Через неделю Леонора принимал директор гимназии господин Штиммер. Мальчик стал перед письменным столом и смотрел на директора своими голубыми пытливыми глазами. Генрих Штиммер провел рукой по совершенно седой голове и ласково улыбнулся, по-видимому ожидая ответной улыбки.
– Удивительный случай, Леонор. Такого в нашей гимназии никогда не было, – начал директор.
– И никогда не будет, – прервал его юноша.
– Что?
– Того, о чем вы собираетесь мне сообщить.
Штиммер зябко поежился в своем кресле. Он всегда чувствовал себя неловко в обществе этого странного гимназиста. Ему всегда казалось, что тот наделен удивительной, дьявольской проницательностью.
– Тебя кто-нибудь предупредил?
– Нет. На эту беседу я рассчитывал давным-давно. Фактически по данному поводу вы должны были вызвать меня по крайней мере месяц назад.
Штиммер вскочил на ноги.
– Ты подслушивал? Подсматривал в щелку?
Леонор слабо улыбнулся.
– Нет. В этом не было никакой необходимости. Во-первых, делать мне в гимназии нечего. Вы, так же как и я, хорошо знаете, что курс наук по программе я изучил еще два года назад и сейчас делаю на уроках все, что мне заблагорассудится. По существу, за эти годы я разделался с университетским курсом математики и физики. Во-вторых, мое присутствие в вашем учебном заведении очень усложняет положение преподавателей. И в-третьих, этот американец, Стенли Коллар, атакует вас уже полгода, чтобы вы отдали меня ему. Кстати, он подходил со своими предложениями несколько раз и ко мне. Я знаю, что, если я соглашусь работать у них, вы выдадите мне аттестат без сдачи экзаменов.
По мере того как Леонор говорил, директор гимназии все глубже и глубже забивался в угол кресла. Его взгляд беспокойно бегал по сторонам. Мальчишка точь-в-точь повторял его собственные мысли. Он был не в состоянии ему ничего возразить. Он только спросил:
– Ты согласен, Леонор?
– У меня нет другого выбора.
– То есть?
– Зачем вы спрашиваете? Вы ведь знаете, что мы с матерью одиноки.
– Но это связано с поездкой в другую страну.
– Я знаю. Если я им нужен, они повезут меня за свой счет.
– Да, конечно, – оживился Штиммер. – Условия труда прекрасные. Оплата очень высока. Работа чрезвычайно интересная.
Лицо юноши не выражало ровным счетом ничего. Он, казалось, весь ушел в себя, думая свои собственные думы.
– … И я понимаю, Леонор, как тяжело привыкать к новой обстановке и особенно к чужим людям! – патетически воскликнул директор.
– Что вы сказали? – как бы проснувшись, спросил Леонор.
– Я говорю, на первых порах тебе будет трудно привыкнуть к другой обстановке и к другим людям. Человек вдали от родины…
– У человека родина – Земля, – сказал Леонор.
– Ну а друзья, товарищи?
– Эти дурачки из нашего класса?
Штиммер вскочил на ноги.
– Вы забываетесь, господин Гейнтц! Не воображайте, что вы необыкновенная личность! Я-то знаю, что ваша гениальность напускная! У вас нет никакой скромности!
Леонор пожал плечами и повернулся к директору спиной.
– Стойте! Вы не смеете так уходить!
– Мне больше здесь делать нечего.
– То есть…
Глаза старика Штиммера выкатывались из орбит. Повернувшись, Леонор насмешливо заметил:
– Странный вы человек, господин Штиммер. Вы меня вызвали для того, чтобы уговорить принять предложение американца. Теперь, когда мы поняли друг друга, вы почему-то злитесь. Где здесь логика?
– Какая логика! Как вы смеете со мной так разговаривать! Вы, вы…
Леонор посмотрел на директора гимназии, как на диковинный экспонат в музее.
Затем он сделал несколько шагов к двери и произнес:
– Скажите господину Коллару, что я согласен ехать куда угодно и когда угодно.
Во дворе его окружили одноклассники.
– Ну как, гений, зачем он тебя вызывал?
– Я уезжаю в Америку, – нисколько не смутившись своего прозвища, ответил Леонор.
– Да ты и впрямь представляешь какую-то ценность для этих янки. Говорят, они никогда деньги зря не тратят.
– Конечно. Я постараюсь продаться как можно выгоднее, – заметил Леонор без тени смущения.
– Не очень-то хорошо звучит – 'продаться', а?
– В вашем мире вообще ничто хорошо не звучит. Но уж если он так глупо устроен, то ничего не поделаешь.
– Почему ты говоришь 'в вашем мире', Леонор? Он такой же наш, как и твой.
Юноша на секунду задумался, внимательно осматривая собравшихся вокруг него товарищей.
– И все же этот мир ваш, а не мой. Все вы миритесь с его невероятно дикими и глупыми порядками. А я нет. Но я ничего один не могу поделать.
– А как бы ты преобразовал этот мир, Леонор?
Тот пожал плечами и ничего не ответил. Отойдя от толпы ребят несколько шагов, он вдруг повернулся и крикнул:
– Никогда не читайте газет. Не верьте ни одному слову наших политических деятелей. Они глупы и тщеславны. Старайтесь глубже понимать законы природы и законы человеческого общества. В самом захудалом учебнике по математической экономике больше смысла и пользы, чем в сотнях томов, написанных словоохотливыми дураками, которые проектируют земной рай, построенный из бестелесных идей и остроумных изречений. Помните закон сохранения материи. Если, ничего не создав, вы что-то для себя получили, значит, вы украли. Не забывайте и закон сохранения энергии. Если вам что-то досталось без затраты труда, значит, где-то на вас работает раб. Никогда не забывайте подводить строгий баланс человеческого счастья и несчастья. Научитесь его измерять, и тогда все станет понятным.
Леонор прекрасно осознавал, что говорил он все это впустую. Его считали заучившимся чудаком, помешанным на строгих формулировках и заумных задачах. Но он иначе не мог. Его душа, если только она у него и была, не допускала никаких компромиссов между истиной и ложью, между глупостью и разумом. Всюду, в живой и мертвой природе, он видел только строгие законы, а люди, к его удивлению, только тем и занимались, что изо дня в день пытались идти наперекор этим законам, при этом совершенно не осознавая свою обреченность. Для того чтобы оправдать неприспособленность жить в сложном мире причинных связей и количественных соотношений, люди придумали мир эмоций, который, попросту говоря, представлялся ему отвратительным, почему-то ненаказуемым кликушеством. Он откровенно мечтал удрать из своего города, уйти от своих тупых однокашников, зажить другой жизнью среди людей, которые, если судить по их именам и опубликованным научным работам, думали и действовали в полном сообразии с логикой и разумом. Леонор жаждал поехать в Америку и работать в одном из крупнейших теоретических центров страны. Гарри Кембелл, Эдвард Геллер, Джон Стробери и другие ученые с мировым именем должны наконец сменить компанию умничающих бюргеров, которые после восхваления гения Ньютона и Вейерштрасса уходили в ближайший бар и травили свой мозг шнапсом.
'Уродство! Какое умопомрачительное уродство!' – думал про себя Леонор.
Он уж хотел было выйти из ворот школьного двора, как вдруг его кто-то окликнул по имени. Он остановился и осмотрелся по сторонам. Справа и слева от ворот росли высокие кустарники. Затейливая металлическая решетка отгораживала двор от Гейне-штрассе.
– Леонор, Л-у…
Это был голос девушки.
– Кто меня зовет? Если я кому-нибудь нужен, зачем прятаться?
В нескольких шагах от него кусты зашевелились, и в них появилась фигура девушки. Несколько секунд она оправляла платье, а затем виновато посмотрела на Леонора.
– Это вы меня звали? – спросил он.
Она кивнула головой.
– Зачем я вам нужен? Кто вы такая?
Она сделала несколько нерешительных шагов к нему.
– Я… Мы учимся в одном классе…
– Вот как. А я вас что-то не помню.
– Мой стол слева от вашего. Меня звать Эльза. Эльза Кегль.
Леонор сделал вид, что смутился.
– Право, не помню.
Высокая стройная девушка, с красивыми, разбросанными во все стороны золотистыми волосами решительно подошла к нему и стала напротив.
– Значит, вы меня не помните? – спросила она.
– Нет, не помню.
– И не читали моих записок?
– Что?
– Я вам посылала записки. Каждый день, иногда в день два раза.
– Один раз я что-то прочитал, очень глупое. После не читал.
Лицо Эльзы внезапно залилось краской, и она побежала вперед.
Он посмотрел ей вслед и удивился, когда увидел, что она остановилась шагах в десяти от него.
Он подошел к девушке.
– Что с вами, Эльза?
Она вскинула на него заплаканные глаза.
