— Совершенно верно, — сказал Даниэльс. — Они там до сих пор стараются загнать его. Какой-то дурак водитель ослепил его фарами, когда он перебегал дорогу, и попытался задавить.
— Разве не ясно, что всему этому надо положить конец? — сказал Гортон. — Похоже, вся округа сорвалась с катушек…
— Поймите, — объяснил главврач, — все это выглядело сплошным безумием. Никто не мог сохранить хладнокровие.
— Если Блейк — то, чем считает его Даниэльс, — сказал Гортон, — мы должны вернуть его. Мы потеряли двести лет развития человеческой биоинженерии только потому, что проект Космической Службы, как считали, провалился. И поэтому его замалчивали. И замалчивали, надо подчеркнуть, настолько успешно, что о нем забыли. Миф, легенда — вот и все, что от него осталось. Однако теперь видно, что проект не был неудачным. И где-то в лесах сейчас, должно быть, бродит доказательство его успеха.
— Провалиться-то он провалился, — сказал доктор Люкас. — Он не сработал так, как хотела Космическая Служба. Думается, догадка Даниэльса верна: если характеристики инопланетянина введены в андроида, их не сотрешь. Они стали постоянным свойством самого андроида. И вот он превратился в два существа — человека и инопланетянина. Во всех отношениях — как в телесном, так и с точки зрения устройства своего разума.
— Кстати, о разуме, сэр. Будет ли мышление андроида искусственным? — спросил главврач. — Я имею в виду специально разработанный и введенный в него разум.
Люкас покачал головой:
— Сомневаюсь, доктор. Это довольно еще сырой метод. В отчетах — по крайней мере, в тех, что я видел, — об этом не упоминается, но я предполагаю, что в мозг андроида был введен разум реального человека. Даже в те времена такое оказалось технически осуществимым. Как давно были созданы банки разума?
— Триста с небольшим лет назад, — ответил Гортон.
— Значит, технически они могли осуществить такой перенос. Построение же искусственного разума и сегодня трудное дело, а двести лет назад — и подавно. Думаю, что даже сейчас нам неизвестны все составляющие, необходимые для изготовления уравновешенного разума — такого, который можно назвать человеческим. Слишком много для этого нужно. Мы могли бы синтезировать разум — наверное, могли бы, — но это был бы странный разум, порождающий странные поступки, странные чувства. Он не был бы целиком человеческим, не дотягивал бы до человеческого, а может быть, превосходил бы его.
— Значит, вы думаете, что Блейк носит в своем мозгу дубликат разума какого-то человека, жившего в те времена, когда Блейка создавали? — спросил Гортон.
— Я почти уверен в этом, — ответил Люкас.
— И я тоже, — сказал главврач.
— В таком случае он человек, — проговорил Гортон. — Или, по крайней мере, обладает разумом человека.
— Я не знаю, как иначе они могли снабдить его разумом, — произнес Люкас.
— И тем не менее это чепуха, — сказал сенатор Стоун. — Сроду не слыхал такой чепухи.
Никто не обратил на него внимания. Главврач посмотрел на Гортона:
— По-вашему, вернуть Блейка жизненно необходимо?
— Да. Пока полиция не убила его, или ее, или в каком он там теле… Пока они не загнали его в такую дыру, где мы его и за несколько месяцев не найдем, если вообще найдем.
— Согласен, — сказал Люкас. — Подумайте только, сколько он может нам рассказать. Подумайте, что мы можем узнать, изучив его. Если Земля собирается заняться программой человеческой биоинженерии — ныне или в будущем, — тому, что мы сможем узнать от Блейка, цены не будет.
Главврач озадаченно покачал головой.
— Но Блейк — особый случай. Организм с незамкнутыми цепями. Насколько я понимаю, предложенная биоинженерная программа не предусматривает создания таких существ.
— Доктор, — сказал Люкас, — то, что вы говорите, верно, однако любой организованный синтетический…
— Вы тратите время попусту, господа, — сказал Стоун. — Никакой программы человеческой биоинженерии не будет. Я и кое-кто из моих коллег намерены позаботиться об этом.
— Соломон, — устало сказал Гортон, — давайте отложим заботы о политической стороне дела. Сейчас в лесах бродит перепуганный человек, и мы должны найти способ дать ему знать, что не хотим причинить ему вреда.
— И как вы предполагаете это осуществить?
— Ну, это, я думаю, нетрудно. Отзовите загонщиков, потом опубликуйте эти сведения, подключите газеты, электронные средства информации и…
— Думаете, волк будет читать газеты или смотреть трехмерник?
— Скорее всего, он не останется волком, — сказал Даниэльс. — Я убежден, что он опять превратится в человека. Наша планета может причинить неудобства инопланетному существу…
— Господа, — сказал главврач. — Прошу внимания, господа.
Все повернулись к нему.
— Мы не можем этого сделать. В такого рода истории больница будет выглядеть нелепо. И так все плохо, а тут еще оборотень! Разве не ясно, какие будут заголовки? Разве не ясно, как повеселится за наш счет пресса?
— А если мы правы? — возразил Даниэльс.
— То-то и оно. Мы не можем быть уверенными в своей правоте. У нас может быть сколько угодно причин считать себя правыми, но этого все равно недостаточно. В таком деле нужна стопроцентная уверенность, а у нас ее нет.
— Значит, вы отказываетесь опубликовать такое объявление?
— От имени больницы не могу. Если Космическая Служба даст на то свое разрешение, я соглашусь. Но сам я не могу. Даже если правда на моей стороне, все равно Космослужба обрушится на меня, как тонна кирпича. Они поднимут жуткий скандал…
— Несмотря на то, что прошло двести лет?
— Несмотря на это. Разве не ясно, что, если Блейк и вправду то, чем мы его считаем, он принадлежит Космослужбе? Пусть они и решают. Он — их детище, а не мое. Они заварили эту кашу и…
Комната наполнилась громовым хохотом Стоуна.
— Не смотрите на него, Чандлер. Идите и расскажите все газетчикам сами. Разнесите эту весть. Докажите нам, что вы не робкого десятка. Боритесь за свои убеждения. Надеюсь, это вам под силу.
— Уверен, что так, — ответил Гортон.
— Только попробуйте, — вскричал Стоун. — Одно слово на людях, и я подниму вас на воздух! Так высоко, что вы и за две недели не вернетесь на Землю!
19
Настырные гудки телефона наконец-то пробились в созданный трехмерником мир иллюзий. Элин Гортон встала, вышла из будки. Телефон попискивал, видеоэкран сверкал нетерпеливыми вспышками. Элин добралась до него, включила аппарат на прием и увидела обращенное к ней лицо, слабо освещенное плохонькой лампочкой в потолке телефона- автомата.
— Эндрю Блейк? — в изумлении вскричала она.
— Да, это я. Видите ли…
— Что-то случилось? Сенатора вызвали в…
— Кажется, у меня маленькие неприятности, — сказал Блейк. — Вы, вероятно, слышали о происшедшем.
— Вы о больнице? Я немного посмотрела, но смотреть оказалось не на что. Какой-то волк. И, говорят, исчез один из пациентов, кажется… — Она задохнулась. — Один из пациентов исчез! Это они о вас, Эндрю?
— Боюсь, что да. И мне нужна помощь. И вы — единственная, кого я знаю, кого могу попросить…
— Что я должна сделать, Эндрю? — спросила она.
— Мне нужна какая-нибудь одежда, — сказал он.
— Вы что же, покинули лечебницу без одежды? На улице же холодно…
— Это длинная история, — сказал он. — Если вы не хотите мне помочь, так и скажите. Я пойму. Мне неохота впутывать вас, но я понемногу замерзаю. И я бегу…
— Убегаете из больницы?
— Можно сказать, да.
— Какая нужна одежда?
— Любая. На мне ничего нет.
На миг она заколебалась. Может, попросить у сенатора? Но его нет дома. Он не вернулся из больницы, и неизвестно, когда вернется.
Когда она заговорила снова, голос ее звучал спокойно и четко:
— Дайте-ка сообразить. Вы исчезли из больницы, без одежды, и не собираетесь возвращаться. По вашим словам, вы в бегах. Значит, кто-то за вами охотится?
— Какое-то время за мной гналась полиция, — ответил он.
— Но сейчас не гонится?
— Нет, не гонится. Мы от них ускользнули.
— Мы?
— Я оговорился. Я хочу сказать, что улизнул от них.
Она глубоко вздохнула, набираясь решимости:
— Где вы?
— Точно не знаю. Город изменился с тех пор, когда я знал его. Думаю, я на южном конце старого Тафтского моста.
— Оставайтесь там, — сказала она. — И ждите мою машину. Я замедлю ход и буду высматривать вас.
— Спасибо…
— Минутку. Я тут подумала… Вы из автомата звоните?
— Совершенно верно.
— Чтобы такой телефон действовал, нужна монетка. Где же вы ее взяли, коли на вас нет одежды?
На его лице появилась грустная улыбка.
