Вольной волей жить, Удалой башкой В околотке слыть. (Там же)
Или:
Знать, забыли время прежнее, Как, бывало, в полночь мертвую, Крикну, свистну им из-за леса — Аль ни темный лес шелохнется… И они, мои товарищи, Соколья, орлы могучие, Все в один круг собираются Погулять ночь, пороскошничать. («Тоска по воле»)
Этот разгул, порождаемый избытком матерьяльной силы, является разрешителем всех горестей, всех сомнений. Изменила ли «Лихачу-Кудрявичу» суженая, — он, правда, горюет и падает духом, но не надолго. Если от этой измены и может на время «замутиться свет в глазах его», то не менее справедливо и то, что тут же является у него и всемогущее средство, чтоб избавиться от грызущей его тоски, и это средство — тот же буйный разгул, то же искание приключений, которое при всяком огорчении является ему на помощь, как врач душевный и телесный. Тотчас после постигшего его страшного горя он уже говорит:
В ночь под бурей я коня седлал; Без дороги в путь отправился — Горе мыкать, жизнью тешиться, С злою долей переведаться… («Измена суженой»)
Или:
Забушуй же, непогодушка, Разгуляйся, Волга-матушка! Ты возьми мою кручинушку, Размечи волной по бережку… («Песня разбойника»)
Всего полнее выражает это стесненное, ненормальное состояние души стихотворение «Дума сокола». Вот оно:
Долго ль буду я Сиднем дома жить, Мою молодость Ни за что губить? Долго ль буду я Под окном сидеть, По дороге вдаль День и ночь глядеть? Иль у сокола Крылья связаны, Иль пути ему Все заказаны? Иль боится он В чужих людях быть, С судьбой-мачехой Сам собою жить? Для чего ж на свет Глядеть хочется, Облететь его Душа просится? Иль зачем она, Моя милая, Здесь сидит со мной, Слезы льет рекой;
