родимый роддом.
Не волнуйтесь, с детёнышем всё было о'кей. Его «раздышали», он порозовел. Запоздало, но очень громко заорал, наверняка что-то возмущённо-матерное. В общем, новый гражданин США появился на свет в городе Бостоне в замечательной клинике, где любят и ценят жизнь.
Операция была завершена успешно. И не медленно, а — методично. Эти замечательные врачи никуда не торопились. Они точно знали: возникни ургентная ситуация — у них будет свободная операционная, инструменты, операционное бельё и медикаменты. А не только «авось» и «такая-то мать»! Так что честь и хвала им.
«Тётя»
Сегодня ночью я стояла на невероятно красивом плато. Явно искусственного происхождения. Невероятно стильно, но строго наряженная, с изысканным деловым портфелем, стоящим у ног. Было светло, тихо и невнятно. Я крутила головой. Видимо, кого-то ждала. Хотела было закурить, но тут появилась цыганка. В дублёнке, платке и цветастых юбках.
Я взяла в руки свой дорогущий сундук. А она мне ручкой махнула. Мол, не затем я сюда пришла! Дура ты, а не Татьяна Юрьевна!
Потом я делала лабораторную по химии. Каталась по одесской школе номер 118, что на Советской Армии, угол Книжного переулка, — «Зелёный фургон» смотрели? Эпизод с ограблением банка. Так вот, не банк это никакой, а библиотека в том самом Книжном переулке. Сейчас даже не знаю, что там, — на жутком лифте каталась. Лифт был огромный. В лифте был паркет. Лифтёром был актёр Соловьёв. Когда-то он мне жутко нравился. В восьмом классе нашу гоп-компанию из десяти человек сняли в больших эпизодах к какому-то фильму — даже названия не помню, представляете? Соловьёв сказал, что я похожа на молодую Чурсину, и я долго плакала, потому что считала многоуважаемую Людмилу уродиной. Помню, увидав фильмец, решила, что и я уродина. Наверное, поэтому и название забыла напрочь. Ровесники должны помнить — там юный Вовка Пресняков завывал про синий Зурбаган. Эпизоды сильно порезали, но в паре кадров мы остались. Я, Анька, Олег и ещё один по кличке Хер Сонский. Нет, Красавчика в этом фильме не было. Но киностудия — это такой большой табор. Лифт ехал долго. Мы с Соловьёвым любезничали. А потом оказались в огромном помещении, где сидел профессор акушер-гинеколог из совсем другого моего пространственно-временного измерения, а бабушка Козырь Нина Николаевна — жена своего мужа и доктор анатомических медицинских наук — гоняла по кругу на спортивной алой «Тойоте» своего внука. А потом снова пришла цыганка. Та самая. Она пришла со шваброй. Вытерла с пола околоплодные воды, посыпала линолеум наструганным парафином, посмотрела на меня строго и говорит:
— Не время тебе, хохлушка, охотящаяся за московской пропиской, писать мемуары а-ля «Час волка» Игоря Боровикова! Потому что я первая в очереди!
Я аж ликёром «Моцарт» поперхнулась и отвечаю:
— Если я хохлушка, то ты — алжирская женщина!
— И шо? Всё равно я здесь первая стояла!
Мне так стыдно вдруг стало, и я… проснулась.
«Как-то в Алжире одна наша дура, врачиха-гинеколог (я же в этой стране пахал переводчиком группы советских врачей), была приглашена на местную мусульманскую свадьбу. А там возьми и ляпни:
— Желаю вам большого счастья и не очень много детей.
Поскольку долго наблюдала алжирских баб и так им сострадала, что пожелала иметь поменьше детей, чтобы стать людьми, а не машинами для продолжения рода человеческого. Так на той свадьбе её чуть было не побили, столь возмутило всех подобное пожелание».
Цыганки рожают в ста процентах случаев в обсервационном отделении. И не потому, что больные или «грязные», а потому что — необследованные. Цыгане есть разные. Цивилизованные и не очень. Образованные и не умеющие читать и писать. Что правда, все они чудесным образом умеют считать. И ещё они, как правило, живут кланами. Хорошо это или плохо — не мне судить. Хорошо или плохо то, чем они занимаются? Я откуда знаю, чем ВСЕ занимаются на этой планете. Но клановость как таковая очень близка мне по духу. Но не собираемся мы, увы, как в доме деда, за большим круглым столом. Не печёт уже моя бабка огромное количество пирожков с капустой, яйцами и яблоками. Да многоэтажные кулебяки в «косичках» с мясом, рыбой и грибами. Да на всех про всех — кто в доме живёт, гостит или просто за спичками зашёл…
…Цыганки рожают почти без проблем. За всё время была только одна, но это отдельная история.
В родах цыганки «умирают». Им так плохо, что «зачем м
— Ой, тётя, мине так плохо!
— Я не тётя, я — Татьяна Юрьевна. Вот у вас там свои правила и понятия, а у нас — свои. У нас надо «Светлана Ивановна», «Татьяна Юрьевна», «Пётр Александрович», понимаешь?
— Ой, патом будит «Татьяна…». Э? А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Схватка. — Патом вот это будит длинно сильно, я лучше тётя, да?
И бродит, и ходит, и воет. Но не по-настоящему. Видно, что для неё это — спектакль. Её маленькое представление. Но она настолько в роли, что Станиславский верит раз и навсегда!
А-а-а-а… О-о-о… У-у-у… Э-э-э… Ой, ромалы!
— А поедемте-ка к цыганам, Пётр Александрович!
— Пошто, душа моя, Татьяна Юрьевна, ехать, когда табор сам к нам пожаловал!
— Вы правы, душенька Пётр свет Александрович, выйду-ка я в приём, негоже заставлять ждать столь почтенную публику!
— А и правда, сходите, голубушка моя разлюбезная Татьяна Юрьевна! Любушка Светлана Ивановна, а нет ли у нас, вселенскую мать нашу, бубна где заначенного, по голове нашей роженице — как зовут?
— Мария, дядя.
— …Марии нашей по голове настучать!
А-а-а-а… О-о-о… У-у-у… Э-э-э…
А в приёме ромалы.
— Ой, доктор, чтобы у Машки всё хорошо, так у вас тут из кранов шампанское будет литься и всех золотом увешаю. — Это барон. Машка — его дочь.
— Да оставьте себе ваше шампанское. Вы нам лучше лекарства купите из списка. Вашей Маше не сгодится — другому кому.
И не будет ни шампанского, ни лекарств — уж поверьте! Дырка от бубна будет.
А-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Машенька в родзале. Рожает как кошка. Или — коза. Как коза. Я видала на Волге. Лет в семь. Очень удивилась. Из козы что-то вылезло. Перламутровое. А бабка говорит: «Рубашку надо вскрыть, чтобы не задохнулся!»
«Рубашка» — это околоплодный пузырь. Помните? — в «рубашке» родился. В околоплодном пузыре. Я в околоплодном пузыре родилась. Мать рассказывала, акушерка очень удивлялась. «Впервые вижу, — сказала матери, — чтобы не цыганка в «рубашке» родила. Счастливая у тебя дочь будет». Не наврала. Я счастливая. А уж акушерка, которая меня принимала, куда больше цыганок, чем я, видала. Четвёртый родильный дом. Я на Пересыпи родилась. Родители в Одессу на лето поехали. Тогда — только на лето. А у родни дом был в Усатове. Там тоже цыган много.
Машенька родила. В «рубашке». Это видеть надо — человеческий детёныш, чай, побольше козлёнка! Во время потуги в половую щель надувается… перламутровый пузырь. Круто.
Младенец когда в смазке — это не «рубашка», это он слегка (или у кого как) недоношенный. Это вам акушерки врут, чтобы успокоить. «Рубашка» — это околоплодный пузырь.
Родила. Естественно — ни разрыва, ни царапинки. Через полчаса уже сидит на каталке, как горный орёл, и хохочет. Ты просишь, чтобы ей кто-то дал по голове пузырём со льдом. А она тебе так лукаво:
— Тётя! Отпусти! Всё равно убегу!
Знаем мы про их цыганские обычаи. Вам не буду рассказывать. Знаю, что убежит. Вздыхаю.
— Сколько классов закончила, Машенька?
— Три! — Очень гордо. Очень.
— Ну, пиши, Машенька.
— Чего писать? — Старательно держит ручку.
— Пиши: «Я, такая-то такая-то, прошу отпустить меня домой. О последствиях предупреждена. Ребёнка обязуюсь забрать». Написала? Покажи.
Беру листок бумаги. На нём — корявым детским почерком написано:
— Машенька, что же ты написала, мать твою так-растак?!
— Что ты продиктовала, то я и написала!
— Переписывай ещё раз. — Вздыхаю. Диктую. — Я, Мария Иванова, прошу… — И так далее.
Заберёт Машенька ребёнка. Цыгане детей забирают. Или барон заберёт. Или муж. Муж придёт в дублёнке и тёплых сапогах с выводком детей. Девочки будут с непокрытой головой и в сандалиях. И в дублёнках. А потом придут ешё раз — через год, или через три, или через десять-четырнадцать лет — взять справку о рождении. Потому что паспорт, менты, учёба, закосить от армии. И будем мы идти в архив и статотдел. И получать в кабинете главврача за «грехи» другого лекаря. Как кто-то сейчас — за мои. И будут цыгане мучительно вспоминать, когда рожали. На Пасху? На Рождество? А, нет. Тогда, кажется, жарко было. И будут обещать золотые горы и уходить не попрощавшись. И будут тащить тебе бутылку ликёра «Моцарт» и нарочито-театрально благодарить. По-всякому. Они же разные — цыгане. Они своими гордятся. Они, где рожают, не воруют. Но и не…
