военные учёные в благодарность за свою спасённую мартышку…
— А как её звали? — вдруг спрашивает второй американец.
— Её звали… Её звали… Джеки. В честь Джеки Кеннеди! — «Мля-а-а-а, а это ты зачем ляпнула?» — Потому что наши военные, которые учёные, они очень любят Джеки Кеннеди и любили Джона Кеннеди. Джона Фицджеральда. Да. И вот, значит, спасённая мартышка… То есть военные. Которые учёные, дарят нашему чиф-оф-департмент[57] целых два ящика вот этого прекрасного стратегического, уникального, неповторимого, завораживающего, целительного мыла. — Просто я недавно выучила много английских прилагательных, и мне хотелось поразить их воображение. Судя по выражению их лиц, эффект был достигнут. Теперь мне оставалось только сообразить, чем же это мыло так стратегически уникально.
— Так в чём же это мыло так «бест оф зе бест»? — не отстаёт неугомонный доктор американских медицинских наук.
— Ту самую мартышку…
— Джеки Кеннеди? — уточняет второй.
— Да, её… Значит, ту самую мартышку мыли вот этим самым мылом. Два раза в день. Утром и вечером. А мартышка была специально заражена ВИЧ самого что ни на есть термоядерного типа. С экспериментальной целью. Так вот… — «Ну давай, соображай!» — Так вот, у мартышки в крови значительно снизился уровень репликации вируса, увеличилось количество CD4-лимфоцитов и вообще иммунный статус, представляете?! Все данные экспериментальных и лабораторных исследований запротоколированы и хранятся под грифом «top secret», понимаете? Так что если что… — Я шумно выдохнула и пропела из Высоцкого: — «Пятьдесят шестую дают статью, говорят: «Ничего, вы так молоды».
Очумевшие американцы явно не представляли и не поняли. Естественно. Владимира Семёновича a-capella я исполнила, естественно, по-русски.
— Ну, ты, Юрьевна, даешь! — восхитилась санитарка. — Так лопотать по-английски.
— Иди в жопу! — проворчала я. И только тут, переключивши регистр на рашн-реальность, заметила, что американцы, внимая мне вполоборота, всё мылят и мылят руки несчастным, оболганным мною донельзя хозяйственным мылом.
— Вот только почему с нею HELLP-синдром приключился, как бы до сих пор неясно. Впрочем, вы не беременные, воздействие мыла локально и недолгосрочно, статистической достоверности на одной мартышке не вывести, так что вам, по большому счёту, ничего не грозит.
Американцы синхронно швырнули несчастные замыленные брусочки в раковину и как по команде уткнулись чуть ли не носами в свои ладошки, видимо в поисках петехий, экхимозов[58] и прочих стигм кровоизлияний и разрушений эритроцитов и тромбоцитов. Ничего, кроме «рук прачки», являющихся, как известно, признаком переношенности у младенцев и долгого пребывания в воде у потерпевших ко—аблекрушение, они там не обнаружили. И, рассмеявшись, хором спросили меня:
— А что было с Джеки?
— Она вышла замуж за Онасиса. — Это правда, придраться не к чему.
— А каков же состав этого мыла? — спросил тот, что постарше, укоризненно взглянув на меня.
— Это же государственная тайна! Откуда я могу знать государственную тайну?!
— Наверное, уже всего готово. Пройдёмте в операционную, — опомнился PHD[59].
Конечно, готово. Светлана Петровна уже извлекла на свет божий младенца живого доношенного не то очень смуглого, не то чрезмерно гипоксичного после двух суток родов в условиях слабости родовой деятельности, и он радостно завизжал что-то по-таджикски.
Пока санитарка надевала на операторов-международников халаты и завязывала им, не приспособленным к таким девайсам, тесёмочки на рукавах, начмед уже ушила матку, предварительно осуществив все необходимые процедуры. Операционная сестра лихо ассистировала ей, а горемычные американцы дожидались подачи перчаток.
Немного поассистировать им всё же удалось. Доктор наук узлы вязал, а просто доктор — зеркала держал. Я было попыталась сбежать, чтобы закурить свою совесть, но не тут-то было.
— Куда?! — зашипела начмед. — Стоять! Слышала я краем уха, что ты им там несла. Иди, стой около анестезиолога. Я тебе потом покажу мартышку!
— Мартышкину мать! Тёщу Онасиса, — строго сказал анестезиолог, и мы заржали. Даже начмед захихикала в маску.
Американцы сосредоточенно смотрели в таджикскую рану, где порхали руки русского чифа акушерско-гинекологического департамента.
— Татьяне Юрьевне надо завязывать с врачеванием. По городам ходить, концерты давать, — вовсю ехидничала Светлана Петровна за рюмкой коньяка поздно вечером в кабинете, куда были призваны избранные. — Или в представители фармфирм податься. Обогатится. Она тут простое хозяйственное мыло американцам так разрекламировала, что они слёзно умоляли меня дать им пару кусочков.
— А ты чего? — спросил у начмеда отсмеявшийся Иван, утирая слёзы.
— Я сказала, что дала подписку о нераспространении сей целительной субстанции. А то вернутся в свои звёздно-полосатые и давай в CDC-центре [60] мыло наше родимое под микроскопом смотреть и на молекулы расчленять.
Я судорожно сглотнула.
— Что ещё? — подозрительно посмотрела на меня начмед.
— Поздно! — трагически провещала я. — Они за мной целый день таскались, попрошайничали. Сил уже никаких не было.
— И? — угрожающе пробасил Иван Васильевич.
— Ну и вот. Взяла у старшей медсестры коробку и торжественно им вручила под честное слово о неразглашении. Они пообещали передать эту коробку в хоспис. Для врачей, которые работают с больными в терминальных стадиях СПИДа. С целью, так сказать, ещё большей профилактики.
К сожалению, врачебная этика не позволяет мне сказать, что, пока я сидела за столом, главврач и начмед валялись «пацтолом». Хотя это чистая правда. Отмытая до блеска хозяйственным мылом.
«И снова здравствуйте!»
— Юрьевна, пойдём покурим.
— Пойдём.
— Ты заказала Ивановой плазму?
— Да. Ты можешь просто курить. Всё уже обсудили на «пятиминутке».
— Хорошо… А Петрова как?
— Иди в жопу. Всё написано в истории.
— Слышь, Юрьевна, родственники Сидоровой приходили?
— Ты тоже — в жопу!!!
Юрьевна скатывается кубарем на лифте в подвал — полминуты. Переодевается — две минуты. Ищет ключи от машины — полчаса. Выходит на улицу — тридцать секунд. Ищет машину — двадцать минут. Находит. На том же месте, на котором поставила вчера вечером. Садится. Пытается ехать. Понимает, что это — ручка переключения передач и её не надо держать, как «писчее перо». А пуговицу мужу на свитер опять не пришьёшь — инструмент забыла. Как они шьют без иглодержателя, эти женщины?! На светофоре засыпает. На следующем светофоре засыпает. На следующем светофоре засыпает. Каждый раз просыпается от звонка мобильного.
— Сегодня в пятнадцать ноль-ноль — клинразбор.
— Хорошо, Светланапетр-р-ровна.
— Ты подготовила рецензию?
— Да, Светланапетр-р-р-р-ровна.
— Всё как надо?
— Да! Светланапетровна!
— Где плазма для Ивановой?
— Там же, где обычно, — в холодильнике. Спроси акушерку.
— Петровой твоей капать сегодня то вот, что…
— В истории записано!
— Слушай, к Сидоровой родственники приехали — отказываются платить за лекарство. Так что теперь — с тебя. Потому что из личных запасов было.
— Иди! В!! Жопу!!!
Выпивает кофе прямо в постели. Отрубается, сжимая в левой руке чашку. В правой — телефон…
— Да?!!
— Здравствуйте, Татьяна Юрьевна. Это я — Лена, ну помните, та, которая… У меня, по-моему, воды отошли… Вы не могли бы подъехать?..
— Еду…
Вместо эпилога «Будьте здоровы!»
