Любовь.ru

— Почему снова?                            

—  К Осокину же ходили.

—  Вот оно, значит, как. Сесть можно?

—  Пожалуйста. — Она кивнула на старое кресло.

Дмитрий Иванов опустился в него неслыш­но, так, что ни одна рассохшаяся деревяшка не скрипнула. Вообще, движения у него были уди­вительно ловкие, сильные и точные. Люба вдруг подумала, что, если эти пальцы сожмут ее горло, оно тут же хрустнет, словно яичная скорлупа. Сильный, спортивный парень, коренастый, плот­ный, хотя и не очень высокий.

—  Так кто под меня копает? А? — спросил Дмитрий. — Этот ваш Самохвалов?

—  Да.

—  А вы тогда кто?

—  Я? — Люба слегка растерялась. — Да, соб­ственно, никто. Женщина.

—  Частным   сыском,   значит,   занимаетесь. А я думал, это только в кино бывает. Сидит себе такая дамочка, клавишами клацает, в монитор поглядывает и все про всех знает. Придушил бы я вас, как котенка, чтобы не путались под ногами. Только я хороший. Мама с папой так воспитали. Женщин убивать нельзя. Уж очень они слабые, женщины. Так?

Дмитрий посмотрел на нее очень вниматель­но. И Люба вдруг заметила, что глаза у него не­большие, но яркие, светло-карие, с зелеными прожилками и точечками, словно отмирающие осенние листья. Опасные глаза.

—  А кого можно? — тихо спросила она. — Ко­го можно убивать?

— Я так понял, что много вы знаете. Догада­лись, значит. А я сначала обрадовался, что Сере-га обратился к психиатру.

—  К психологу, — поправила Люба.

—  Один черт. Лечит — значит, врач. А у Се-реги точно, «крыша» слегка поехала. И, глав­ное, никак не могу понять: с чего? В детстве я ему немного завидовал. Да что там немного! Здорово завидовал. Особенно когда понял, что и ростом и рожей не вышел. Но именно поэтому я стал смотреть на жизнь гораздо проще. Мне-то не надо было каждый день доказывать, что я супермен. Я просто жил. Ел, пил, спал, рос, потом с девушками встречался. Никого не уго­варивал, потому что говорить красиво не умею. Сами в постель прыгали, извините за грубость. А не женюсь, потому что не хочу вперед стар­шего брата. Я же видел, что с Серегой что-то не то. Но вместо того чтобы со мной откровенно поговорить, он стал вдруг от меня шарахаться. А я за брата...

Он вдруг замолчал, сжав деревянные под­локотники кресла с такой силой, что пальцы по­белели.

—  Ведь это я из-за Сереги стал спортом за­ниматься. Ни в чем не хотел уступать старшему брату. На турнике болтался, пока не свалюсь от усталости, все думал -— вырасту побольше, — Дмитрий снова усмехнулся. — Не вырос, но мус­кулатурой оброс... Люблю я его. Родная кровь. А бабы, что бабы? Хоть Гульку взять. Девчонка хорошая, но трепло. Ведь это она мне сказала, что Серега — импотент.

—  Глупость какая!

—  Да? Наврала, значит? А я человека из-за этого убил. — Он сказал это очень спокойно, как о деле обыденном, которое приходится выполнять изо дня в день.

—  Осокина?

—  Его. Если бы он, сволочь, Серегу не трогал, все бы обошлось как-нибудь. Ну, застал он меня со своей Гулькой, так не любил же он ее. Актрисе своей побрякушки дорогие дарил, а Гульке ниче­го. А она девочка с характером.

—  Значит, это к вам Гульнара приходила, а не к Сергею?

—  Куда приходила? — не понял Дмитрий.

—  Домой.

—  Приходила. Чай с родителями пила, раз­говоры разговаривала. Любовь с первого взгляда, да? — смешно передразнил он. — Только я на Серегино не зарюсь. Когда он женился на Гульке, я подумал, что это у них серьезно. И прописку ей сделать согласился. Я первое время верил, что они с Серегой действительно муж и жена. Радовался. Мол, конец проблеме. У брата жена красавица, не будет больше завидовать младшему брату, кото­рый по бабам шляется как неприкаянный. А тут Гулька стала мне на шею вешаться. Звонила, зво­нила целыми днями. Это она любит. Звонить. И го­ворит все время как-то странно. «Да», «нет», «не знаю». А то просто молчит и слушает. И дышит.

—  Но вы все-таки стали с ней встречаться?

—  Встречаться? Скажите лучше спать. Раз Уж у нас частная консультация, я вам как на ду­ху. Как врачу. Так?

—  Тогда как же ваше благородство? Любовь к брату? Девушку-то у него увели.

—  У мужика мозги когда в голове, а когда и...

—  Понятно, — поежилась Люба.

—  Деликатная вы женщина. Замужем, нет?

—  Вдова.

—  Извините. Я уж было подумал — старая дева. Короче, история эта сложная и запутанная. И разобрать, отчего и почему так все случилось, невозможно. Когда Серега сделал глупость и свя­зался с Осокиным, ему надо было все рассказать мне с самого начала, как на духу. А не тогда, когда Осокин юриста нанял, чтобы оттяпать от нашей трехкомнатной кусок жилплощади. Это его игры, Гулька была просто пешкой, поэтому на нее зла не держу. Я пошел к Осокину и сказал ему, где работаю. Попугать хотел, а он, сволочь... Пред­ложил оставить в покое моего брата взамен за информацию, которую я буду ему потихоньку сливать…

—  И вы согласились?

—  А что тут такого? И какая это была ин­формация? С детства не люблю богатых. Ну кого осокинские парни грабили? Пролетариев? Ин­теллигенцию вроде вас? — Дмитрий согнутым пальцем постучал по деревянному подлокотни­ку старого кресла. — Грабили они осокинских знакомых, бизнесменов, которые в свою очередь не стесняются грабить тех, кто на них работа­ ет. Серега уже много лет болтается в частных фирмах. Сколько раз его кидали? Сколько недо­плачивали? Если хозяин на шестисотом «Мерсе­десе» поехал, это значит, что много еще людей по-прежнему ходит пешком. И долго еще будет ходить.

—  А честно на «Мерседес» заработать нельзя?

—  Честно — нет, — уверенно сказал Дмит­рий.

— Значит, вы, современный Робин Гуд, до­говорились с одним преступником, чтобы тот безнаказанно экспроприировал награбленное у других?

—  Здорово вы повернули. Начинаю уважать психологов. Но я еще не сказал, что рассчитывал со временем Осокина посадить. Я, между про­чим, доложил начальству, что внедряюсь в бан­ду. Всей правды, конечно, не сказал, но дело все равно неожиданно повернулось. Пришел я как-то к Осокину, а его дома нет. Ну, мы с Гулей, значит, расположились в комнате...

—  И тут пришел Осокин.

—  Мелодрама, да? Только он не ревнивый муж, а я парень крепкий и с балкона кидаться не стал. Осокин, конечно, стал выступать, Гуль­ка—в слезы. «Я его люблю», — кричит. Меня то есть. Точно мелодрама. Я на это дело посмотрел, посмотрел и говорю: «До свидания, граждане, вы УЖ сами тут как-нибудь разбирайтесь, кто кого любит», и добавил, что у меня теперь столько компромата на Осокина — пусть только попробу­ет тронет Серегу. Ну а Осокин тут стал кричать, что брат мой мало того что дурак, еще и импотент недоделанный. Тут-то у меня в глазах и потем­нело. За Серегу я кому хочешь глотку заткну. Сцепились мы с Осокиным, я со злости шарахнул его по голове первым, что подвернулось под руку. Думал, что не сильно.

Дмитрий Иванов вытянул перед собой руки, внимательно на них посмотрел. Несколько раз сжал и разжал пальцы, и Люба подумала, что необязательно было хвататься за бронзовое пресс-папье. Можно- было и голыми руками.

—  Обычная драка, — негромко продолжал Дмитрий. — И, между прочим, он сам подначил. Зачем про брата так сказал? Но Гулька молодец. Никакой истерики, сразу же стала отпечатки везде вытирать. Кухонным полотенцем. А потом сказала, что позвонит в милицию, и все стрелки переведет на осокинских ребят. «Иди, говорит, я все сделаю». И сделала. Когда парни после смер­ти хозяина зашли к ней добро делить, отдала без звука, что просили. Портсигар золотой, кол­лекцию старинных монет. Сказала, что осталь­ное — в тайнике, и она отдаст после. А тут уж я вступил в дело и вместе с ребятами осокинскую группу задержал. Улик хватило с лихвой. Даль­ше уже было дело техники, чтобы ребята все на себя взяли. Даже убийство Осокина.

—  И дачу Алины Линевой, — усмехнулась Люба.

—  Дачу кого?

—  Вы   слышали   про   украденное   дорогое бриллиантовое колье, которое Осокин подарил актрисе?

—  Колье? Гулька что-то говорила. Не только про колье. Побрякушки ей покоя не давали. Как заговорит про бриллианты, так глаза блестят.

—  Оно у Гульнары? Колье?

—  Да что вы все про какое-то колье! Не видел я никакого колье!^

—  А остальные вещи? Ведь был же у Осокина тайник?

—  Послушайте, я с ней награбленное делить не собирался. Девчонка и так висит на волоске.

Эти ребята когда-нибудь выйдут из тюрьмы, ду­маешь, они простят Гульке. Она потому за меня и цепляется. Звонит каждый день, то слезы льет, то просто в трубку дышит. Ей страшно.

—  А вы их не боитесь?

— Я? Нет. Во-первых, я — закон. Представи­тель власти. Во-вторых, год добровольцем отслу­жил. В горячих точках. Если бы я за жизнь свою боялся, меня бы, как и многих, в гробу оттуда привезли. Смерть трусов не любит. А отчаянных, напротив, уважает.

—  С чего такой вывод?

—  С того, что я до сих пор жив. И то, что я мужик, а не тряпка.

—  А Осокина бронзовым пресс-папье по го­лове?

—  Я ж говорю: в глазах потемнело. Как это у вас называется? А, доктор?

—  Состояние аффекта. И не мне вас судить.

—  Фу ты,  как пышно!   Проще  надо быть, доктор. Короче, я вам все рассказал. Теперь вы скажите, зачем раскапываете дело, по которому приговор уже вынесен?

—  Вы знали Олега Петрова?

—  Петрова?   Нескольких   Петровых   знал, точно.

—  Мой муж — Олег Анатольевич Петров. Следователь, ведущий дело о его убийстве, уве­рен, что именно Олег наводил грабителей на квартиры осокинских знакомых.

—  Бред. Конкретно:  бред. Никакого Олега Петрова в этом деле не было. Убили его, гово­рите?

—  Да.

—  И вы, как честная вдова, хотите знать правду? За расследование взялись, людей стали тревожить. Хотите, я вам помогу?

—  Взамен того, что я никому не скажу о том, что вы убили Осокина? — усмехнулась Люба. — Ловко это у вас получается. А сами поставите в известность начальство о том, что