— Д-да ну уж… — покраснел конунг.
И не только от удовольствия.
— Конечно! — не чувствуя двойного дна в смущении мужа, нежно обняла его Аос. — Мне и в голову придти не могло, что ты на такое способен!
Конунг[10] вспыхнул, как предгрозовой закат, и сконфузился еще больше, потерянно косясь на копьеметателя. Но тот был бесстрастен и холоден, как все мраморные копи Стеллы, и Олаф, собравшись с духом и кляня себя — а заодно и весь женсовет Старкада — последними словами, взял супругу за руку и повел к столу.
Первую часть плана Фрея еще только предстояло осуществить.
— Это все тебе. Для тебя, то есть. В честь… ну… Ой, слушай, а где еда?..
Он снова растерялся, но благодарная супруга уже взяла инициативу в свои ухоженные ручки, и блюда, составленные на дальнем столе, стали подниматься в воздух, разогреваясь по дороге, обсыпаясь специями и поливаясь соусами.
— Садись, это тебе… это опять тебе… это снова тебе… — не спуская с мужа влюбленного взгляда, ворковала Аос.
И с каждой секундой отряг конфузился еще больше. Подумать только! Какая-то белая тряпка и металлические тарелки способны вызвать такую бурю восторгов, какую не смогла и целая куча отрубленных голов морских выползней! Но ведь свободное побережье важнее красивых свечек! И, к тому же, если у человека руки только топором умеют орудовать, а вид всяких ложек-вилок вызывает только ассоциацию с орудиями пыток, что он может поделать? Хотя он ведь старался, он честно старался научиться ими пользоваться! Хотя бы одной! И котлету от шницеля отличать, а зеленый чай от черного! Только все без толку…
Как такая утонченная девушка, как его жена, могла жить с таким, как он — а самое главное, сколь долго — всегда оставалось для него болезненной маленькой тайной, ответ на которую лучше не искать — из страха, что он найдется.
— …Нет, я до сих пор поверить не могу, что мои уроки этикета внезапно принесли такие плоды! — радостная, щебетала Аос. — Это невероятно, удивительно и восхитительно! И даже, откровенно говоря, не знаю, кем мне больше восторгаться — тобой, таким вдруг галантным, или собой как учит… Если, конечно, ты все это время не притворялся, что самый удобный столовый прибор — засапожный нож, а конфеты и конфитюр — одно и то же?! — спохватилась богиня и с уморительной гримаской негодования воззрилась на мужа.
— Н-нет… я это… — алый до корней волос от незаслуженных похвал, коловших больнее игл, конунг уставился в стол — и только теперь обратил внимание на супругину тарелку. Одну и девственно чистую, в то время как все пространство вокруг него было покрыто самыми невероятными яствами.
—-----------
1 — То есть, о вероятности существования которых он до этого момента не догадывался тоже.
—-----------
— Эй, погоди! А тебе что?! — взбунтовался отряг.
— А мне ничего не хочется, милый, — ласково улыбнулась Аос. — Понимаешь, когда женщина в таком… интересном… положении… у нее могут быть прихоти. И ей может чего-то хотеться… или не хотеться… Как маленький скажет. И вот сейчас как раз ему ничего не хочется. Я просто с тобой посижу и на тебя посмотрю, хорошо?
— Но… Маленький, да?.. Ну лад… — взор Олаф невзначай скользнул по возмущенно насупленному челу копьеносца, прочел по губам: «Так ты хочешь мальчика?» — и вернулся к жене: — А может, ты все- таки что-нибудь съешь?.. Это ж мы… я… для тебя!
И на багряной его физиономии отразилась такая растерянность, что сердце супруги растаяло вместе с решимостью, она вздохнула и проговорила:
— Ну хорошо… Давай поглядим, есть ли там… скажем… персики.
— Сейчас!
И, не дожидаясь, пока Аос призовет к себе корзину с диковинными разноцветными фруктами, конунг вскочил и через несколько секунд вернулся с добычей, лучась такой гордостью, как будто он бегал за ними неделю по лесам и фьордам, а нагнав, боролся еще две недели, чтобы убить.
— Есть!
Богиня окинула плоды задумчивым взором, размышляя — недолго, впрочем — стоит ли сказать мужу всю правду, а потом улыбнулась, взяла ножичек и принялась разрезать толстую оранжевую корку одного из них.
— Спасибо, дорогой.
— Для тебя — что хочешь! — расцвел он, вытряхнул в блюдо с рагу второе такое же с картофельными рулетиками, сверху вывалил тазик с фаршированным перцем, отломил полкаравая хлеба, макнул в получившееся ассорти…
И бросив виноватый взгляд на жену, взял соусную ложку и покорно повторил:
— Для тебя — что хочешь…
Одна солнечная долька за другой отправлялась в алый ротик богини, из которого навстречу им безостановочно вылетали восторженные слова благодарности, новости и сплетни Хеймдалла и Старкада, размышления о будущем и просто поток женского сознания…
И ни одного покашливания.
Забыв об ужине, отряг с тревогой переводил взгляд с супруги, раскрасневшейся в свете душистых свечей на насупленного, как все грозы мира, Фрея за ее спиной, с него — на стремительно убывающую горку фруктов…
«Срочно заставь ее поперхнуться!» — одними губами проговорил бог преуспеяния.
«Как?!» — выгнулись дугой рыжие брови Олафа.
«Напугай», — прошептал его советник.
Очи конунга опасно прищурились.
«Понял…» — закатил под лоб глаза статуй. — «Тогда насмеши».
«Как?!» — отряг на «бис» повторил бровями вопрос.
«Расскажи анекдот», — прошевелились отчетливо губы Фрея.
По растерянной физиономии юного конунга стало понятно, что скорее он согласился бы напугать свою жену.
«О боги… то есть, мы… милосердные…» — глаза скульптуры снова ушли под лоб. — «Повторяй за мной…»
— Однажды охотник встретил лысого… лося…
Оранжевая долька остановилась перед розовыми губками богини, а поток слов внезапно иссяк.
— …и воззвал рак на руку…рогу…рок…
— Милый, что с тобой? — встревожилась Аос.
Но супруг ее, не сводя остекленевшего взгляда со скульптуры, за ее спиной, продолжал:
— Если я убью этого лысого…
— Олаф, да что с тобой? Какие лысые лисы из парчи?! Какие булочки эльфов?! Тебе плохо?!..
Богиня взволнованно вскочила, потянулась к супругу, на лице которого застыло выражение растерянности и м
Едва красное облако рассеялось, и Олаф смог увидеть свою отчаянно чихающую жену — и прекратить на несколько секунд чихать сам, он ухватил ее за руку и нетерпеливо воскликнул:
— Скажи букву!
— Ап-чхи!!! — с готовностью отозвалась богиня.
«Число! Она должна назвать число!!!» — не замечаемый уже никем, таращил глаза и едва не размахивал руками Фрей.
