придется, так еще и легче будет раза в полтора. Конечно же, предложение было благосклонно принято.
Больных в психиатрическом оказалось, к счастью, немного, и с раздачей пищи управились довольно быстро. Остался последний пункт — отгороженное спецотделение, пост номер четыре гарнизонного караула.
Изнутри здания на пост вела двойная железная дверь с прорубленными небольшими окошками-глазками. Ключ от одной двери находился у дежурного санитара, от второй — у часового внутри. В одиночку никто из них открыть двери не мог. Заведен сей порядок на случай, если кому-то из постояльцев удалось бы завладеть ключом, принадлежащим часовому. Выйти у него все равно не получится. Второй выход, с поста на улицу, был оборудован точно таким же образом, и ключ от внешней двери находился у разводящего. Эти двери открывались для смены часового.
Здоровенный санитар лениво подошел к Славе и его напарнику, открыл дверь, предварительно заглянув в глазок, и, крикнув: «ужин!», посторонился.
Ира уже могла ходить, именно этим теперь и занималась. Она мерила шагами палату и с беспокойством выглядывала в коридор.
Сережку на очередное кормление не принесли. Она заглядывала в каждую ввозимую в палату люльку на колесиках и нервничала все больше. У санитарок, имеющих вид рассерженных на все и вся, она спросить боялась. В последние пять минут больше никого не подвезли…
Ирино терпение, и так невеликое после всех событий последних двух дней, уже подходило к концу, когда в палату влетела давешняя врачиха.
— Ирочка, не волнуйтесь, — хотя вид говорившей подталкивал именно волноваться. — Пойдемте, я нашла для вас отдельную палату. Будете там вдвоем с ребеночком.
— Что случилось? — голос предательски задрожал.
— Пойдемте, пойдемте, — врач буквально тянула Ирину за рукав халата и уже в коридоре продолжила: — Температура, к сожалению, не снижается. У мальчика появился поносик, но это, возможно, от антибиотиков. Ничего страшного, температуру собьем, а пока полежите вместе. И вам спокойнее будет.
— Да что с ним? — глаза Иры снова заволокло слезами, она уже не видела, куда идет, и только направляющая рука врачихи позволяла ей не натыкаться на стены и расположенные в коридоре предметы.
— Может быть, простыл, — Ира почувствовала пожатие плечами. — Сыпи нет, покраснений не видно. Может, конечно, и сепсис, но пока ничего определенного сказать нельзя и пугаться рано. Вот вырастет посев крови, это через неделю, тогда и будет ясно. А пока не волнуйтесь. Антибиотики в любом случае помочь должны.
— Ох, ты ж! — Славин коллега почти в точности повторил действия своего бывшего напарника и теперь несся по коридору, с завидной скоростью удаляясь от железных дверей.
— Чего это с ним? — санитар слегка удивился. — Он из инфекции, что ли?
— Да нет. Наверно, съел чего-нибудь не то.
Слава взялся за термос и корзину с посудой.
— Да ладно, я и один справлюсь.
Внутренняя дверь уже открылась, и в проеме стоял плечистый и румяный курсант-второкурсник с красными погонами. Значит, сегодня КВОКУ, пехота, в просторечии — квокеры. Что ж, разницы, собственно, никакой. Санитар пропустил Кроткова внутрь и закрыл за ним свою створку двери. И почему-то мгновенно забыл напрочь о существовании этой самой двери.
Славе не было нужды рассматривать помещение, в которое он попал. В гарнизонный караул в Киеве традиционно назначались курсанты (начиная со второго курса) всех киевских военных училищ по очереди, и два года назад (два года — Слава отметил про себя, что уже мыслит категориями восемьдесят восьмого) он неоднократно побывал здесь в роли разводящего. Корпус психиатрического отделения врос в высокую крепостную стену, окружавшую весь госпиталь, а спецотделение расположилось в неком подобии флигеля, выход из которого находился уже за стеной. Наверно, это была единственная дверь, через которую можно покинуть госпиталь, минуя ворота в стене. Само помещение поста смахивало на однокомнатную квартиру, большая комната которой разделялась двумя рядами решеток, образующих небольшой коридор посредине. В получившихся по бокам клетках за решетками, собственно, и находились заключенные, а по коридору курсировал часовой. Из оружия у часового имелся только штык-нож, автоматом во избежание неприятностей часового не снаряжали. Полностью вооруженным здесь бывал только разводящий, у него же находились и ключи от клеток. Поэтому заключенные покидали свои места (например, чтобы сходить в туалет или умыться) только во время смены часового, по одному, под прицелом автомата и угрозой двух штык-ножей. С одной стороны коридорчик упирался в дверь, через которую Слава сюда попал, а с другой имел продолжение уже с нормальными кирпичными стенами. Там, в этом продолжении, имелись ответвления в туалет и пару подсобок, а заканчивалось оно вторым выходом. Собственно, этот выход вел не прямо на улицу (пост находился на втором этаже здания), и за железной створкой имелась глухая лестница вниз и еще одна дверь. Ключ, опять же, у разводящего.
Пациентов здесь не лечили. Несмотря на то, что все заведение имело статус лечебного, местных постояльцев врачи наблюдали только с одной целью — выдать заключение о симуляции и вернуть подследственного в нежные руки военного трибунала. Потому как, невменяемого осудить закон не позволял. Как правило, врачам это удавалось довольно легко. Но бывали и исключения.
Одно такое исключение Слава и увидел сразу, как вошел. Этот парень с приметной наколкой на плече в виде эполета, которую он с удовольствием всем демонстрировал, присутствовал здесь и два года назад, а судя по рассказам старшекурсников, и раньше. Этакая достопримечательность. Все знали, что он к
— Ха! Никак Крот, — на память этот «больной» явно не жаловался.
— Привет, Поручик, — Слава уже заметил в одной из клеток лежащего на кушетке лицом к стене Димона. — Ты еще здесь?
— А нравится мне тут, — широчайшая улыбка. — На воле меня давно никто не ждет, а тут общество.
— Не разговаривать, — буркнул краснощекий крепыш.
Поручик мгновенно бросился грудью на прутья решетки.
— Ты че, козел? Закрой хавальник, пока я тебе весь пост не обосрал, затухнешь вылизывать перед сдачей, — угроза была вполне реальна, и сторож обиженно засопел.
— Ну… Ты это… Давай, накладывай, — обратился часовой к Славе, сердито поглядывая в сторону Поручика. — А то смена скоро…
— Я быстро, — Кротков с улыбкой повернулся к часовому и заменил воздух стеклом…
С каждым очередным применением этой команды двигаться в стекле становилось все легче. Сейчас Слава уже почти не ощущал боли в мышцах, и сопротивление движениям исходило скорее извне, от густого воздуха, а не от собственного организма. Это походило на движение в воде и, надо признать, стало уже достаточно приемлемым.
Обнаружив у себя перед носом холодные серые глаза забинтованного разносчика пищи, а у горла не менее холодное острие штык-ножа, крепыш машинально схватился за пустые ножны и выпучил глаза.
— Ты это… Ты чего?
— Молчи и слушай, — голос Славы звучал еще более холодно. — Я не хочу тебя убивать и не буду. Ты мне не нужен.
Штык-нож молниеносно покинул свою позицию и со стуком вошел в ножны на ремне часового. Крепыш судорожно сглотнул, осторожно дотронулся до рукоятки и тут же с коротким вскриком отдернул руку.
— Не трогай, в следующий раз получишь ожог второй степени, — ледяные глаза по-прежнему были на месте, и часовой не мог отвести от них завороженного взгляда.
Два постояльца наблюдали за происходящим. Поручик задумчиво, а повернувшийся на Славин голос Димка — с легкой улыбкой. Третий присутствующий пациент не проявлял никакого интереса и тупо пялился в решетку. Имелись все основания полагать, что этот псих — настоящий.
— Мне только нужно выйти отсюда через другую дверь.
— А у меня нет ключей от наружной, — Крепыш, похоже, испытал некоторое облегчение. — Только у разводящего. И от нижней тоже.
— Знаю, не дурак. И поэтому мы сейчас тихонько подождем смену, и ты их сюда спокойно впустишь, — заметив, что оппонент открыл рот для возражений, Слава чуть прибавил металла в голосе. — И не вздумай дергаться. Одно неверное движение и…
Крепыш, схватившись за живот, согнулся пополам и рухнул на колени. Его лицо покраснело еще больше, а рот судорожно выбирал между попытками закричать и вдохнуть. Славик наклонился к самому уху часового.
— Я ничего против тебя не имею, но если ты меня не послушаешься, эта боль тебя не отпустит никогда.
Кротков щелкнул пальцами, и крепыш, расслабившись, тяжело завалился на бок.
— Стой! Кто идет? — часовой подошел к двери, услышав звонок.
— Идет разводящий со сменой, — ритуальная фраза с той стороны.
Сослуживцы посмотрели друг на друга сквозь окошки, изнутри — сердито и виновато, снаружи — устало и безразлично.
— Отворяй живее, — щуплый младший сержант-разводящий поправил на плече автомат и провернул ключ в замке со своей стороны. — Я поужинать не успел, обратно хочу скорее.
Крепыш открыл дверь молча и посторонился.
— Все нормально? — разводящий, собственно, ответа не ждал и сразу пошел по коридору.
Поравнявшись с приоткрытой дверью в туалет, он обернулся к закрывающему на ключ вход часовому и строго поинтересовался:
— Почему туалет нараспашку?
Ответа он услышать не успел. Мелькнула какая-то тень, и вот он уже сидит, прислонившись спиной к стене, не в силах пошевелиться, а прямо перед ним стоит какой-то здоровяк в синей больничной пижаме и с его собственным автоматом в руках.
Кряк.
А подчиненные лежат рядышком и мирно посапывают.
— Ты кто? С ума сошел? — младшему сержанту как-то не верилось в происходящее. — Да тебя ж…
Кротков ухмыльнулся.
— Что ж, вопрос вполне адекватен месту действия. Извини, друг, и против тебя я ничего не имею, хотя и вынужден тебя чуток огорчить. Не повезло тебе.
Связка с ключами тоже в руке диверсанта. И он уже направлялся к клеткам!
— Сейчас мы с моим другом покинем это гостеприимное заведение. Надеюсь, вы, как и положено, приехали на машине? — Слава выпустил все еще молчаливо улыбающегося Димона из клетки.
