— Но вы имеете в виду не это.
— Нет.
— Вы ее убили.
— Да.
Он рассказал Нине про ту девушку, Карлу. Он помнил ее лицо во всех деталях, ее походку. Он мог вспомнить и свои приготовления, хотя ему казалось тогда, будто он думает и делает нечто совершенно другое, вполне естественное. Он помнил, как сидел потом на берегу реки, на том самом месте, где играл в детстве. В ту ночь было темно и холодно и шел дождь. Он сидел на твердой, потрескавшейся земле, рядом лежала отрезанная рука девушки, и нигде не было ни огонька, если не считать мерцающих окон домов на другом берегу. Если отвернуться и прислушаться к шуму ветра, можно было поверить, будто весь мир куда-то исчез, будто ты вернулся назад во времени, туда, где еще не существовало того, что было сейчас для тебя дорого, где мужчины и мальчики могли быть собой.
Сущность того, что он совершил, уже постепенно размывалась в его мозгу, и, как ни странно, его не беспокоило, что его могут найти. Какое-то мгновение ему казалось, будто он сидит на краю мироздания, с трудом понимая, как оно может иметь над ним хоть какую-то власть. Снова повернувшись и взглянув на свет в окнах домов, он понял, что никто не может его увидеть, точно так же, как если бы он постучал в дверь, его никто бы не услышал. Их жизнь была теперь для него закрыта. Идти больше было некуда. Он просто сидел под дождем и прислушивался к звукам природы, пока не стало слишком холодно, и он отправился домой, где съел кусок холодной курицы и пошел спать.
Ничего подобного потом долго не происходило. Возможно, на этом все могло бы и закончиться, остаться реальным, но единственным в своем роде фактом. Но этого не случилось. Карла стала для него первой — но далеко не последней.
Он честно пытался. Он пошел в армию. Он исколесил полмира, пока наконец не уволился и не поселился в приятном городке, где у него появились работа, жена и ребенок.
Но было слишком поздно. Всегда оказывалось слишком поздно.
— Так или иначе, она оказалась глупой девчонкой — та, которая была похожа на Карлу. Действительно тупая как пробка. Родители с радостью поверили, что она куда-то сбежала, уехала в Калифорнию, как все прочие ленивые шлюхи.
— Как давно это было?
— Пятнадцать лет назад, — ответил он, — Это случалось не часто. Я не позволял себе такого. И никогда не трогал женщин из Торнтона или Драйфорда. Один раз — официантку из Оуэнсвилла. Они теперь все в лесу. Никто их никогда не найдет. Но с тех пор, как я начал… я думал, что справляюсь. Конечно, ничего хорошего в том не было, но я пытался держать ситуацию под контролем.
— Ваша жена ничего не знала? Не догадывалась?
Он немного помолчал.
— Она ушла.
— В самом деле?
Он отвел взгляд.
— Нет.
Неожиданно он нахмурился и поднял голову.
— Вы слышали?
— Я ничего не слышала, — ответила Нина. — А что вам послышалось?
Он покачал головой.
— Иногда, во время ночной грозы, она сильно пугалась.
— Ваша жена?
— Она слышала гром и думала, будто это кричит само небо. Она думала, что ночь гневается и ищет, с кем бы расправиться. Я говорил ей, что ничего особенного в этом нет, что это всего лишь шум, подобный тому, который производят играющие дети. Я говорил, что гром — это просто шум, оттого что где-то далеко играет небо.
Некоторое время он молчал, и Нина поняла, что он плачет.
— Джим, — мягко сказала она. — Мне действительно очень холодно. Я плохо себя чувствую. Вы не могли бы… нельзя ли мне взять мое пальто? Можете просто накрыть меня им. Чтобы мне было тепло. Уверена, он не станет возражать.
Однако он все еще ее не слышал, и Нина вдруг представила себе, как раскалывает железным ломом ему башку. Никто из них не слышал ничего, кроме бессмысленного бормотания внутри их собственных голов. Они говорили и говорили, но ни одно слово не достигало собеседника. И ни одно не проникало внутрь.
— Я просто… просто дошел до предела, — хрипло сказал он. — Понимаете?
— Нет, — холодно ответила она. — И никогда не пойму.
Некоторое время спустя вернулся Пол. Нина услышала, как снаружи хлопнула дверца машины и в дом вошли двое. Кто-то подошел к двери и щелкнул замком. Она подумала, что теперь, возможно, ее время истекло.
Однако, спустившись в подвал, Пол наклонился и помог ей встать на колени, а затем подняться на ноги.
— И что теперь? — спросила она, испытывая к нему непреодолимое отвращение.
— Собираюсь взять тебя с собой.
Он снова заткнул ей рот кляпом.
— У меня нет времени выслушивать твои глубокие мысли. Извини, если это хоть как-то тебя обезоруживает.
— Ей холодно, — неожиданно сказал Джеймс.
Он не смотрел ни на кого из них, сосредоточившись на сигарете у себя во рту. Нина даже не была уверена, что он обращается именно к Полу.
Тем не менее тот нагнулся и поднял пальто, то самое, которое целую вечность назад подарил ей Уорд. Он набросил пальто ей на плечи.
— Так лучше?
Нина быстро кивнула, тепло и благодарно, стараясь вести себя так вежливо, как никогда в жизни.
Когда пальто оказалось на ней, она и в самом деле почувствовала легкую тяжесть с левой стороны. Телефон находился от нее лишь в нескольких дюймах. Все, что ей требовалось, — найти способ нажать сквозь ткань кнопку включения, а затем кнопку быстрого набора номера. Это было трудно, но не невозможно. Уорду даже не надо было слышать ее голос. Он все понял бы по номеру, высветившемуся у него на экране…
— Ага, — пробормотал Пол. — Об этом-то я и забыл.
Сунув руку в карман ее пальто, он достал телефон, наблюдая за ее лицом. Как она ни пыталась, ей не удалось скрыть смертельного разочарования.
— Не стоит меня обманывать, Нина.
Когда он нес ее вверх по лестнице, к неверному свету, она мрачно подумала, что он всегда опережает ее на шаг. Ее и всех остальных.
И возможно, так будет всегда.
Глава 31
Когда мы с Джоном въехали на парковку возле бара «Мэйфлауэр», Унгер уже нас ждал. На этот раз он был одет более элегантно — в дорогой черный костюм с темным галстуком — и выглядел совершенно по-другому. Я подвел к нему Джона.
— Быстро добрались, — сказал Унгер. Даже его голос, казалось, звучал четче.
— Как вы сюда приехали?
— На такси. Не люблю водить машину.
— В самом деле?
— Это опасно.
— Опаснее, чем летать?
— Летчики обучены своему делу. А я нет.
Он повернулся к Джону.
— Карл Унгер.
— Джон Зандт.
— Я знаю, кто вы.
Джон нахмурился.
— Что вы имеете в виду?
— Кое-что, и не одно.
Унгер посмотрел на «Мэйфлауэр».
— Может, зайдем внутрь? Здесь чертовски холодно. Бар едва успел открыться, и Хейзел на работе не было. Вместо нее оказалась платиновая блондинка с татуировкой и проколотым языком. Я предположил, что это та самая Гретхен, которая противостояла ухаживаниям Ллойда. Думаю, они вполне подошли бы друг другу. Даже заставить ее приготовить кофе оказалось очень сложной задачей.
Мы устроились в кабинке у задней стены. Унгер положил руки на стол перед собой.
— Ваша подруга так и не нашлась?
— Нет, — ответил я.
— Мне очень жаль это слышать. Но, честно говоря, я здесь для того, чтобы поговорить совсем о другом.
Он подтолкнул к нам листок бумаги. Мы с Джоном прочитали:
«Это наш день. Мы в Америке. Но мы не американцы. Мы в Европе. Но мы не европейцы. Мы не азиаты, не арабы и не африканцы; мы не христиане, не мусульмане и не иудеи. Мы истинные люди. Пора преподать остальным урок, как надо жить».
— Очередной зашифрованный спам?
— Отправлено сегодня в шесть утра. Закодировано по тексту Корана, не больше и не меньше.
