Каждое движение требовало от юноши быстроты и точности; он был вынужден не столько отвечать на действия великана, сколько предугадывать их. Однако, казалось бы, несерьезные уколы мечом сделали свое дело: его противник оступился и чуть было не грохнулся оземь, припав на одно колено. В попытке отскочить от падающего на него чудовища юный рейнджер зацепился за торчащие корни, обронив мешочек с самоцветами. Камни рассыпались по земле. Эйдриан ухватил левой рукой ближайший к нему камень, затем потянулся за другим, дополнявшим свойства первого.
Спустя мгновение с руки юного рейнджера сорвался огненный шар и, встретившись с уже занесенной над ним дубиной, взорвался.
Вой великана был слышен на многие мили окрест. Отшвырнув дымящуюся дубину, он отчаянно замахал обеими руками, сбивая пламя с волос на голове.
Эйдриан подхватил с земли еще один самоцвет и, изловчившись, прыгнул на очумевшего великана и стал карабкаться вверх, достигнув его плеч. Ухватив меч обеими руками, рейнджер вогнал его по самую рукоять в горло чудовища и спрыгнул на землю. Взбешенный от боли великан вырвал меч, отбросил его и, вскочив на ноги, бросился наутек, ломая деревья и окропляя листву алой кровью, фонтаном бившей из раны. Юноша спокойно поднял руку. Он сосредоточил мысли на графите, затем послал вдогонку раненому противнику ослепительную молнию. Однако великан лишь пошатнулся.
Тогда Эйдриан ударил его второй, а затем и третьей молнией, которые, достигнув цели, завершили схватку: громадина свалилась замертво, вывернув с корнями несколько деревьев. Рейнджер немного подождал, желая удостовериться, что основной его противник действительно мертв. Потом он повернулся в сторону рыдающей женщины. Та все еще держала в объятиях своего смертельно раненного дружка. Неподалеку от нее разбойник, раненный в плечо, безуспешно пытался подняться на ноги.
Не спуская глаз с головорезов, юноша собрал остальные самоцветы, выпавшие из мешочка, и направился за своим окровавленным мечом. Он не позволял себе поддаться чувству ликования, помня, что где-то рядом может скрываться еще один разбойник.
Когда Эйдриан вновь подошел к тем троим, разбойник с раненым плечом уже поднялся на ноги, злобно сверкая глазами. Подняв здоровую руку, раненый хотел то ли ударить его, то ли сделать какой-то оскорбительный жест. Рейнджер не стал дожидаться, чем это кончится, а подошел и с силой толкнул разбойника в грудь, отчего тот покатился по земле.
— Откуда ты свалился на нашу голову? — спросила его женщина, перестав на мгновение всхлипывать и стонать от боли и бессильного гнева.
Эйдриан не ответил. Он подошел к тому, с кем расправился первым. Разбойник все так же сидел, прислонившись спиной к дереву. Не доходя до него, юноша уже знал, что он мертв. От удара магнетита медальон вошел ему глубоко в глотку. У мертвеца был снесен затылок, а ствол дерева покрывала осклизлая масса из крови и мозга.
Рейнджер старался действовать последовательно. Он слегка отодвинул тело мертвого разбойника, чтобы извлечь из дерева застрявший там магнетит. Это оказалось не так-то просто; камень пробуравил ствол почти до середины. Выковыривая самоцвет, Эйдриан внезапно ужаснулся содеянному.
Он стал убийцей. Он убил
Несколько раз глубоко втянув в легкие воздух, Эйдриан попытался взять себя в руки. Все люди рано или поздно умирают, напомнил он себе, а эта шайка сама выбрала такую судьбу и полностью ее заслужила.
Рейнджер извлек из ствола магнетит и подошел к оставшимся в живых головорезам.
— Поднимайтесь, — потребовал он.
— Ты убил его! — простонала разбойница.
— Вставай, иначе отправишься вслед за ним, — мрачно посулил Эйдриан и, грубо схватив женщину за плечи, рывком поднял на ноги.
— И ты тоже поднимайся, — приказал он раненому разбойнику.
— Что ты с нами сделаешь? — испуганно спросила женщина.
— Отправлю в Придорожную Яблоню, — ответил юный рейнджер. — Выведу вас на дорогу, дальше пойдете сами. Вы предстанете перед жителями деревни и повинитесь перед ними. Я не знаю, чем в шайке занимались ты и твоя мертвая подружка, и мне нет дела, как ты будешь выгораживать себя в Придорожной Яблоне. У тамошних жителей есть все основания убить вас. Впрочем, может, они вас и пощадят.
— Какое великодушие, — процедил сквозь зубы раненый головорез, но тут же умолк. Взгляд Эйдриана красноречиво дал разбойнику понять, что еще одно слово — и его ждет мгновенная и жестокая смерть.
— Мне от вас нужно только одно: чтобы вы привели жителей Придорожной Яблони на это место и рассказали, кто спас их деревню от вашей поганой шайки.
— И кто же? — спросила разбойница.
— Скажете им, что это был Ночной Ястреб, рейнджер Фестертула.
Женщина презрительно усмехнулась и раскрыла было рот, но Эйдриан бросил на нее столь выразительный взгляд, что она сочла за лучшее промолчать.
— Либо ты сделаешь, как я велю, либо умрешь прямо сейчас, — пообещал он и подтолкнул разбойницу в направлении Придорожной Яблони. — А куда, кстати, скрылся еще один ваш приятель?
— Какой еще приятель? Ты расправился со всеми, — простонал раненый.
Юноша ударил его ногой. Разбойник повалился на землю, взвыв от боли, поскольку упал на искалеченное плечо.
— Еще раз спрашиваю: где прячется ваш дружок? Разбойница зло поглядела на него.
— Ушел в дозор, — буркнула она. — Куда — не сказал. По губам рейнджера скользнула улыбка. Не сказал, потому что, скорее всего, ушел тем же путем, которым Эйдриан сюда явился. И он же предупредил шайку о его появлении.
Заставив пленных идти гуськом впереди себя, юноша сделал крюк, разыскивая свои прежние следы. Довольно скоро он заметил скрывшегося разбойника: тот сидел на дереве, затаившись в листве, явно намереваясь напасть на рейнджера, когда тот будет проходить мимо.
Эйдриан не подал вида, что заметил засаду. Но, оказавшись под этим деревом, он пропустил женщину вперед и ухватил раненого разбойника за плечи.
Скрывавшийся в ветвях прыгнул вниз, но юноша, заслонившись раненым, поразил нападавшего ударом меча, после чего скрылся в лесной чаще.
Двое уцелевших разбойников не осмелились нарушить приказания юноши и, добравшись до Придорожной Яблони, рассказали ее жителям про Ночного Ястреба, рейнджера Фестертула.
Эйдриан, укрывшийся в ветвях дерева, улыбался, глядя, как пришедшие на место стычки обитатели Придорожной Яблони пораженно рассматривали тела убитых им разбойников и обгоревшие останки великана.
Юный рейнджер улыбался, хотя что-то неприятно скребло у него на душе. Однако он старался отогнать это чувство, зная, что ступил на путь, ведущий к бессмертию.
ГЛАВА 15
ФАСАД И ЗАДВОРКИ
Джилсепони быстро приноровилась к жизни в Урсальском замке, но по-прежнему чувствовала себя здесь довольно неуютно. Ей нравился сам дворец — внушительное здание, где стены залов украшали шпалеры, а анфилады комнат — изящные статуи. Каждую дверь окружали барельефы; стены, свободные от шпалер, были украшены картинами, изображавшими важнейшие события из истории королевства Хонсе-Бир. Джилсепони позабавило наличие во дворце множества потайных дверей и переходов, позволявших в случае опасности незаметно скрыться и дававших богатейшие возможности для подслушивания и подглядывания. Она решила, что так всегда бывает во дворцах, где постоянно плетутся нити интриг.
Правда, Джилсепони недоставало времени, чтобы получше познакомиться с дворцом. Дануб настаивал, чтобы каждое утро она, пока он занимается государственными делами, находилась рядом с ним. По утрам эти дела заключались в разбирательстве споров между жителями Урсала и выслушивании нескончаемых напыщенных донесений из провинций, каждая из которых стремилась затмить в глазах короля все остальные.
Однако ныне королевство процветало в мире и спокойствии, и вместо тяжелой ноши государственных дел Джилсепони испытывала тяжесть обязательного присутствия на балах, которые давались во дворце почти каждый вечер. Эти празднества не доставляли ей никакого удовольствия. Вычурные наряды, густо наложенные румяна, неправдоподобно яркие губы. Придворные и знатные дамы хихикали и стреляли глазками в каждого проходящего мимо них аристократа. Им было все равно, женат он или нет. Впрочем, мужчины благородного происхождения вели себя не лучше. Кокетливые взгляды притягивали их не хуже магнита.
Частенько то одна, то другая парочка покидала шумный зал и уединялась в более укромных уголках дворца, причем особо галантные кавалеры за вечер успевали развлечься здесь с несколькими дамами.
Джилсепони с отвращением наблюдала эти игры, где за утонченными манерами скрывалась обыкновенная похоть. Она не столько осуждала этих вельмож, сколько жалела их. Они с Элбрайном по-настоящему любили друг друга, и Джилсепони искренне недоумевала, как замужние и женатые люди могут нарушать клятву верности.
Однако Джилсепони старалась спокойно относиться ко всему, что теперь ее окружало. Это был совершенно чужой, непривычный для нее мир, и она не собиралась делать вид, что за несколько недель пребывания в Урсальском замке хорошо разобралась во всех сторонах жизни здешнего общества. В конце концов, она прибыла сюда не по приглашению придворных, а согласившись на предложение короля, исполненная желания сделать жизнь всех простых людей чуточку легче и лучше. Поэтому Джилсепони пыталась быть сторонней наблюдательницей… Когда могла.
В один из таких вечеров, когда Дануба окружила стайка щебечущих придворных дам, Джилсепони отошла в другой конец зала, к фонтанчику со сладким соком. Наполнив бокал, она принялась потягивать сок, издали наблюдая за происходящим.
— Ну что, дождались крупной добычи? — послышался за ее спиной негромкий, с хрипотцой голос.
Женщина обернулась. Рядом с ней, держа в руке шлем с пышным оперением, стоял герцог Таргон Брей Калас в парадной форме Бригады Непобедимых.
— На редкость удачный маневр, — добавил Калас.
Джилсепони бросила на него быстрый взгляд, стараясь не показать, до чего ей неприятна эта встреча. Калас покинул Урсал в день ее прибытия, отправившись куда-то по государственным делам. Джилсепони надеялась, что его миссия продлится достаточно долго. Она помнила его попытки ухаживать за нею в Палмарисе, когда прошли считанные месяцы после гибели Элбрайна. Джилсепони тогда резко отвергла его домогательства, и герцог так и не простил ей отказа. Но даже если бы и не было того неприятного эпизода, Джилсепони знала, что они с Каласом никогда не смогли бы стать друзьями. Она считала этого человека тщеславным бахвалом; даже в его походке ощущалась какая-то напыщенная развязность. Возможно, у герцога Каласа имелись основания гордиться своей персоной: список его заслуг в государственных и ратных делах был весьма обширен. Однако Джилсепони претило столь раздутое чувство собственного величия, какие бы подлинные заслуги ни скрывались за ним. Ей казалось, что Калас, как и многие другие аристократы, из кожи вон лез, стремясь подняться выше себе подобных. Что ж, рассуждала Джилсепони, такое присуще едва ли не всем людям; каждый тем или иным образом стремится выделиться из толпы. И все же она не предполагала, что двор в такой мере охвачен ненасытным и неуемным честолюбием.
— Если бы я знал, что предмет ваших желаний — король, я бы вел себя по-другому, ваша светлость, — заметил герцог, коротко поклонившись.
Голос выдавал истинные чувства, владевшие Каласом, и прежде всего — глубоко запрятанное презрение к Джилсепони, а возможно, и к самому Данубу.
Ей не составило труда видеть герцога насквозь, ибо каждым поступком этого человека неизменно двигали гордыня и тщеславие. Возможно, зная о чувствах, питаемых королем к Джилсепони, Калас тогда вел бы себя по-другому. Но, скорее всего, он не оставил бы своих домогательств, а наоборот, стал бы еще более назойливым. Овладевая женщиной, герцог Калас
