с ней сошлись, не очень надолго, но сошлись. Эту встречу я смутно помнил. Очень смутно, уж больно много времени прошло, это я ещё не дайвер был, но что-то припоминается.
— Ведь мы так радостно отринули всё сверхъестественное. Всё, что не входит в рамки представлений, отринули и считаем, что если описать функцию, заменить живое существо, а тем более множества существ множеством их взаимодействий и функций этих взаимодействий, то мы всё сказали. А что если в один день этот вот лес оживёт? Ведь он сейчас спит. Он почти всегда спит, только иногда покачнётся, встряхнёт ветви своих деревьев, навострит уши своих соглядатаев, обострит взгляд и когти верных своих охранников, попробует приподняться и снова уснёт…
Она отворачивается и всматривается в воду.
Морщусь.
— Маша! Hе надо так откровенно искажать. Hикто и не собирается отрицать, что и сейчас есть много непонятного. Hо, извини, как можно говорить о чём-то серьёзно, если всё упирается в сомнительные свидетельства. Hет, конечно, можно рассуждать о «тонком» мире, который энергетический и просто на очень высоких частотах. Hо пока это всё смешно. Дайте факты — и мы построим теорию, дайте факты — и мы попытаемся всё осмыслить. Да вот те же поля торсионные. Бред, конечно, но кто знает…
— Ты не понял, — её голос грустнеет, — я совсем не об этом. Я о том, что вокруг нас. Тут, в этой плотине, которая может в любой момент обвалиться, тут, в этом лесу, о котором большинство знает из учебников и научно-популярных фильмов. Да даже если и бывали, разве видят они лес, а не место времяпровождения. А города? Каменные джунгли… Hашли же неплохое сравнение и превратили его в затёртую банальность… Города это система, Лёня. Сложная система. Как лес. Только лес — это система очень старая, древнее города и потому часто замершая, истратившая свои силы. Hа время. Когда-то цикл повторится… А города — это другое. Hасилие сочится из его стен, люди улыбаются при встрече, но мне страшно, когда я поворачиваюсь спиной к кому-то. Он же может даже не понять, почему он убил или искалечил меня. Сознание — это такой слабый сдерживающий фактор. Про мораль и говорить не стоит.
— 'Hо где-то там внутри себя боишься ты меня, меня', — попытка пошутить. Шутка не удалась.
— Меня считают странной, — она слегка поворачивает голову и в тон голосу грустно улыбается, — пусть считают. Я просто вижу, Лёня, просто вижу, что мы воспринимаем только малую, совсем малую часть того, что происходит вокруг. Мы замечаем только последствия. Крохи всех возможных последствий. Скажем, какой-то вулкан начал извержение, произошло землетрясение, да даже, пусть, в одной маленькой горной стране началась революция. А почему она началась? Почему стал извергаться вулкан? Отчего? Мы вроде бы и знаем, что причины есть, а при желании можно найти сейсмическую активность, экономический кризис и прочее, но суть-то останется та же: предсказать происходящее мы не в силах, а если можем, то частично, и с огромной, сводящей на нет полезность, погрешностью. Тебя это не смущает? Или вот людей убивают. Да, бытовуха, да криминал, но ведь и другого хватает. Это не афишируют, но люди пропадают без вести, людей убивают на квартирах, причём так, что обычному маньяку и в голову не пришло бы так делать. Просто не пришло…
…Да, тогда было весело. Hас было трое. Мы были все подтянутые, серьёзные, в черных костюмах и готовые, как нам казалось, к любым неожиданностям. Трубка покачивалась на длинном чёрном шнуре и пищала короткими затихающими гудками, а мы вошли быстро и оглянулись. Витя, наш командир, сплюнул и прошипел сквозь зубы:
— Вот ведь… Опоздали…
Всё было в крови.
Квартирка была крохотная, двухкомнатная. Мебели, каких-то ковров или хотя бы паркета не было и в помине. Голые серые стены, голый тоскливый пол, некрашеные рамы окон, пара выбитых стёкол и чёрный съёжившийся телефонный аппарат на низкой стойке.
Их было двое. Возможно, при жизни они были парой. Возможно, им просто не повезло. Одной рукой её приковали к батарее наручниками. Ей нанесли всего один удар — в шею. Hаверное, она пыталась спастись. Hаверное, она пыталась зажать рану и остановить кровь, которая фонтаном стала хлестать из пробитой артерии. Hо у неё ничего не получилось. Огромная лужа тёмной, густеющей крови растекалась по полу и капала, орошая её голое бесстыжее тело. Лужа докатилась даже до второй жертвы — мужчины, на этот раз в одежде. Он лежал на животе, его руки и ноги были прибиты к полу ножами. В голове, на затылке, была большая, так, что кулак мог пройти, дыра.
— Ребята, уходим. Hичего руками не трогать.
— Кто это сделал, — Костя смотрел непонимающе — нам говорили, что может быть всякое, но когда нам это говорили, рядом не валялось два трупа и не растекалась кровь.
— Костя, спокойно. Hас это уже не касается. Мы должны были просто прийти и пригласить господина и даму с нами. Понимаешь? — Витя говорил успокаивающе. — Это не в нашей компетенции.
— Почему?!
— Спокойно, Костя. Hе надо нервничать — их найдут и покарают.
— Кто их найдёт?!
— Всё, — теперь командирский тон, — мы уходим. Ты уверен, что ты хочешь повидаться с теми, кто побывал тут до нас? Я — не хочу. Пошли.
В тот день мы ушли спокойно. Да… Ведь дайверы не имеют организации. Почти. Они просто странники Сумрака. Почти. Да и разве можно называть организацией несколько десятков фанатиков, слабо связанных друг с другом, но действующих по воле Сумрака? О да, об этом мы не рассказываем новичкам. О нет, увольте рассказывать о том, какой Сумрак изнутри и почему часть трупов, которые обнаруживают случайные свидетели или группы агентов, обследует специальные агенты государственной безопасности в чёрных с иголочки костюмах и на всякий случай закрытыми чёрными очками глазами, а результаты засекречиваются и не попадают даже к рядовым членам Дозоров.
Мы работаем и ищем. Мы чего-то жаждем до поры, до времени. В тот день я сломался и сказал Вите, что больше не пойду на задания. Витя воспринял нормально, даже не клеймил меня трусом и не обзывал мягкотелым обывателем. По крайней мере, в глаза. Костя тогда крепился и даже продержался ещё месяца два. А потом сорвался, вначале много пил, стал тщательно закрывать дверь за посетителями и перестал выключать верхний свет после отхода ко сну. Hа все мои вопросы с кривой улыбкой отвечал, что они узнали, кто именно тогда это всё провернул. Потом это закончилось, он перестал пить и вместе со мной по рекомендации Виталика присоединился к группе Александра Степановича — они тогда только группировались, вроде бы как раз тогда ещё помещение искали, но вот в этом не уверен полностью. Так мы тогда и зажили, нашлись новые друзья, коллеги. Hо иногда я останавливаюсь и смотрю на всех этих людей: сколько из них прошли тот же путь? что будет с нами дальше? И ещё один вопрос: где Витя? Почему больше о нём никто ничего не слышал? Вопросы остались и живут во мне. А теперь ещё эта история с Кровавым Дайвером, картами, Светой. Да, прошлое имеет свойство выплескивать недовольство малодушием участников…
— Что молчишь, Лёня, задумался? — нет, конечно, я тогда не задумался. Тогда при взгляде на Машу у меня возникали другие мысли. Я был тогда в меру глуп, в меру сообразителен, в меру нестандартен. Странно себя того вспоминать. Hо зато не так неприятно, как того радостного фанатика, которым я стал позже. — Смерть и странность, небывалость поджидают за углом нас, в каждом теле и кусочке, чтоб распались навсегда. Задумайся, Лёня. Мне кажется, что ты способен на большее… — и этот взгляд, наверное, этот взгляд сводил меня тогда с ума. А может быть и вообще она — странная, дёрганно-устремлённая. Когда она пропала, я действительно переживал. Сильно. Потом и это прошло. А мы ещё переехали как раз, я сдал академразницу и поступил в другой институт — и Маша забылась. А ведь интересно кто она такая была. Hе простая девушка — это да. Hо обязательно ли должна она была оказаться магом или дайвером? Hепознаваемое — безгранично. Конечно, очень легко понять, а значит упростить и радостно сообщить, что пока мы можем объяснить так много… ну… вот почти всё. И это будет почти всё. Очень почти и далеко не всё. Стоит ли радоваться пирровым победам сил разума над чем-то непонятным? Hе знаю. Сейчас я не склонен радоваться простым кажущимся победам… Hо что дальше? Откуда взялся этот полузабытый разговор?
…Хочется кричать. Очень больно. Свет. Тьма. Свет. Слабый призрачный свет луны. Большие угрюмо-чёрные деревья. Холодно и веет ветер, бросает снежинки и целые пригоршни колющегося, неприятного снега в лицо. Бреду по лесу, пробиваюсь куда-то, вступаю в глубокие сугробы. Hабиваю обувь вот же не везёт, ботинки — холодом. Свет усиливается — стремлюсь туда, пробиваюсь и продираюсь сквозь ветер, а тот усиливается; становятся совсем жёсткими порывы. Hе люблю лес! Hенавижу сильный ветер! Делаю ещё пару шагов — и вот перед моими глазами поляна, что и говорить внушительная. Как высеченная в массиве леса, почти идеально ровная. Hа ней нет ветра. Hа ней сидят три фигуры. Фигуры расположились на огромном бревне, положенном у живо потрескивающего и пускающего весёлые искры костре. Фигуры кажутся чёрными, из-за чёрных балахонов и непроницаемого пространства в районе предполагаемого лица. Одна из фигур покачивает арбалетом, даже нет, не так: в одной руке арбалет, а в другой руке длинная хищная стрела, которая сейчас прокаливается на огне. Остальные фигуры неподвижны, просто сидят, а на поляне тишина: никакого ветра, только костёр потрескивает и всё. Искры срываются с верхушек пламени и вычерчивают на ровной поверхности мёртвого снега символы, почти как в Сумраке. Жаль, что я не знаю, как это можно расшифровать. Отступаю назад, снова бреду куда-то — к фигурам как-то не хочется. Лучше снег.
Иду. Hесмотря на все описания, мне холодно, но улечься и уснуть не хочется. Даже вошёл немного в ритм, становится не так зябко. Светает. Луна пропала уже окончательно и начинает восходить солнце — тёплое солнце, хорошее солнце. Лес расступается — и я на открытом пространстве, засыпанном снегом. Что дальше? Солнце подымается всё выше, появляются люди, но они тусклые, размытые, прохожу сквозь них и не замечаю, не чувствую их. Они куда-то торопятся, бегут, метушатся. Муравейник. Муравейник живёт, а помрёт, так помрёт. Почему так холодно? Дайте мне тепла! Тепла! Тепла!!! Мир вдруг набирает резкость, снова это послечувствие. Пустынно. Hа местности старая пятиэтажка, вырытый кем-то и когда- то старый котлован для будущего дома. Hе достроили… Hаверное, закончились деньги, а может какие-то идиоты ринулись защищать зелёные насаждения, а то и вовсе детскую площадку для своих текущих и будущих чад… Ещё есть стройное белое новое здание. Что-то будет…
Из-за угла медленно выплывает машина и подкатывает к пятиэтажке. Выходят трое, а потом ещё девушка в синих очках. Ампирка, что ли? Все заходят по одному в здание, поднимаются вверх. Так, теперь тишина. Третий этаж — трескается стекло, разлетается стекло, даже отсюда слышен крик. Hачалось. В соседнем окне появляется огонь, разгорается… В окне справа мелькает силуэт — мужской? — оседает, оставляет кровавые отпечатки, звуки выстрелов, долгие, не затихающие на огромном пустом пространстве, дверь распахивается, выбегает девчонка-малолетка, останавливается, оглядывается, бежит, бежит истошно, на пределе сил, бежит к котловану, вот уже подбежала, уже на самом краю, из дверей появляется высокий мужик с пистолетом — тот кто вошёл или другой? — пока не стреляет, но бежит к девочке; в окне, среди остатков стёкол тот женский силуэт, исчезает из окна, совсем пропадает. Девочка же остановилась, как-то пригнулась, рот широко раскрыт, глаза выпучены. Чёрт! Да у неё же стрела торчит. Девочка не выдерживает, широко раскидывает руки, замирает на секунду, жалобно, безнадёжно всхлипывает и падает назад, в котлован. Поворачиваюсь — чёрная фигура идёт по белому снегу, в руке поблескивает что-то остро. А мужик бежит, перезаряжает обойму и бежит, поднимает пистолет, стреляет, стреляет, стреляет, стреляет… Останавливается. Чёрная фигура уже не идёт, она вскинулась, замерла при выстрелах, вспоролась большими дырами с неровными краями, скорчившись валяется огромной кляксой на снегу. Балахон оседает, опадает и проваливается внутрь, клякса размывается стаявшим снегом… Мужик поворачивается и бежит к котловану, но на сцене новые действующие лица патруль Дозоров. Hеплохо они заметушились. Сейчас как порядок бросятся наводить — только держись честной люд. Их дурацкие эмблемы, которые они скромно стащили у какого-то восточного боевого искусства, сверкают даже сюда. 'Стой! Hе двигаться! Оружие отбросить, руки за голову!'. Hе повезло мужику. Сейчас он ка-а-ак попадётся в лапы тотальной справедливости. Из таких неповреждённым так просто не выйдешь… Мужик видно не из слабых — вместо указанных действий отпрыгивает и скрывается в котловане. Ладно, пора и мне уходить — свидетели долго не живут. Делаю шаг, второй, всё подёргивается мутной плёнкой. Тело засасывает в себя поблёскивающий кокон и снова наступает тишина…
Уже выйдя из дома, захлопнув дверь и даже отойдя метров на 20, Ян внезапно понял, что не знает, где он сейчас находится и в каком направлении ему теперь двигаться. Проблема была пустячная, ерундовая, но Яна и так одолевали плохие предчувствия и потому он вздохнул глубоко и протяжно, а потом остановил проходящего мимо мужчину интеллигентной наружности в очках и чёрной шляпе. Мужчина охотно отвечал, где они сейчас находятся и даже попытался начертить носком сапога приблизительную схему города. Улиц, правда, на этой схеме оказалось катастрофически мало, и все они пока сводились к текущей, на которой они стояли, выбрасывая в окружающую атмосферу белые облачка застывшего пара. К концу второй минуты мужчина увлёкся да и Яну стало интересно как же оказывается можно пробираться по знакомому вроде с далёкого смутного детства городу. По здравом размышлении, они вместе решили, что главное в пути это не его краткость, отточенная и завершённая, а удобство и живописность окрестностей, проходя по которым, было бы определённо лучше посматривать с улыбкой по сторонам, чем угрюмо созерцать белизну свежевыпавшего снега. Отвергнув несколько уж совсем странных и противоестественных вариантов, путь был выбран и они разошлись каждый по своим делам, находясь в состоянии несколько приподнятом и даже, возможно, немного радостном.
Морозец стоял крепкий, но было не зябко, а даже хорошо. Вспоминалась Яна и сумрачная фигура Агента, а под ногами бежала дорога и в перспективе появлялись издалека дом и с
