можно было применить весьма условно, Нику было уже тридцать восемь.
Бен, проезжая мимо, щелкнул ее по носу, как маленького ребенка, и поинтересовался:
— Ты еще тут остаешься? Я просто с ног валюсь.
— Да кончено, спать я тут буду. Мне, пожалуй, понравилось.
Алина спрыгнула со сцены, где висела почти вниз головой, с жутким неудовольствием напялила холодные и противные туфли, и повесила на руку пиджак. Музыканты, попрощавшись, уже давно покинули театр, Ник вышел последним, и молодые люди остались вдвоем. Бен в выжидающей позе стоял на сцене и она поняла, что возвращаться они будут другим путем, видимо существовал еще один вход, о котором она не знала.
Девушка с некоторой опаской забралась на сцену, освещенную только аварийным светом, который не гасили даже ночью, и огляделась. Весь пол был исчерчен линиями и полосами от обуви танцоров, размечен крестиками и точками, служащими для постановок, и от всего этого веяло новым и неизвестным.
— Идем?
— Секунду…
Девушка вдруг вышла на середину сцены, где еще недавно пел Бен и несмело огляделась. Певец с улыбкой наблюдал за ней. Ему, давно привыкшему к миру театра, она казалась милой и непосредственной, словно ребенок, которого первый раз привели в зоопарк.
— А как это? — ее тихий голос неожиданно громко прозвучал в нависшей тишине.
— Что как?
— Когда люди смотрят на тебя из зала? Неужели не страшно, когда столько тысяч глаз наблюдают за каждым твоим движением, каждым шагом, каждым вздохом. Ведь тут не спрячешься, просто негде…
— А зачем?
— Что зачем? — она все обводила взглядом пустые ряды кресел, представляя рукоплескания зала, крики браво, улыбки и цветы. Ей вдруг показалось, что зал ожил, и что тысячи восторженных глаз смотрят на нее, ей аплодируют, готовые нести на руках, в каждом углу встречая восхищенными взглядами.
— Зачем прятаться? — Бен подошел и встал рядом с ней. — Ведь если ты выходишь на сцену, значит, ты выходишь, чтобы что-то дать им, подарить свои чувства, свою боль, свою любовь. Ты выходишь что-то сказать, поделиться, заставить их почувствовать.
— По-настоящему?
— Если ты настоящий.
— А как же театр?
— Ты думаешь там одна ложь? Нет. Мы живем моментом, но все же живем. Играя ту короткую роль, ты все равно вкладываешь часть своей души, отдаешь самого себя, вживаешься внутрь другого человека или персонажа, болеешь его проблемами, радуешься его счастьем, умираешь его смертью.
— А песни?
— В песнях тоже самое, только они короче, зато концентрация там выше.
— Я, кажется, совсем ничего в этом не понимаю. А так хочу …
— А я не говорю по-русски, и по-французски тоже, не занимаюсь каратэ, не играю в баскетбол… Милая, у всех своя дорога.
— Но ведь это так красиво… Я хочу быть…. — она задумалась на мгновение. — частью всего этого!
— И будешь, если захочешь. Ты сегодня ею была. Пойдем?
Она молча кивнула, на прощанье кидая взгляд в полумрак красно-синего зала, словно прощаясь без надежды на новую встречу, пытаясь запомнить на всю оставшуюся жизнь это ощущение красоты и гордости, чувство причастности к сотворению, к чему-то прекрасному и незабываемому. Так чаще всего и случалось в жизни: что кому то велико, то мало другому. Что для кого-то просто одна ночь, для другого — любовь на всю жизнь. Для одного это ненужная вещь, а иного она сделает счастливым на целый месяц. Для Бена это вечер был записью демо диска, а Алина верила, что этот он запомнится ей на всю жизнь.
На Бене лица не было от усталости, и Алина решила оставить его спать. Как бы ей не хотелось продолжить эту волшебную ночь, но ей приходилось мириться с тем, что человеку после работы нужен отдых. Мысли о том, что им так мало осталось быть вместе, девушка старательно от себя отгоняла. Она зашла в каюту, поздороваться с девчонками, взяла плеер и решила сходить на опендек. Надо было привести чувства в порядок. Проходя по коридору в сторону лестнице, она чудом избежала ударом двери по лбу.
— Эй, тише там.
В коридор вывалился разгоряченный Рам.
— Ну здрасте, пожалуйста. Ты когда набраться успел? Пятнадцать минут, как расстались?
— Я и не … это… не набрался вовсе. — далее последовала не очень разборчивая речь по- испански.
— Ну, все ясно.
— Ты куда? — раздался вопль по-английски из глубины каюты. На пороге каюты появился Джош.
— Это еще кто? — удивилась девушка. — Я и не знала, что ты тут живешь. Мы с тобой, оказывается, соседи. Прикольно.
— Мы пьем вино! Хочешь стаканчик?
— По-моему вы его уже давно пьете… А ты что, тут живешь?
— Тут? Живу!
Алина рассмеялась.
— Заходи. Можно предложить самой красивой девушке на корабле нашего скромного напитка?
Самая красивая девушка на корабле несколько удивилась, но от вина не отказалась.
— А что ты слушаешь?
Она вдруг с удивлением обнаружила, что барабанщику явно приятно ее общество, и он готов продолжить беседу.
— Ты же знаешь Филиппа?
— С акапеллы?
— Ну да. Такой большой и добрый.
— Как Тедди медвежонок. — закончил он с ней в один голос.
— Ей, это моя фраза!
— Я слышала, как ты ее подумал.
Он восторженно оглядел ее с ног до головы:
— А что ты еще слышишь?
— Что ты хотел бы знать, что у меня в плеере.
— Это не честно, я уже задал этот вопрос вслух!
Алине стало вдруг легко и приятно, настроение после сегодняшнего вечера было игривым и солнечным, ей хотелось улыбаться. Она заглянула в каюту:
— Ну и где обещанное вино?
Джош аккуратно взял пластиковый стаканчик:
— А вот и оно! Ловкость рук и никакого мошенничества.
Она молча протянула ему наушники, в плеере как раз началась ее любимая с самого детства песня «Summer time».
— Это самая лучшая! Послушай вот. — взяла она стакан, но от последующего вопля вино чуть не выпало у нее из рук
— Откуда у тебя это?!
— Ты чего так кричишь, ведь инфаркт же хватит!
— А как тут не кричать, если я на этой записи играл и у Фила прошу ее уже неделю, а тут приходишь ты и …
— Я с боку припеку, а у меня они уже есть? Так, да?
— Ну не совсем, но…
Она только расхохоталась и, наконец, попробовала вино, которое оказалось препротивным.
