телеграфировать снова.
— А если она не сможет? — в отчаянии вскричал Марсеней. — Депеша оборвалась внезапно!
Полковник показал жестом, что он бесконечно сожалеет, но не может изменить решения.
— Тогда я отправлюсь один, — твердо заявил Марсеней.
— Один?
— Да. Я прошу у вас отпуска, в котором вы мне не откажете…
— Напротив, откажу, — возразил полковник. — Неужели вы думаете, что я позволю вам бросаться в авантюру, из которой вы не вернетесь?
— В таком случае, полковник, я прошу принять мою отставку.
— Вашу отставку?
— Да, полковник, — спокойно ответил Марсеней. Полковник Аллегр ответил не сразу. Он посмотрел на подчиненного и понял, что тот в невменяемом состоянии.
— Вы знаете, капитан, — отечески сказал он, — что ваша отставка должна пройти по инстанциям, и я не имею права ее принять. Во всяком случае, это требует размышления. Подумайте и приходите завтра утром. Мы об этом поговорим.
Отдав военный салют, офицеры удалились. Перриньи сопровождал товарища и всячески утешал его. Но несчастный ничего не слушал.
Дойдя до своей двери, Марсеней распрощался с другом и заперся в своей комнате. Оставшись один, он бросился на постель и, утратив присутствие духа, беспомощный, разразился рыданиями.
КАТАСТРОФА
Отсутствие тока с гидростанции продолжалось недолго. Выключенный 9 апреля, около полудня, он был дан снова на следующее утро.
Это случилось потому, что Гарри Киллер стал первой жертвой своего маневра, показавшегося ему вначале очень ловким. Правда, он не давал энергии заводу, но зато и сам лишился ее. Сельскохозяйственные машины, лишенные энергии, передаваемой по эфиру, остановились; электрические насосы, накачивавшие воду из реки в два резервуара — один на заводе, а другой над казармой Черной стражи, — перестали действовать. Через два дня этот второй резервуар, из которого вода распределялась повсюду, истощится, и Блекланд останется без воды.
Наконец, когда настала ночь, город погрузился во тьму, так как никаких других осветительных средств не было; это взбесило Гарри Киллера, тем более, что завод сиял огнями своих мощных прожекторов.
Видя, что партии неравны, деспот уступил и решил дать ток на рассвете 10 апреля. В это же время он позвонил Марселю Камаре, который как раз находился в рабочем кабинете с теми, кого он взял под покровительство. Гости инженера снова слышали, как директор говорил «да», «нет», «хорошо» — слова, представляющие разменную монету таких разговоров, половина которых совершенно непонятна слушателям. Потом, как и накануне, он рассмеялся и прекратил разговор.
Он сообщил, что Гарри Киллер предложил соглашение. Условились, что Киллер снова даст ток со станции, завод же будет оказывать обычные услуги Блекланду. Но соглашение не меняло общего положения, которое оставалось очень странным. Мир устанавливался только в границах договора, в остальном продолжалась война. Гарри Киллер по-прежнему настаивал на выдаче пленников, а Марсель Камаре отказывался их выдать.
В конце разговора Гарри Киллер просил инженера снабдить его жидким воздухом для планеров. Каждый раз, когда они возвращались из путешествия, их резервуары поступали на завод, где их наполняли снова. Теперь же Гарри Киллер лишился жидкого воздуха, и его сорок машин сделались бесполезными.
Марсель Камаре, не желая растрачивать своих запасов энергии и снабжать врага самым мощным оружием, отказал наотрез. Деспота охватила жестокая злоба, и он поклялся укротить завод голодом. Тогда- то инженер бросил трубку, смеясь над угрозой. Остальные, наоборот, приняли ее весьма серьезно. Завод, неприступный благодаря средствам защиты, изобретенным Камаре, был гораздо беднее средствами нападения; кроме того, Камаре не хотел пользоваться даже теми, какие имелись в его распоряжении. В таких условиях осада может длиться бесконечно, и придет день, когда голод заставит завод сдаться.
Камаре, которому Барсак изложил свои опасения, пожал плечами.
— Провизии нам хватит надолго, — уверил он. — На какое же время? — настаивал Барсак.
— Я не знаю точно. Дней на пятнадцать, может быть, на три недели. Но это совершенно неважно, так как через сорок восемь часов мы кончим планер, находящийся у нас в постройке. Я вас приглашаю на испытания, которые мы произведем двенадцатого апреля в четыре часа утра, чтобы не видали из дворца.
Это было радостное и притом неожиданное известие. Планер в огромной степени улучшал положение. Но принесет ли он спасение?
— На заводе сто человек, — заметил Барсак. — Ваш планер не сможет увезти всех, как бы мощен он ни был.
— Он подымает десять, — ответил Камаре, — и это уже неплохо.
— Конечно, — согласился Барсак, — и, однако, этого недостаточно, чтобы выйти из положения.
— Ничуть, — возразил Камаре. — Отсюда триста пятьдесят километров до Сея и семьсот — до Тимбукту, который, быть может, предпочтительнее. Так как мы будем летать ночью, чтобы избежать торпед, планер может делать по три полета в Сей или по два в Тимбукту. Сто пятьдесят человек населения завода, считая женщин и детей, будут освобождены в пять суток в первом случае и в восемь — во втором.
Страх, порожденный угрозами Гарри Киллера, уменьшился при сообщении об этом плане, вполне реальном, и все с нетерпением стали ждать его выполнения.
Два дня показались осажденным бесконечными. Они старались, как могли, убить время и часто прогуливались в саду под защитой стен. Понсен, в частности, находился там о утра до вечера. Постоянно
