— Смогу.
Через 15 минут, сдав свой взвод заместителю. я сидел в грузовике, увозившем «выловленных» самоходчиков.
В 1228-м самоходно-артиллерийском полку я получил старенькую, но исправную машину. Механиком на ней был харьковчанин Писанко 1927 г. рождения. Худенький, слабенький с красным носом. Но очень исполнительный. Дорогой Писанко! Ты спас мне жизнь, вовремя остановив машину на ночной переправе через Вислу, когда я, идя впереди, неожиданно провалился в пролом настила…
Наводчиком у нас был Мигалатьев — артиллерист еще с Первой мировой войны. Заряжающим — Царев с тяжелой 152-мм самоходки, радующийся тому, что не придется таскать сорокапятикилограммовые снаряды. У нас-то они весили всего по 6.5 кг. Вскоре мы получили инструктаж. как бороться с «тиграми». Небольшого роста генерал-танкист коротко и убедительно изложил суть вопроса: 'Становитесь по две машины. Одна открывает огонь и, пятясь назад, выманивает “Титра'. Когда он подставит свой бок, другая бьет по нему с расстояния не более 300 м'. Наука была предельно простая!
После ночного пяти десяти километрового марша и форсирования Вислы мы зарыли в капониры пять машин нашей батареи на километровом фронте. С восходом солнца немецкая артиллерия начала обстрел наших позиций. Он продолжался до темноты. Так продолжалось трос суток. Я обратил внимание на то. что многие немецкие снаряды не разрывались. Точных подсчетов не вел. было не до того, но примерно из 10 снарядов два не взрывались. Один снаряд влетел в бруствер моего капонира и не взорвался. Сначала мы на него косились с опаской. Потом привыкли и успокоились.
На третьи сутки пошли танки. 'Тигров' среди них не было. Правее нас зарылись противотанковые пушки ИПТАПа (истребительно-противотанкового полка). Стволы их пушек лежали почти на земле. Общим огнем несколько танковых атак было отбито. Оставшиеся целыми немецкие машины уходили назад задним ходом. Очень нам помогли наши штурмовики Ил-2. С небольшой высоты они били по танкам реактивными снарядами, которые едва нас не задевали. При корректировке огня я пользовался перископом-зеркалкой. Но наблюдать через него было неудобно: при выстреле он дергался вместе с машиной. Мигалатьев посоветовал не пользоваться этой железкой, а смотреть напрямую. Сначала от ударной волны, идущей от дульного тормоза, закрывались глаза. Но потом привык и стал четче делать поправки. Место, где мы стояли, было неудачное — чистое поле, и нам во избежание потерь пришлось отойти назад к польской деревне. Жители ее ушли или прятались в подвалах, а стаи ошалевших от страха гусей белым пухом отлетали от мест, куда, разрываясь, падали снаряды.
Моя машина стояла под сливовым деревом и я. не вылезая из башни, все ел и ел вкусные ягоды. На второй день у меня расстроился желудок. На четвертый меня увезли в госпиталь. Там определили: дизентерия. Как вредна неумеренность в еде…
Через 12 дней я вернулся в полк и доложил об этом помощнику начальника штаба. Он сказал: «А у нас был твой однофамилец!» Я сказал: «Так это я и есть». Посмотрев на меня м все поняв, он отдал распоряжение, чтобы меня кормили и в офицерской столовой, и на солдатской кухне. Поблагодарив его, я спросил, когда получу машину. Ответ был прост: когда кого- нибудь из командиров самоходки убьют.
Ждать пришлось недолго. К счастью, никого не убили. Командир полка подполковник Турганов приглядел себе одного лейтенанта из 4-й батареи. Вот туда я и направился. Новый мой экипаж, люди все уже немолодые, встретили меня недоверчиво. Наводчик Щукин и механик-водитель Перепелица годились мне в огцы: им было под сорок, а мне еще не исполнилось и двадцати. А заряжающий Яшка Воронцов был старше меня на пять лет. Надо отметить, что в иерархической лестнице танкового экипажа заряжающий — или, как некоторые выражались, “затыкающий” — был ее нижней ступенькой. Командир самоходки, офицер, был полновластным хозяином своей машины и людей. Идеалом был строгий, грубоватый, но справедливый лейтенант. Мямли, слюнтяи, заискивающие перед экипажем, долго на своем месте не держались Наводчик, обязанность которого состояла в уходе за орудием, приборами наводки и наблюдения, сортировке и раскладке снарядов, — а самое главное, в меткой стрельбе, заменял командира при его отсутствии. Механик-водитель отвечал за работу двигателей, трансмиссии, ходовой части, командовал при заправке бензином или антифризом, следил за аккумуляторными батареями. Он мог поспорить с командиром относительно маршрута движения по пересеченной местности и преодоления препятствий. Нижняя же ступенька чистила снаряды от консервационной смазки, выколачивала грязь из траков, бегала на кухню с котелками и выполняла всю черную работу.
Перепелица и Щукин как бы вскользь проверяли мои знания машины и стрельбы из пушки. Почувствовав, что устройство машины знаю хорошо. Перепелица спросил, а не был ли я механиком СУ-76? Получив утвердительный ответ, подобрел. Через некоторое время, оказав мне честь, предложи;! есть из одною котелка с ним. Щукин и Воронцов ели из другого котелка. Свой офицерский доппаек я передавал в общие запасы. Выполнял вместе с экипажем все тяжелые работы. После нескольких боевых эпизодов, когда мы, подбив немецкий бронетранспортер, стали обладателями различных трофеев- поповских риз, рулона красивого бархата, камней для зажигалок — мои взаимоотношения с экипажем стали нормальными. Хотя я все время чувствовал покровительство старших.
В середине ноября на Сандомирском плацдарме наступило затишье. Артиллерийские дуэли прекратились. Авиация не появлялась. Только у нас в тылу за лесом поднимался аэростат наблюдателей. Наступили холода. Нужно было думать об обогреве машины. На «тридцатьчетверках» было проще. Под днищем разжигали костер из двух, трех бревен и они, медленно прогорая, грели всю машину. Масло на днище шкварчало и пузырилось, в машине стояла вонь, но было тепло. С бензиновой 'коломбиной” такие штучки не проходили. Из штаба пришла директива: для утепления аккумуляторных батарей использовать войлок или собачьи шкуры. Легко сказать, собачьи. Где их взять? В округе все собаки были перебиты или разбежались. Стали углублять капониры, прикрывая их накатом из бревен, досок, и засыпать землей. Каждая передвижка батареи сопровождалась постройкой нового укрытия. Строительные работы стали настолько утомительными, что выход был один: под дулом пистолета приводить землекопов со своими лопатами. К моему удивлению, польские крестьяне, выполняя эти принудительные работы, после их завершения и распития “бимбера” (то бишь самогона) с нашей закуской умиротворялись и уходили домой без злобы. При пяти — восьмиградусном морозе в отделении. где стояла наша “коломбина”, вода не замерзала. В землянке, в зависимости от интенсивности топки, было тепло, а то и просто жарко, и мы обходились без телогреек и шинелей. В конце декабря, за неделю до новою 1945 г., к нам примчался взмыленный адъютант командира полка (бывший мой предшественник командир самоходки) и сообщил, что через час к нам прибудет Высшее начальство из дивизии, армии и фронта. У нас произошел небольшой переполох, так как в землянке стояла металлическая бочка с продуктом брожения сахарной свеклы, которой были засажены все неубранные из-за военных действий окрестные поля. Да и сама эта местность называлась «сахарный завод». Через узкий проход бочку с брагой (исходным продуктом самогоноварения) вытащить было невозможно; выливать ценный продукт было жалко. Приняли решение поставить бочку в дальний угол, закрыть брезентом, завалить шинелями и другим барахлом. Еще была надежда, что через узкий проход в землянку начальство со своими животами не пролезет.
Начальство, не менее десяти человек, прибыло через час. Я встретил всех у спуска в капонир. Командир полка приказал выгнать машину и изготовить ее к стрельбе. Двигатели были заранее прогреты и завелись сразу. 'Коломбина”, приподняв на пандусе свою корму, быстро, но спокойно выехала на поверхность. Приказав Щукину поднять ствол в положение стрельбы на дальнюю дистанцию (17 км), я выскочил из боевого отделения и доложил о готовности. Начальству быстрота и четкость наших действий понравилась, но все, к моему ужасу, направились в землянку. Я, обогнав всех, первым влетел туда и пытался загородить собой злосчастную бочку. Когда же дым от двигателей рассеялся, стало попахивать
