Приз лучшему барду

Светлана Анатольевна Багдерина Приз лучшему барду

Размеренный гул голосов и стук кружек погружал придорожный трактир на выезде из столицы Вондерланда в безмятежную, чуть сонную атмосферу. За окнами и в трубах уныло завывал февральский ветер, горьковатый дымок камина смешивался с буйством незатейливых, но всепроникающих кухонных ароматов, и посетителям «Старого Пса» иногда начинало казаться, что не было во всём Мюхенвальде местечка уютнее и спокойнее, даже если бы перевернулся Белый Свет.

Замысловато переплетаясь, то затихая, то разгораясь с новой силой, текли разговоры завсегдатаев и случайных посетителей, забредших студеным зимним вечером на огонек. Но за ближним ко входу столом не слышно было ни хмельного многоголосья, ни бряканья игральных костей, ни веселых ругательств, заменяющих непритязательной публике и доброе слово, и комплимент, и признание в любви. 'Избранные' — друзья трактирщика, собирающиеся этой компанией уже несколько лет подряд — дружно притихли, с разинутыми ртами вслушиваясь в уверенный голос мастера Вараса, хозяина заведения и самого информированного и авторитетного человека во всей округе:

— …а я вам говорю, что принцесса не заболела падучей, не пыталась отравиться, не уехала с теткой на воды и не сбежала, а ушла в монастырь, чтобы не выходить за герцога. Ну и что, что прямо с помолвки? — важно вещал он, оперевшись локтями на усеянный крошками стол. — И при чем тут лотранский принц? Какая у них любовь? Она в Лотрании сроду не была, и он у нас тоже! Еще бы лукоморского царевича приплели трепачи, или отряжского конунга! Это ж надо додуматься — «примчался на летучем корабле, подхватил с подоконника — и поминай как звали!..»

Трактирщик выразительно постучал костяшками пальцев по лбу, потом по столу, но, придя к выводу, что краткая пантомима его не передала всей силы чувств, помотал сокрушено головой и добавил с сердцем:

— Брехуны безмозглые, прости меня Памфамир-Памфалон… Аж сказать противно. Лишь бы языком мести некоторым, вместо того, чтобы мозгами подумать… Терпеть не могу болтунов… менестрелей всяких, романистов, поэтов…

— Историков, — услужливо подсказал мастеровой в синей куртке.

Хозяин нетерпеливо отмахнулся, то ли отрицая, то ли соглашаясь с причастием историков к праздному метению языками, и сурово продолжил:

— Такие для красного словца не то, что отца — самих себя не пожалеют! Как будто в жизни и без того головоломок мало… Из всех объяснений нужно выбирать самое скучное — моё золотое правило! Срабатывает в ста случаях из девяноста девяти. У нас жизнь реальная. На земле ногами стоять надо, а не в облаках витать.

Мастер Варас заговорщицки оглянулся, понизил голос так, что его почти не стало слышно за ровным гулом трактира, и тихо продолжил:

— Я вот сегодня от надежного человека слышал… он во дворце служит… да не абы кем… что король накануне помолвки поставил дочери условие: или за Айса идешь, или в постриг. Думал, выберет девка то, что надо. Она и выбрала. Что ей надо. Женишок-то еще тот, сами знаете… Будь я на ее месте, я бы…

Впрочем, как поступил бы трактирщик, предложи ему герцог Айс руку и сердце, аудитории так и осталось неведомо, потому что дверь внезапно и с грохотом распахнулась.

— Ты… кто? — посетители и прислуга подавились кто куском, кто глотком и вытаращили глаза на возникшее в дверном проеме явление: мокрое, бледное, дрожащее, со спутанными волосами, заросшее грязной щетиной, без плаща, шапки и сапог.

— В-вурдылак? — нервно предположила из-за стойки официантка, некстати вспомнив о близости погоста.

— М-м-мими… м-мини… СИНГЕР! — хулиганствующий ветер наподдал двери, и та смачно хлопнула пришельца по спине, выбивая застрявшие за перемерзшими губами слова и вталкивая его в трактир.

Приземлился гость как по заказу на единственное незанятое место — рядом с хозяином.

— Минисингер он… — иронично прищурился мастер Варас, брезгливо отодвигаясь от продрогшей грязной фигуры. — А инструмент где? Плащ? Сапоги? Врешь ведь?

Гость не ответил. Вместо этого он вытянулся в струнку, зашевелил ноздрями, втягивая витающие ароматы жилья и тепла, и неожиданно расчетливо глянул на пытливого ресторатора.

— Покормишь, напоишь — расскажу.

— Гретхен, рагу, хлеба и эля сюда! — властно махнул пухлой рукой трактирщик.

— С-спасибо, — кивнул проворно подлетевшей девушке визитер, схватился за кружку обеими руками, осушил в несколько глотков до дна и принялся жадно уписывать наваленные на блюде овощи, одновременно подгребая поближе широкие ломти каравая — свои и соседа напротив. — Сейчас всё съем… и расскажу… сейчас… сейчас…

— Но учти: соврешь — будешь еду отрабатывать, посуду мыть! — пригрозил хозяин.

Минисингер резко кивнул — то ли проглатывая особо большой кус, то ли с энтузиазмом соглашаясь.

Через несколько минут горка хлеба перед ним исчезла, тарелка очистилась, пиво испарилось, и гость, сыто икнув, вальяжно откинулся на спинку скамьи, скрестил руки на животе, и принялся за обещанное повествование.

— Зовут меня Гарри Златоуст. Я — бродячий менестрель, и прозванье мое известно каждому, кто имеет уши. В том числе и королю вашего Вондерланда. Он-то и пригласил меня участвовать в конкурсе бардов в честь помолвки его дочери Валькирии и герцога Айса.

— Пригласил? — скептически хмыкнул хозяин, имеющий не только уши, но и глаза.

— Н-ну… если быть совсем точным… я случайно услышал объявление, — слегка замялся певец. — В награду лучшему барду обещали сто золотых и камею принцессы с ее профилем. И подумал: а почему бы не поучаствовать и мне? Уж очень я камеи люблю… Ну, так вот. Приезжаем мы с моим лакеем в древний славный Мюхенвальд и первым делом…

— С кем ты… и на чем… э-э-э… приезжаешь? — прищурился ехидно трактирщик.

— Н-ну… доехал я на телеге попутной… до города… и направился дворец искать. И почти уже добрался, через площадь перейти осталось — как подбегает ко мне какой-то парень, спрашивает, не бард ли я, и начинает умолять взять его в ученики! Мол, всю жизнь мечтал стать менестрелем. Минут десять я пытался ему объяснить, почему мне ученик не нужен. Но потом он пообещал каждый месяц платить мне по четверти золотого за науку — и я растаял. А ведь прав он, прав… Надо нам, корифеям, растить молодое пополнение, выдавая за бесценок секреты мастерства… Добрый я иногда бываю. Самому противно… Отдал ему багаж и футляр с инструментами — тамбурином, маракасами, губной гармошкой и прочей мелочью — раз ученик, учись искусству с малого. Да он и не возражал… Первый пир — ну, и этап конкурса, соответственно — был тем же вечером. За стол меня, разумеется, посадили не так далеко от короля и его семейства…

— М-м-м? — недоверчиво наклонил голову хозяин.

— …но к площади ближе, по правде, — торопливо уточнил Гарри. — Состязаться менестрели выходили на помост перед королевским столом. Когда настала очередь, пошел и я. Что этот идиот за мной с губной гармошкой увязался, я только раскланявшись увидел… Но громкий успех мы всё же имели.

— Да? — ядовито ухмыльнулся трактирщик.

— Да… — кисло поморщился бард. — Гости свистели — оглохнуть можно… Если бы я был на месте короля, то выгнал бы себя пинками на третьем же аккорде. За пределы страны. Хотя он-то так и намеревался сделать… по лицу его видел… но принцесса не позволила. Понравился я ей. Потому что она с меня, пока я пел, глаз не сводила, а под конец так и вовсе в слезы ударилась. Чтоб мне сдохнуть, правда! Раскланялся я… и этот дурень тоже… убил бы… и на место на свое пошел. И не успели нам две перемены блюд принести, как к болвану моему старуха-служанка украдкой подходит и что-то в руку сует. Но я углядел — записка, и отобрал сразу. Это ж понятно, для кого она, и нечего кому попало ее граблями немытыми лапать. А в записке… вы не поверите!