— Приходилось, — уклонился я от зацветающего было разговора, взобрался на обрыв, перешел улицу и увидел второй, когда-то до пустяков знакомый овраг.
Овраг заполнен прохладными голубыми елями, черемухой, бузиной, звездные скопления цветов перемигиваются с его склонов, мерцают со дна, крыжовник, малина, красная и черная смородина разбегаются по разным направлениям. Овраг превращен в молодой ботанический сад — своеобразный филиал старого, находящегося в третьем, соседнем, овраге.
Старый ботанический еще больше разросся и обогатился редкими деревьями и кустарниками. В густых его зарослях совершенно исчез каменный бассейн с очертаниями Черного моря. Когда-то этот бассейн пленял детское воображение своей миниатюрной схожестью с черноморскими берегами.
Присаживаюсь на траву под узорчатыми листьями бузины, любуюсь неподвижной, насквозь просвеченной водою бассейна, и воспоминания отрочества проходят передо мною. Где они, друзья моей юности, веселые мечтатели, романтики путешествий, строители пятилеток?
В бассейн падают лепестки, и вода морщится от их неслышного прикосновения, белая бабочка пролетает над «Черным морем» и никак не может одолеть шестьдесят сантиметров «Босфора». Бабочку перехватывает солнечный луч, тянет, как на буксире; белые крылышки ее розовеют, и вот опять алые паруса встают над бассейном…
Александр Грин мечтал под бледным небом Вятки, может быть у этого каменного бассейна.
Романтика… Романтика…
Порой незаметно для себя мы вкладываем в старые слова новый, не присущий этому понятию ранее смысл. Романтика еще совсем недавно означала сказочность, несбыточную, выдуманную мечту, как «Зурбаган» и «Бегущая по волнам». Но в годы, когда перо Грина создавало образы этих героев, революция выдвинула на первый план других романтиков — романтиков не только мечты, а свершений. Эти романтики, молодые и страстные, чистые и благородные, закладывали в боях основы прекрасного государства — нашей Страны Советов.
И я приехал в город своего детства, чтобы хоть в общих чертах воссоздать историю жизни коммуниста, командира Железной дивизии Владимира Азина. Имя Азина связано с Вяткой, как дерево с землею, парус с морем, героизм с революцией. Имя Азина, гремевшее над Уральским хребтом и царицынскими степями, это честное смелое имя, мало известно потомкам. Человек, отдавший свою короткую жизнь революции и народу, человек, заслуги которого не меньше заслуг Чапаева и Щорса, забыт совершенно несправедливо. Почему? Как это могло случиться? Имя Азина долгое время упоминалось только как имя предателя. Теперь его надо восстановить и рассказать о нем широкому кругу читателей. Необходимо было разыскать живых свидетелей деятельности Азина, найти архивные материалы.
У меня была для начала единственная слабая ниточка, за которую я мог ухватиться.
Нет, не вятский губернский архив, не скудные экспонаты местного музея — они мало что прибавляют к облику молодого Азина. Есть в городе многознающий человек, он собирает и хранит все связанное с жизнью и деятельностью примечательных людей своего края: факты и документы, истинные происшествия и легенды, песни и поговорки, устные рассказы и подлинные письма. К счастью нашему, такие люди живут почти в каждом городе, во многих селах. Они собственной страстью приговорили себя к поискам всего примечательного и важного для истории родного края.
Я иду к этому человеку.
Высокий худой старик встречает меня на пороге. Выцветшие голубые глаза, рыжие жесткие усы, пергаментные щеки и молодые крепкие веселые руки. Время почему-то меньше всего разрушает руки.
Василий Георгиевич Пленков встречает гостей так, словно они приносят ему неслыханную радость. Он расцветает морщинками, усами, лохматыми бровями, высоким лбом и проводит меня в маленький кабинет, заставленный шкафами. Книги, журналы, газеты. Толстые фолианты и тощие папки, в них архивные документы, газетные вырезки, письма, статьи, очерки, стихи, фотографии.
Перелистываю архивные документы: революционная деятельность, детство Сергея Мироновича Кирова. К. Э. Циолковский в Вятке. Учитель Гоголя — К. В. Шапалинский — наш земляк. Василий Андреевич Жуковский в Вятке. Федор Иванович Шаляпин и Вятский край. О нашем земляке С. Я. Лянгусове, который по приказу Петра Первого водил караваны с товарами в Китай О нашем земляке-радисте Н. Р. Роджикове, который по поручению Ленина передал в эфир первые документы Советского правительства. О Л. П. Радине — авторе песни «Смело, товарищи, в ногу». Герцен и Салтыков-Щедрин в вятской ссылке. Детство Степана Халтурина. Новые документы о ссылке Яна Райниса в Вятскую губернию. Крестный отец Максима Горького — издатель Чарушников…
Государственные деятели и поэты, революционеры и художники, изобретатели и ученые, герои революции и герои колхозного строя, певцы и композиторы, люди всемирно известные и люди бесследно исчезнувшие сошлись в этой маленькой комнате, на окраине города.
Поискам и собиранию этих драгоценных материалов посвящена вся жизнь Василия Георгиевича Пленкова. Никто не давал ему такого задания, не помог в поисках, не выручил средствами, одна только любовь к истории и славе родного края вдохновляла искателя.
— Вас интересует Владимир Мартынович Азин? — Пленков кладет на стол толстую порыжевшую папку. — Я по крупицам собирал документы о жизни его и революционной деятельности. Здесь кое-что есть, — стучит он костяшками пальцев по папке. — Но думается мне, но кажется мне, начинать надо не с архивных документов. На Вятке живут еще азинцы, его соратники, бойцы Железной дивизии. Я сам все собираюсь съездить, побеседовать кое с кем, да на седьмом десятке не легко подниматься в дорогу. А вы поезжайте, поезжайте! Я вам и адреса дам и маршрут помогу составить. Владимир-то Азин со своим отрядом по реке спускался до самых до Вятских Полян. Там свою Железную дивизию создал. А пока возьмите документы, почитайте, поразмыслите над ними.
Я возвращаюсь в гостиницу и погружаюсь в чтение. Уже вечер. За окном сгущаются тени, напряженно ревут машины, поднимаясь по крутой Ленинской улице, зажигаются красные и зеленые рекламы, топот пешеходов напоминает отдаленный морской прибой.
Июнь…
И тогда шел июнь. И, может быть, висела над городом такая же прозрачная ночь…
Пожелтевшие по краям, пожелтевшие целиком страницы воскрешают перед мысленным взором давнее и близкое сердцу время: легендарное время революции.
Отступает шум улицы, и иные звуки слышатся мне…
Так началось мое путешествие в восемнадцатый год.
ПОЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ
Комната в старинном купеческом особняке. Желтый свет керосиновой лампы освещает лица шестерых людей, сидящих за столом. Седьмой стоит у окна. Восьмой прохаживается из угла в угол. При резких поворотах его сабля цепляется за мебель и тихо позванивает.
Человек с саблей был молод, высок, статен. Синие живые глаза, покрасневшие от бессонных ночей, нетерпеливо поглядывали на товарищей. Воротник черной гимнастерки наглухо закрывал, его по-юношески тонкую шею.
У сидящих за столом были тоже утомленные, посеревшие лица. Самому старшему из них шел тридцатый год. Младшему недавно исполнилось двадцать.
Молодые люди, собравшиеся в комнате старинного особняка, были членами Чрезвычайного военно-революционного комитета. Возглавлял его Иван Попов — юноша с круглым, мягким лицом. Пенсне, черные, зачесанные назад волосы. Складки у губ старили лицо Попова, тревожная озабоченность притаилась в зрачках.
Попов отличался от остальных и своим костюмом — черным длиннополым сюртуком, белой манишкой, на грудь вытекал широкий черный галстук.
Рядом с Поповым сидел губернский военный комиссар Малыгин — широкоскулый, крупногубый, с толстым подбородком, добродушными серыми глазами. От квадратной спины и тяжелых рук его словно пахло лесами, цветущей рожью, дегтем смолокурен.
Около Малыгина сутулился Михаил Попов — самый молодой член комитета, маленький и гибкий, как таволожник. Скрестив на груди руки, подсунув пальцы под локти, он напряженно смотрел на человека с саблей. Были в его мальчишеском взгляде и лихость, и озорство, и острое ожидание чего-то большого и важного, которое вот-вот произойдет.
На другом конце стола поместились Капустин и Симонов — беловолосые кареглазые юноши с окаменевшими от решимости лицами.
Седьмой член военно-революционного комитета, Иван Шубин, стоял у окна, заложив за спину руки. Узкие, монгольского разреза глаза, подстриженные и закрученные усы торчали маленькими стрелками. Он только что закончил доклад о текущем моменте, тревожном, требующем принятия крутых и решительных мер.
Весной восемнадцатого года белочехи захватили Иркутск, Омск, Екатеринбург, всю Сибирь до Тихого океана. Английские интервенты заняли Мурманск. Японцы высадились во Владивостоке. Силы контрреволюции стремились соединиться с силами Антанты для решительного разгрома Советов.
По призыву Ленина Москва, Петроград, Нижний Новгород — вся молодая Советская Россия создавала рабочие отряды. Тысячи коммунистов и комсомольцев отправлялись добровольцами на Восточный фронт.
В это грозное время Вятка — вековое гнездо царской ссылки — оказалась форпостом революции. Она же была и местом, в которое со всех сторон страны стекались контрреволюционеры. Здесь под домашним арестом сидели князья Романовы. За стенами Филейского монастыря укрылся епископ Исидор, монархист и друг Распутина. Епископа окружали монахи, лабазники, черносотенцы. В стенах монастыря зрел контрреволюционный заговор: знаменем его являлась фамилия Романовых.
Монархисты и эсеры, анархисты и кулаки, окрыленные успехами интервентов, восстанием белочехов, готовились свергнуть советскую власть в Вятке…
Человек с саблей остановился посредине комнаты, одернул гимнастерку и заговорил, отчетливо и твердо произнося каждое слово:
— Я жду только приказа. Мы готовы разгромить мятежников. Я жду приказа, — повторил он, звякнув саблей.
Становилось понятным: только немедленный и решительный разгром контрреволюции спасет власть Советов в Вятке. И все-таки их было слишком мало — большевистский островок, окруженный водоворотами антисоветских заговоров. Правда, большевики удерживали в своих руках власть, но значительными вооруженными силами не располагали.
Иван Попов снял пенсне, зажал его в пальцах руки, а правой ухватил со стола измятую, грязную листовку и, пристукивая по ней указательным пальцем, сказал мягко, с вятским оканьем, округляя слова:
— Читали, что про нас эсеры языками молотят? — буква «о» словно разорвала фразу, придав ей суровый, упружистый смысл. — Они болтают, что мы кровавые диктаторы, и прочую чушь. Но глупо, но дважды глупо думать, что они просто истеричные болтуны. — Попов скомкал листовку и швырнул на стол. — Клевеща на большевиков и обманывая народ, левые эсеры готовятся к вооруженному выступлению. Листовка эта — открытый вызов нам. Полагаю, наступило время крутых революционных мер, — Попов быстро надел пенсне. — Чрезвычайный военно-революционный комитет должен дать приказ товарищу Азину. — Попов повернулся к человеку с саблей. Теперь лицо его потеряло округлые очертания, щеки напряглись и отвердели, в углах добродушных губ исчезли складки. — Разгромить эсеров — наш революционный долг. Но дело не в одних эсерах. Черносотенцы, царские офицеры, монахи, вятские промышленники подняли головы. Анархисты терроризируют город. Все эти волки пока еще не сошлись в одну стаю. Но обязательно сойдутся. А пока не сошлись, мы обезвредим их поодиночке. — Попов встал, высокий, похожий на учителя в черном своем сюртуке, в белой манишке, словно спрессованной из инея. Голос его зазвенел: — Военно-революционный комитет приказывает командиру Коммунистического отряда товарищу Азину сегодняшней ночью ликвидировать мятеж эсеров и анархистов, поднявших свой черный флаг. — Попов помолчал несколько секунд. — Комитет мобилизует местных коммунистов и комсомольцев. Мы призовем к оружию рабочих…
Члены военно-революционного комитета внимательно слушали председателя. У всех раскраснелись лица, заблестели глаза.
— Не будем терять драгоценного времени, — продолжал председатель. — Члены комитета отправляются в казармы, на фабрики, на заводы — поднимают на борьбу солдат и рабочих. Азин со своим отрядом обезоруживает эсеров и анархистов. Я беру на себя монархистов вместе с князьями Романовыми и епископом Исидором. Вятка останется советской.
Скрипнули отодвигаемые стулья. Члены комитета быстро пожимали друг другу руки и уходили. Они не прощались, не говорили «будь осторожен», «береги себя», они уходили
