запирает дверей. Это священное место, и они там доверяют друг другу. А может быть, им просто нечего запирать. Видишь ли… — Тас задумался. — Я всегда недолюбливал дверные замки, однако теперь мне начинает казаться, что жить без замков было бы много скучнее. Я побывал в нескольких комнатах… — Тас блаженно отметил ужас, промелькнувший во взгляде Карамона. — Поверь мне, там не на чем остановить взгляд. Может быть, ты подумаешь, что в комнате Фистандантилуса все не так, но ты ошибаешься — свои колдовские принадлежности он держит где-то в другом месте. Мне кажется, он использует свою комнату только в те дни, когда ему необходимо появляться при дворе. Кроме того, — воскликнул кендер, осененный блестящей догадкой, — ему нет нужды беспокоиться, поскольку единственным злым обитателем Храма является он сам! Ему не от кого защищаться, кроме как от самого себя!
Карамон, который уже давно не слушал излияний Таса, пробормотал что-то невнятное и продолжил свои расхаживания по комнате. Кендер нахмурился. Ему внезапно пришло в голову, что он и Карамон почти сравнялись во зле с черными магами. Эта мысль помогла ему принять решение.
— Мне очень жаль, Карамон, — сказал он, — но боюсь, я больше не смогу тебе ничем помочь. Кендеры не слишком принципиальны, когда речь идет об их собственных или даже о чужих вещах, но я ни разу не слышал, чтобы кендер замышлял убийство! — Он вздохнул и продолжил дрожащим голосом; — Я думал о Флинте и Стурме… Ты сам знаешь, что они бы этого не одобрили. Особенно Стурм, он был так щепетилен во всем, что касалось чести… То, что ты собираешься сделать, не правильно! Если мы осуществим твой замысел, мы станем такими же, как Фистандантилус, даже еще хуже.
Карамон открыл было рот для ответа, но тут дверь в их комнату распахнулась, и на пороге показался Арак.
— Ну как дела, парень? — ухмыляясь, спросил он. — Ты сильно изменился с тех пор, как попал к нам в школу.
Гном похлопал Карамона по мускулистой руке, а затем с размаху ударил кулаком в живот.
— Твердый как сталь, — довольно хрюкнул он, тряся в воздухе отбитой рукой.
Карамон с отвращением посмотрел на Арака.
— Где мой костюм? — спросил он. — Уже почти полдень.
Гном указал на корзину, которую он принес с собой.
— Здесь твой костюм. Не переживай, тебе не потребуется много времени, чтобы одеться.
Карамон поднял корзину и заглянул внутрь.
— И это все? — обратился он к Перагасу, который как раз появился в дверях.
— Все! — хихикнул гном. — Я же говорил, что тебе потребуется не много времени на переодевание!
Карамон сделался красным, как свекла. — Я… я не могу так… — промямлил он, опустив корзину на пол. — Ты же сказал, что среди публики будут женщины…
— Которым доставляет удовольствие каждый дюйм твоей бронзовой кожи! — насмешливо прогудев Арак. Потом улыбка слетела с его лица, и оно в один миг потемнело от гнева. — Надевай живо, олух! — прикрикнул гном. — Думаешь, за что они платят? За эти ваши кривляния? Не-ет, приятель, они платят за вид обнаженных тел, покрытых потом и кровью. Чем больше крови — настоящей крови,
— тем лучше!
— Настоящей крови? — Карамон поднял голову, и глаза его сверкнули. — Что ты хочешь сказать? Прежде ты говорил другое…
— Ба! Ты теленок, Карамон! Подготовь его, Перагас. Объясни ему, что почем в этой жизни. Пора тебе подрасти, Карамон, пора, моя красивая куколка!
Гном гортанно рассмеялся и, громко хлопнув дверью, вышел.
Лицо Перагаса, приветливое и открытое в обычные дни, сегодня казалось ничего не выражающей маской. Он избегал смотреть на Карамона, и глаза его были пусты.
— Что он имел в виду? — спросил Карамон. — Что значит — подрасти? Что такое «настоящая кровь»?
— Вот что, — сказал Перагас, не обратив никакого внимания на вопрос Карамона, — я помогу тебе с этими игрушечными доспехами. К ним надо немного привыкнуть: они красивы, но пробить их ничего не стоит. Публика, как известно, любит вид помятых доспехов.
С этими словами он достал из корзины тонкий наплечник и принялся прилаживать его на Карамоне. При этом он зашел гиганту за спину, по-прежнему стараясь избегать его взгляда.
— Они же золотые, — с удивлением заметил Карамон. Перагас утвердительно кивнул.
— Скорее масло остановит нож, чем эти штуки помогут в нормальном бою. — Карамон ощупывал доспехи. — А нагрудники? Любой меч рассечет их без труда!
— Да. — Перагас неестественно рассмеялся. — Как ты сам видишь, лучше сражаться голым, чем в этих доспехах.
— Стало быть, мне не о чем волноваться, — вытаскивая из корзины кожаную набедренную повязку, хмуро заметил Карамон.
Повязку также богато украшали золотые пластинки, но она была такой узкой, что не скрывала почти ничего из того, что должна была скрывать. Когда Карамон наконец оделся, даже кендер не мог смотреть на него без чувства некоторой неловкости.
Перегас уже собрался уходить, когда Карамон остановил его на пороге.
— Лучше скажи мне все сразу, друг, — попросил он. — Если, конечно, ты все еще мой друг.
Перагас пристально посмотрел на Карамона и пожал плечами:
— Я думал, ты уже догадался. Мы используем заточенные мечи. Конечно; при выпадах они проваливаются в рукоятку, но при рубящих ударах… — Он прищурился.
— Словом, бывает, что кровь течет по-настоящему. Поэтому мы стараемся поменьше рубить.
— Ты хочешь сказать, что на арене можно получить настоящую рану? — переспросил Карамон. — Значит, и я могу кого-нибудь ранить: тебя, Киири, Рольфа, Варвара… Что еще может произойти? О чем еще ты не сказал мне, друг?
От волнения и гнева Карамон почти кричал, но Перагас по-прежнему оставался холоден.
— Как ты считаешь, откуда у меня эти шрамы? — спросил он. — Думаешь, я в детстве выпал из колыбели или меня кошка поцарапала? Ладно, когда-нибудь ты все поймешь. Сейчас у меня нет времени на объяснения. Просто доверяй нам — мне и Киири. Следуй за нами и держись поближе. В первую очередь остерегайся минотавров: они — рабы собственной свирепости. Никакой хозяин и никакой Король-Жрец им не указ. Да, они согласились подчиняться правилам, но лишь из боязни, что их отправят назад, на Митрас. А зрители… зрители их любят.
Трибуны ликуют, когда минотавры устраивают кому-нибудь небольшое кровопускание.
А если кто-то из них почует кровь, он уже не может управлять собой.
— Убирайся! — прорычал Карамон.
Перагас некоторое время молча смотрел на него, потом повернулся и пошел прочь. В коридоре он, однако, остановился и, держась за ручку двери, сурово сказал:
— Послушай, друг, шрамы, которые я получил на арене, — это мои награды, мои знаки отличия. Каждый из них для меня дороже, чем для рыцаря — новая пара шпор, полученная из рук главы Ордена за доблесть! Это единственная награда, которую нам удается получить за свое геройство! На арене свои законы чести, Карамон, и они не имеют ничего общего с законами чести всех этих рыцарей и благородных господ, что сидят на трибунах и смотрят, как мы, рабы, пускаем друг другу кровь ради их удовольствия. У нас особая честь, именно она помогает нам выжить.
Перагас замолчал. Может быть, он сказал бы что-то еще, но Карамон упорно смотрел в пол, отказываясь замечать его присутствие и никак не реагируя на его слова.
— У тебя есть еще пять минут, — сказал в конце концов Перагас и в сердцах хлопнул дверью.
Тасу очень хотелось высказаться, но он только взглянул на лицо Карамона и понял: сейчас не время.
Если идешь в бой с мрачным настроением, то обязательно заработаешь дырку, сквозь которую оно улетучится.
Карамон никак не мог вспомнить, кто из старых военачальников сказал это, однако по личному опыту знал, насколько это верно. В бою твоя жизнь во многом зависит от того, насколько надежно прикрывают тебя твои товарищи. Перед боем все ссоры и споры необходимо улаживать. Карамон никогда не относился к
