день, и кое у кого съехала крыша. Напрочь. От жары, наверно.
Началось с того, что Дубовенко начал орать на Базова. Это, впрочем, в порядке вещей. Произошло сие событие в коридоре общаги, многие это видели, и потому Горыч не поленился изобразить в лицах. Необычной оказалась концовка Дубова монолога. Когда Димону обломилось трое суток ареста от начальника курса, у многих отпала челюсть. Дело даже не в том, что наказание сержанту объявлено при рядовых курсантах, это как раз практиковалось нередко. Но чтобы Дуб посадил Базова (Папа-полковник в Москве - это не только повод двигать сынка в командиры, но и своеобразная охранная грамота. А папа у Базова, и правда, полковник. В Москве.), да еще вынес из избы такой сор, как неуставные взаимоотношения… Очевидно, в мозгах начкурса наметился явный сдвиг. Но это были цветочки. Дальше - больше.
Действо перенеслось в канцелярию, но даже закрытая дверь не могла сдержать атмосферных колебаний, порождаемых зычным голосом Дуба. И все прекрасно слышали, как Базову было объявлено, что с «губы» он на курс уже не вернется, а ждут его, касатика, быстрое следствие, трибунал и дисбат. Вот это уже совсем ни в какие ворота не лезло. Такого быть просто не могло, потому как это конец военной карьеры не только старшего сержанта Базова, но и подполковника Дубовенко. Такого ЧП училище ему не простит, давать такому просочиться за забор - нельзя.
И все из- за чего? Из-за стукачка-прапорщика? Бред какой-то. В коридоре общаги наблюдалась немая сцена. Никто абсолютно ничего не понимал. Даже виновник сего праздника жизни, Пылып, изображал на лице полное отсутствие разумных мыслей по этому поводу. И все знали, что Дуб не играет и не пугает. За четыре года все научились в этом разбираться.
Но и это оказались не ягодки.
Дальше началось и вовсе невообразимое. Не иначе, сумасшествие оказалось заразным, и следом за Дубом с катушек съехал Баз. Нет, он не кричал и не ругался. Он молча полез в драку. С Дубовенко. Если бы Горычу об этом просто рассказали, он бы долго смеялся. Не потому, что курсанты не дерутся с офицерами, нет. Просто Горный занимался у Дуба в секции и прекрасно знал, что черный пояс тот носит не зря и не самовольно. И что главным тренером сборной по рукопашке он назначен не по блату. И еще он знал, что такое удар Дубовенко на собственной шкуре. И был свидетелем, как тот работал против восьмерых в реальной обстановке.
Даже более, о том, что в радиусе десяти-пятнадцати километров Дубу нет реальных соперников в поединке один на один, знали все, в том числе и Баз. И когда Дубовенко вылетел из канцелярии вместе с дверью, у некоторых присутствующих подкосились ноги.
Говорят, у сошедшего с ума человека иногда наблюдается многократное увеличение физической силы. Димон точно заболел, потому что до того, как его скрутил срочно вызванный из роты охраны вооруженный наряд, Баз успел разнести канцелярию в щепки и выкинуть в окно неподъемный сейф.
Но и у Дуба приступ сумасшествия не закончился. Все убедились в этом, когда он прямо с телефона дневального, в обход дежурного по училищу и непосредственного руководства, позвонил в комендатуру. Красочно, ничего не выдумывая, обрисовал ситуацию и вызвал машину с передвижным патрулем. А потом позвонил в военную прокуратуру. Все, кердык, назад дороги уже нет. Связанного Димку закинули в кузов ЗИЛа и увезли…
- А куда, не слышал? На «губу»?
- Ты ж знаешь, Славка, передвижка таким развозом не занимается. В КПЗ, скорей всего, но он буянил до самого последнего, вряд ли его смогут долго держать в комендатуре - условия не те.
- Думаешь, четвертый пост?
- Если и не сразу, то к вечеру точно там окажется - сто процентов.
Четвертый пост гарнизонного караула располагался в специальной отгороженной части психиатрического отделения окружного военного госпиталя. Постояльцами там оказывались подследственные из числа военнослужащих, проявляющие признаки (действительные или симулированные) психического заболевания.
- Да, Крот, кстати… Вообще-то, Димка много чего кричал и по большей части матом, но уже из кузова он просил передать тебе, что видел какого-то лысого мента.
- Доктор! Товарищ капитан! - Слава постарался, чтобы его голос казался слабым, но все же достаточным, чтобы его услышали.
- Ну? Чего тебе, геморрой-отказник? - Форкин заглянул в процедурную, всем своим видом показывая, что ему до жути некогда, и - если кому-то еще не понятно - раненый его уже достал.
- Я поеду в госпиталь.
Милицейский старшина легонько попинал валяющийся на газоне сейф, задрав голову, глянул на разбитое окно и, надев фуражку, направился в сторону медсанчасти. Дорога, ведущая к четвертому КПП, оказалась скрыта от него бетонным телом общежития, и он не видел проехавшего по ней к воротам зеленого УАЗика с красным крестом на борту.
Лежачего больного Слава изображал недолго. Собственно, только в приемном покое. Особо с ним не чикались, быстро успокоили, что перевязку сделают завтра, повышенной температуры у него не обнаружили, а потому, как Пятачок, почти «до пятницы совершенно свободен». Что и требовалось. До завтра Славик отдыхать здесь не рассчитывал.
В палате он бодренько вскочил и развил кипучую деятельность на зависть остальным отдыхающим травматологического отделения. Быстренько выяснил, где находится ближайший телефон военной связи, кухня и вход в психиатрическое. И именно в этом порядке начал обход обозначенных точек.
Пробиться через многочисленные узлы связи с не очень приветливыми телефонистками, носящими дурацкие прозвища, хоть и с трудом, но удалось. Пришлось изобразить рассерженного подполковника, которому срочно понадобился один гаденыш с четвертого курса КВВАИУ. Легенда прошла, хотя последняя телефонистка разговор, наверняка, подслушивала. Горыч оказался на месте и любезно согласился, презрев воинскую дисциплину и нарушив требования уставов, доставить на Госпитальную улицу к двадцати одному тридцати комплекты личной гражданской одежды двух известных ему сержантов и немножко денежек, сколько удастся собрать у сослуживцев. Молодец Горыч, лишних вопросов не задавал.
Во время обеда (кстати, подкрепился немного, неизвестно, когда еще поесть придется) Слава заглянул на кухню и выследил команду ходячих больных, отряженных в целях трудотерапии разносить пищу лежачим. А уж из них выделил тех, кто поволок термоса и посуду в психиатрическое.
Больше до ужина дел особых не предвиделось, и Слава позволил себе чуток подремать, а заодно покопался еще разок в собственных генах, любуясь красотой записанных с их помощью программ. И уже не в первый раз пришло восхищение величием программиста.
На ужин Слава не пошел. В наступивших сумерках он крутился возле выхода с кухни и, когда появилась намеченная им в обед пара, не спеша двинулся им навстречу.
- Ой, - один из выздоравливающих бойцов присел и выпучил глаза.
Второй, почувствовав крен неожиданно потяжелевшего термоса, взглянул на напарника:
- Ты чего?
Присевший бросил свою ручку зеленого бака и бросился наутек, схватившись одной рукой за живот, а второй нащупывая что-то между ягодиц.
- Вот те раз… Обосрался. А я как же? А? - риторический вопрос лениво унесся в пустоту.
- Помочь, что ли? - Слава изобразил самую любезную улыбку.
Для хлипкого солдатика появление высокого, хоть и забинтованного до самого подбородка добровольца показалось просто даром Божьим. Мало того, что не одному теперь тащить придется, так еще и легче будет раза в полтора. Конечно же, предложение было благосклонно принято.
Больных в психиатрическом оказалось, к счастью, немного, и с раздачей пищи управились довольно быстро. Остался последний пункт - отгороженное спецотделение, пост номер четыре гарнизонного караула.
Изнутри здания на пост вела двойная железная дверь с прорубленными небольшими окошками-глазками. Ключ от одной двери находился у дежурного санитара, от второй - у часового внутри. В одиночку никто из них открыть двери не мог. Заведен сей порядок на случай, если кому-то из постояльцев удалось бы завладеть ключом, принадлежащим часовому. Выйти у него все равно не получится. Второй выход, с поста на улицу, был оборудован точно таким же образом, и ключ от внешней двери находился у разводящего. Эти двери открывались для смены часового.
Здоровенный санитар лениво подошел к Славе и его напарнику, открыл дверь, предварительно заглянув в глазок, и, крикнув: «ужин!», посторонился.
Ира уже могла ходить, именно этим теперь и занималась. Она мерила шагами палату и с беспокойством выглядывала в коридор.
Сережку на очередное кормление не принесли. Она заглядывала в каждую ввозимую в палату люльку на колесиках и нервничала все больше. У санитарок, имеющих вид рассерженных на все и вся, она спросить боялась. В последние пять минут больше никого не подвезли…
Ирино терпение, и так невеликое после всех событий последних двух дней, уже подходило к концу, когда в палату влетела давешняя врачиха.
- Ирочка, не волнуйтесь, - хотя вид говорившей подталкивал именно волноваться. - Пойдемте, я нашла для вас отдельную палату. Будете там вдвоем с ребеночком.
