Люси кивает, несётся к воде, опускает в неё катушку и запевает какую-то смешную песенку про мышку, бегающую вверх-вниз по часам[9]. Похоже, песенка детская, но Люси явно доставляет удовольствие её напевать.
— О, только не это дурацкое вытьё опять! — закатывает глаза Джоанна. — Сначала она тянула его часами, а потом перешла на «тик-так».
Внезапно Люси распрямляется, напряжённо застывает и тычет пальцем в джунгли:
— Два.
Я смотрю, куда она указывает: там начинает собираться туман.
— Да, смотрите, Люси права. Два часа — туман тут как тут.
— С точностью часового механизма, — говорит Пит. — У тебя котелок варит, Люси.
Люси улыбается и возвращается к прежним занятиям: полощет катушку и напевает песенку.
— О, у неё не просто котелок варит, — говорит Бити, — у неё ещё и интуиция мощная.
Все поворачиваются к Бити, тот, похоже, окончательно пришёл в себя.
— Она может проникнуть в сущность происходящего раньше всех остальных, — продолжает Бити. — Она как та канарейка в ваших шахтах.
— А что это такое? — спрашивает меня Дельф.
— Это такая птичка, которую берут в шахту. Она предупреждает, если воздух в шахте вдруг насыщается газом, — объясняю я.
— Каким образом? Помирает, что ли? — спрашивает Джоанна.
— Сначала она перестаёт петь. Это признак того, что надо убираться. Но если в воздухе слишком много газа, то да, она умирает. А потом и тебе тоже каюк. — Не нравится мне тема об умирающих певчих птичках. Сразу пробуждаются воспоминания о смерти отца, и о смерти Руты, и о смерти Мэйзили Доннер, после которой моя мать унаследовала её канарейку. Ну и, конечно же, я думаю о Гейле, загнанном глубоко в эту проклятую шахту, со смертельной угрозой президента Сноу над головой. Ведь там, внизу, всякие несчастные случаи — не редкость. Умолкшая канарейка, искра — и поминай как звали...
Возвращаюсь к мечте «как бы мне пришить президента».
Несмотря на своё раздражение против Люси, Джоанна в самом радужном настроении — такой я её здесь, на арене, ещё не видела. Пока я пополняю свой запас стрел, она роется в груде оружия и, наконец, торжествующе вытаскивает на свет пару устрашающего вида топоров. Мне такой выбор невдомёк, но это только до той поры, пока я не вижу, как она бросает один из топоров с такой силой, что тот вонзается в разогретый и размякший на солнце золотой бок Рога Изобилия. Ну ещё бы. Джоанна Месон, Дистрикт 7 — строевой лес. Голову прозакладываю — она бросала топоры ещё тогда, когда пешком под стол ходила. Как Дельф с его трезубцем. Или Бити с его проводом. Или Рута с её знанием растений.
Теперь-то я понимаю: у Дистрикта 12 есть ещё один недостаток, с которым много-много лет подряд сталкиваются трибуты из этого дистрикта. Он состоит в том, что мы не спускаемся в шахты до восемнадцати лет. Большинство трибутов других дистриктов успевают научиться чему-то полезному в своих сферах деятельности. В шахтах тоже есть, чему поучиться и что могло бы пригодиться на Играх. Например, как обращаться с киркой. Или со взрывчаткой. Что-то, чего не могут другие. Как мои охотничьи навыки. Но всему этому мы учимся слишком поздно!
Пока я копаюсь в оружии, Пит присаживается на песок и принимается что-то чертить кончиком ножа на большом гладком листе, который он прихватил с собой из джунглей.
Заглядываю через его плечо и вижу: он рисует карту арены. В центре — округлый песчаный остров, на нём — Рог Изобилия, от острова во все стороны расходятся двенадцать песчаных отмелей. Как пирог, разрезанный на двенадцать равных клиньев. Ещё один круг — линия границы воды и ещё один, немного побольше, обозначающий рубеж джунглей.
— Взгляни, как расположен Рог, — обращается ко мне Пит.
Я делаю то, о чём он просит и понимаю, что он имеет в виду.
— Хвост указывает на двенадцать часов, — говорю я.
— Точно, так что здесь, вверху, у нас двенадцать, — говорит он и быстро царапает на циферблате числа от одного до двенадцати. — От двенадцати до часу — зона молний. — Он мелкими буковками пишет: «Молнии» на соответствующем клине. Потом продолжает по часовой стрелке, добавляя «кровь», «туман» и «обезьяны» и последующих секторах.
— А с десяти до одиннадцати приходит волна, — говорю я. Он добавляет «волну». В этот момент к нам присоединяются Дельф и Джоанна, до зубов вооружённые трезубцами, топорами и ножами.
— В других секторах вы случайно ничего необычного не увидели? — спрашиваю я Джоанну и Бити. Может же так статься, что они наблюдали что-то, что было недоступно нашим взорам. Но всё, что они видели, была струящаяся стена крови. — Я так думаю, что кое-что они попридержали в качестве сюрприза.
— Я обозначу те, в которых шуточки хозяев Игр преследуют нас и за пределами джунглей. Постараемся держаться от них подальше, — говорит Питер, диагонально заштриховывая участки берега в «туманном» и «волновом» секторах. Потом он откидывается назад. — Ну вот. Всё-таки, теперь нам известно гораздо больше, чем сегодня утром.
Мы все согласно киваем, и только тогда я замечаю... тишину. Наша канарейка замолчала.
Рассусоливать некогда. Стремительно разворачиваюсь, сходу накладывая стрелу. Насквозь мокрый Рубин выпускает из рук безжизненное тело Люси, и оно падает на песок. Её горло зияет жуткой багровой ухмылкой. Мне достаточно лишь на мгновение увидеть его правый висок, и моя стрела без промаха бьёт в нужное место. За ту секунду, что я накладываю на тетиву другую стрелу, Джоанна погружает лезвие своего топора в грудь Кашмир. Дельф отбивает в сторону копьё, которое Брут метнул в Пита, и нож Энобарии пронзает его бедро. Если бы не Рог Изобилия, за которым укрылись трибуты из Второго дистрикта, им бы не сдобровать — оба сейчас были бы мертвы. Я пускаюсь за ними вдогонку. Бум! Бум! Бум! Выстрелы из пушки подтверждают, что Люси уже не поможешь и можно не заботиться о том, чтобы добить Рубина и Кашмир. Союзники присоединяются ко мне в погоне за Брутом и Энобарией — те на бешеной скорости несутся по отмели к джунглям.
Вдруг земля под моими ногами вздрагивает, я боком заваливаюсь на песок. Остров с Рогом Изобилия начинает раскручиваться. Он вращается всё быстрей и быстрей, стена джунглей превращается в одну размытую полосу. Чувствую, как под действием центробежной силы скольжу к воде, и, завываясь руками и ногами в песок, изо всех сил пытаюсь как-то удержаться на взбесившемся куске суши. Голова кружится, летящий песок сечёт глаза, и я их плотно зажмуриваю. Против этой напасти я совершенно бессильна, остаётся только, стиснув зубы, держаться. Мы останавливаемся как вкопанные, на всём ходу, без замедления.
Отплёвываясь и откашливаясь, ещё немного — и меня стошнит, я медленно сажусь и нахожу своих сотоварищей в том же состоянии, что и я сама. Дельф, Джоанна и Пит удержались на круге. Три трупа выбросило в воду.
Вся свистопляска, начиная с утихшей песенки Люси и до сей поры, заняла минуту-другую, не больше. И вот мы сидим, пыхтя и выскребая песок изо рта.
— А где Вольтанутый? — спрашивает Джоанна. Мы вскакиваем. Неверной походкой обойдя Рог, убеждаемся, что Бити исчез. Дельф обнаруживает его в воде, метрах в двадцати от нас — Бити еле-еле держится на поверхности. Дельф без размышлений кидается в воду и плывёт, чтобы вытащить его.
Но тут я вспоминаю про катушку с проводом — очень уж она была важна для Бити. Лихорадочно оглядываюсь. Где она? Да где же она? И вижу — вон она, по-прежнему в руках Люси, далеко отсюда, в воде. Мой желудок чуть не вывовачивает при мысли о том, что мне предстоит сделать дальше.
— Прикройте меня, — бросаю я остальным, отшвыриваю своё оружие и сломя голову несусь по отмели поближе к тому месту, где на волнах качается тело Люси. Не замедляя бега, бросаюсь в воду и плыву к нему. Уголком глаза вижу нависающий над нами планолёт, его захват уже начал опускаться, чтобы подобрать мёртвую Люси. Но я не останавливаюсь, гребу что есть силы и с налёту врезаюсь в её тело. Выныриваю, задыхаясь, и стараюсь не наглотаться воды пополам с кровью, вытекающей из зияющей раны на шее Люси. На поверхности её удерживает пояс. Она плавает вверх лицом, уставившись невидящими глазами в безжалостное солнце. Удерживаюсь на одном месте, перебирая в воде ногами, и выдираю катушку из мёртвой хватки её пальцев. Больше я ничего не могу сделать, кроме как закрыть ей глаза, прошептать последнее «прости» и уплыть прочь. К тому времени, как я бросаю катушку на песок и выбираюсь на сушу, её тело уже исчезло. Но во рту я по-прежнему ощущаю вкус её крови, перемешанной с солёной водой.
Направляюсь обратно к Рогу. Дельф доставил Бити на берег в целости и сохранности, правда, слегка перепившим солёной водички, и теперь тот сидит, отплёвываясь и отхаркиваясь. Он вовремя вцепился в свои очки и сумел сохранить их, так что, к счастью, он у нас зрячий. Я кладу катушку ему на колени. Витки проволоки ярко сияют на солнце, больше на них нет и следа крови. Он отматывает немного и пропускает проволоку между пальцев. Это впервые я ясно рассматриваю провод, и он непохож ни на один из тех, что мне доводилось видеть. Бледно-золотого цвета, а толщиной не больше волоса. Интересно, сколько же там намотано? Наверно, несколько километров, катушка-то увесистая. Но я ни о чём не спрашиваю, понимая, что всего его думы сейчас — о Люси.
Я смотрю на серьёзные лица моих сотоварищей. Теперь и Дельф, и Джоанна, и Бити потеряли своих партнёров по дистрикту. Я подхожу к Питу и обвиваю его руками. Несколько мгновений мы все молчим.
— Давайте убираться с этого грёбаного острова подобру-поздорову, — наконец, молвит Джоанна.
Вот только соберём оружие — по большей части, его удалось сохранить. К счастью, лианы здесь крепкие, желобок и тюбик с мазью, завёрнутые в парашютик, по-прежнему надёжно прикреплены к моему поясу. Дельф стаскивает с себя майку и перевязывает ею рану на бедре, оставленную ножом Энобарии, она оказалась неглубокой. Бити считает, что вполне оправился для того, чтобы идти, если только идти не торопясь. Я помогаю ему встать. Мы решаем направиться к тому берегу, который лежит под двенадцатью часами. Это предоставит нам несколько спокойных часов вдали от всяких там отравляющих веществ. А потом Пит, Джоанна и Дельф разом направляются в три разные стороны.
— Двенадцать, так ведь? — говорит Питер. — Хвост указывает на двенадцать.
— Указывал. До того, как они нас раскрутили, — возражает Дельф. — Я сужу по солнцу.
— Солнце указывает только, что пошёл четвёртый час, — присоединяюсь я к спорящим.
— Я так понимаю, Кэтнисс имеет в виду, что если мы знаем, который час, то это совсем не значит, что мы тогда точно знаем, где на циферблате находятся эти самые четыре часа. У тебя может быть только общее ощущение направления. Разве что ты предполагаешь, что они поменяли местоположение и внешнего кольца джунглей, — говорит Бити.
Ой, нет, куда там Кэтнисс до таких высоких материй. Бити изложил целую теорию, выходящую далеко за рамки моего замечания насчёт солнца. Но я живо киваю, дескать, да, именно это я и имела в виду.
— Так что любая из этих отмелей может вести к двенадцати часам, — говорю я.
Мы огибаем Рог Изобилия, зорко наблюдая за джунглями. Какие же они всё-таки однообразные! Я припоминаю то высокое дерево, в которое ударила молния в полночь, но в каждом секторе имеется похожее дерево. Джоанна предлагает пойти по следам Энобарии и Брута, но их то ли занесло песком, то ли смыло. Совсем непонятно, где и что находится.
— Не надо было мне говорить про часы! — горько сетую я. — Теперь они отобрали у нас и это преимущество.
— Только временно, — утешает меня Бити. — В десять мы снова увидим волну, и тогда всё пойдёт своим чередом.
— Да, не могут же они вот так сразу перестроить всю арену, — поддакивает Пит.
— Да какая разница! — нетерпеливо ворчит Джоанна. — Ты должна выбрать хоть какое-нибудь направление, не то мы вообще никогда не стронемся с места, безмозглая ты ослица.
Как ни странно, её логичный, хоть и презрительный комментарий, — на мой взгляд единственно дельный. Да, нужно указать всё равно куда, лишь бы все начали двигаться.
— Да давайте же, я сейчас умру от жажды! — продолжает Джоанна. — Неужели никто и ничего здесь нутром не чует?
Мы выбираем отмель наугад и шагаем по ней, не имея ни малейшего представления, куда направляемся. Подойдя к джунглям, внимательно вглядываемся в них, пытаясь угадать, не скрываются ли там какие-нибудь неприятности.
— Так, по моим расчётам, сейчас время для обезьян. А я здесь ни одной не вижу, — говорит Питер. — Пойду-ка продырявлю дерево.
— Нет, теперь моя очередь, — возражает Дельф.
