юноша в розовой рубашке и с удивительно подвижным лицом, на котором, казалось, отражались все чувства одновременно. Сейчас оно выражало сочувствие, сожаление, негодование и все это с легким налетом иронии и дьявольского огонька внутри. — И это абсолютная правда, а вот почему он согласился это терпеть — спросите его об этом после шоу. У Марка оказался чистый и высокий голос, мягко и без труда берущий достаточно сложные переходы. Он спел песню о девушке, которую он любил, но которая гуляла с каждым парнем в квартале вместо него. Молодой человек выглядел совсем мальчиком, он был по своему красив, тонкими чертами лица треугольного лица, хотя он и выглядел немного отрешенным и слегка печальным, а еще Алине почему-то показалось, что он явно ставит себя выше других в обычной жизни. Но песня ей понравилась, и зрители тоже долго аплодировали. — Ну а эту песню вы, конечно же, помните по известному мюзиклу — «Les Miserables». — и розовая рубашка картинно приподнял брови, коверкая иностранное слово. Алина успела подумать, уж не на французском ли они собираются петь, а он между тем продолжил. — и споет ее ваш покорный слуга в сопровождении, естественно моих дорогих друзей и вас, уважаемая публика!
Как ни странно спел он ее на чистейшем французском языке без малейшего акцента,
— Следующей будет песня «Останься со мной» наш солист — Шон Браун! Приветствуйте!
Похоже, эта песня была достаточно известна, судя по реакции публики, которая обрадовано захлопала при этих словах. И вдруг худенький немного курносый чернокожий певец запел так, что у девушки захватило дух. Она даже перестала выстукивать мелодию ногтями по перилам, а просто замерла, не шевелясь до самого конца. Он пел с закрытыми глазами, сверкая белоснежными зубами, не нуждаясь даже в микрофоне, которых впрочем, ни у кого из четырех и не было. Но голос Шона проникал в каждый уголок кова-кафе, промо-эриа, и даже на пятом деке люди стояли, задрав головы и прислушиваясь к удивительному тембру. Его голос заставлял задуматься, если не о вечном, но так или иначе, если присмотреться к людям, они менялись, словно по волшебству, с каждой нотой. Вот толстая рыжая толстуха, в несуразном чересчур обтягивающем платье цвета морской волны, вдруг показалась Алине почти красавицей призрачной жемчужной улыбкой, которая так вдруг озарила ее лицо. Пожилой сморщенный дядечка молодцевато распрямил плечи и с нежностью обнял свою немолодою и некрасивую жену в черно- белом платье. И быть может, она снова показалась ему той стройной ясноглазой девчонкой в короткой юбке, которая покорила его сердце раз и навсегда. Двум одиноким бабушкам, скорее всего тоже вспоминались ухажеры, выстукивая ритм вышитыми вечерними сумочками, они были готовы пуститься в пляс с первым встречным, лишь бы на секунду ощутить ту легкость и задорность, давно, увы, покинувшая их ноги. Он пел с закрытыми глазами, казалось, целиком отдаваясь музыке, а лица людей разглаживались и молодели на глазах, становясь из настороженных расслабленными, из злых и расстроенных нежными и романтическими. Глаза сияли светом воспоминаний и любви. «В сорок лет жизнь еще только начинается» — вдруг всплыла в мозгу у Алины фраза из старого русского кинофильма. Что ж, видимо так и есть, а больше подумать она ничего не успела, зал взорвался шквалом оваций. — Ты слышала? — Алина в возбуждении задергала Наташку за рукав форменного пиджака. Реакция подруги была попроще, несмотря на то, что даже серьезная Карла вышла из магазина послушать Шона:- Тихо ты! Оторвешь сейчас рукав. Я уже месяц их слушаю. Алина же была абсолютно очарована музыкой и тембром голосов, таких разных, но таки замечательно звучавших вместе. Она почти ничего не смыслила в музыке, но чувства подсказывали ей нечто иное, чем понимание. — Боже, они такие все лапочки! — В полном восторге зашептала девушка на ухо рыжеволосой красавице. — Ну да, ничего. Только, кажется, они все немного того. — Чего? — Нетрадиционной ориентации. — Да какая на фиг разница. — Алине действительно было все равно. — Они так поют… — Ну, поют вообще-то неплохо, я тоже с удовольствием слушаю. Особенно после Антона, который вечно скуку нагоняет. Подруга согласно затрясла головой, не отрывая глаз от четверки, которая начала финальную песню. — А тебе какой больше нравится? — поинтересовалась она и спохватилась, — ну я имею в виду, если б они не были голубыми? — Хм… Если б не были? Ну, наверное вот тот с края, — она указала на того самого, с треугольным лицом, который пел о изменнице-девушке. — Да ну. У него такой вид, как будто ему ковровую дорожку к самолету забыли расстелить. Наташка прыснула. — Есть немного. Этакая важная птица. Зато он симпатичный. И вообще люблю, когда мужчина за собой следит. А этот в костюме такой, в галстуке… — и она мечтательно улыбнулась. — Жаль только, что мальчиков любит. — Слушай, а как здесь вообще к этому относятся? Ну ты понимаешь? — Абсолютно спокойно, знаешь ли. Даже на вечеринках иногда целуются-обнимаются. Греки, правда, этого не любят, ну а остальные вообще и не замечают, тут и лесбиянки романы крутят. Вон наш супервайзер Никки тоже тут герлфренд имела. А та уехала через пару дней после меня, так она тут что-то начала пытаться, я еле ноги унесла. Алина вытаращила глаза, позабыв даже про А-капелла:- Никки — лесбиянка?! Да ты что?! — Ну, по ней не так видно, как по танцорам, например, которые кроме как про кремчики-лосьончики между собой не разговаривают, но в крю-баре присмотрись, поймешь. — Мама дорогая, куда это мы катимся? — Алина растерянно смотрела на невозмутимую Наташку и отказывалась верить собственным ушам. — А она, что и правда, к тебе приставала? Наташка захлопала в ладоши, потому что мальчики закончили петь и уже раскланивались со зрителями. Алина тоже машинально начала поправлять золотые украшения на столе, но от темы девочки так и не ушли. — Она, конечно, не приставала в прямом смысле слова, руки не распускала, она же офицер, в конце концов, но ясно дала понять, что я ей нравлюсь, и она была бы не против продолжить знакомство. Кстати я бы на твоем месте тоже б поостереглась. — Что?! А я-то тут причем?! — А при том. Нечего было с Марлин целоваться. Они же с Шоном дружат, вот расскажет он Никки, что ты по этой части и будешь потом от нее спасаться… — Мамочки… — задохнулась Алина, с ужасом вспоминая ее первую греческую вечеринку. — я же совсем не по этой, она сама ко мне подошла, это просто шутка была. — запротестовала девушка, но тут клиенты начали проявлять недюжий интерес к янтарю, так как больше рассматривать все равно было нечего, и пришлось возвращаться к работе, хотя дурные предчувствия не покидали ее до конца рабочего дня.
Продолжая присматриваться к пассажирам, остававшимся для нее все еще новым и непонятным, девушка пыталась составить свое мнение о тех, кто проводил свое время на Сенчюри. Возраст людей в массе превосходил пятьдесят пять, и это было в среднем, потому как очень многим из них было уже по семьдесят и более. В основном это были семейные пары, видимо, находящиеся в браке не первую двадцатку лет. Случались бабушки с детьми и внуками или такие перлы, как шестидесятилетний мужчина с девушкой лет слегка за двадцать, обязательно с силиконовыми вставками в нужных местах и длинными блондинистыми волосами. А еще достаточное количество смешанных пар, где женщина явно принадлежала к одной из азиатских стран, будь то Япония, Филиппины или Китай, а сильный пол — банальный американец. Ничего особенного в жителях Северной Америки, с которыми раньше Алине как-то не доводилось общаться, она не обнаружила за исключением, пожалуй, безупречно хороших манер, которые мужчины старательно демонстрировали и пожалуй показной глупости женщин, у которых иных тем для разговора, кроме как на какой этаж пойти обедать сегодня, сколько платьев она взяла с собой или какую покупку сегодня сделала, просто не существовало. Со стороны это выглядело немного грустно, тем более что даже судя по книгам выводы напрашивались неутешительные: слабый пол предпочитал, как всегда и везде, впрочем, женские романы и современные детективы, перемежая их за редким исключением Паэло Коэльо, а их спутники зачитывались «Историей второй мировой войны», «Культурой вин Средиземноморья» и «Лучшими партиями в покер», последнее, может и не содержало в себе историческую справку, но уж, по крайней мере, было чем-то интересным. Европейцев на корабле было совсем не много, от русских девушка просто шарахалась, как от чумы, зато выходцы из Латинской Америки доводили ее до изнеможения простотой и непосредственностью общения. То, что им беспрестанно приходилось мерить футболки, шляпы и ювелирные украшения для дочек-внучек-жен, было еще цветочками, а то, что никто из туристов не говорил на английском, а никто из команды, что и следовало ожидать, на испанском, их вовсе не смущало, зато девчонкам давало лишний повод для хохм. Сначала они пытались объясняться на общеизвестном языке, но скоро оставили эту затею, показывая размер на пальцах, складывая их крестиком для экстра ларж. А потом и вовсе освоили с десяток слов и вовсю ими оперировали, смешивая порой английский с испанским, русский с французским, что особо никого не смущало. Даже Ким сдалась сегодня утром, чему Алина самолично стала свидетелем. — Мира! Мира! Мария! — орала почтенная матрона в салатовом огромном балахоне своей подруге, переворошившей все через три стола от нее. — Ке линдо! Вторая матрона, с которой возилась Наташа, отличавшаяся от первой только цветом платья, которое было для разнообразия, убийственно малиновым, взглянув на демонстрируемое, захлопала в восторге в ладоши.
